— Вы смеетесь, — говорят одни. — А нужно плакать. Поп во главе колхоза, а вы смеетесь.
— Это факт, — говорят другие. — Вы не смейтесь.
— Где же факт? — говорит товарищ Молодцев. — Покажите мне этот кулацкий колхоз. Его поля? Его огороды?
— И в самом деле, — соглашаются все. — Его не видать.
— Что такое конспиративный? — говорит подкулачник. — Я не знаю. Он конспиративный, — говорит подкулачник. — Я знаю.
— Колхоз в подполье, — смеется Молодцев. — Это остроумно. Что же они, и пшеницу сеют в подполье? — спрашивает он.
— Сеют, — отвечают подкулачники.
Но организаторы «конспиративного колхоза» еще ничего не знают. Они находятся еще в первоначальной стадии, стадии размышления.
Вот кулак Лука. Он сидит у окна, положив голову на руки, и мечтает. И вот его мечта — мечта деревенского мистика, и он видит колхоз таким, каким бы он хотел его видеть.
Пятнадцать членов его колхоза встают рано утром и замечают, что они встали с левой ноги.
— Мы встали с левой ноги, — говорят они.
— С левой? — спрашивает заведующий. — А у вас есть какие–нибудь доказательства?
— Есть, — отвечают пятнадцать человек, членов его колхоза. — Видите, пятнадцать ног стоят на полу, а пятнадцать лежит на кровати.
— Раз, два, четыре, восемь, одиннадцать, пятнадцать, — считает заведующий. — Пусть пятнадцать пойдут на работу, а пятнадцать останутся на кровати.
— Нас всего пятнадцать, — говорят пятнадцать человек.
— Как же пятнадцать, — говорит заведующий, — я насчитал тридцать.
— Это ног тридцать, — сказали пятнадцать членов, — а нас пятнадцать человек. У каждого человека по две ноги.
— По две ноги? — спросил заведующий и посмотрел на свои ноги. — Да, по две ноги. Я упустил из виду. Хорошо, пусть пятнадцать человек и тридцать ног останутся дома. Тем, кто встал с левой ноги, нельзя ходить на работу. Плохая примета.
Приходит на другой день заведующий со звонком, и колхозники, услыша звонок, просыпаются.
— Сегодня какой день? — спрашивают они.
— Вторник, — отвечает заведующий.
— Как вторник, — говорят ему колхозники, — когда сегодня понедельник.
— Нет, вторник, — говорит заведующий.
— Нет, понедельник.
— Да я же хорошо знаю, что вторник, — говорит заведующий.
— А мы хорошо знаем, что понедельник.
— Хорошо, — сказал заведующий, — принесите календарь, и вы увидите, что вторник.
Они приносят календарь и показывают на понедельник.
— Вот видите, видите, — говорят они, — мы же вам говорили.
— Да, теперь я вижу, — говорит заведующий. — Понедельник. Плохая примета. Оставайтесь дома. Можно на работу не ходить. — И они остаются дома.
Приходит на третий день заведующий со звонком, и колхозники, услыша звонок, просыпаются.
— Сегодня какое число? — спрашивают они.
— Двенадцатое, — отвечает заведующий.
— Как же двенадцатое, — говорят ему колхозники, — когда сегодня тринадцатое.
— Нет, двенадцатое, — говорит заведующий.
— Нет, тринадцатое.
— Да я же хорошо знаю, что двенадцатое, — говорит заведующий.
— Мы хорошо знаем, что тринадцатое.
— Хорошо, — сказал заведующий, — принесите календарь, и вы увидите, что двенадцатое.
Колхозники приносят календарь и, незаметно оторвав одну страницу, показывают на тринадцатое число.
— Вот видите, видите, — говорят они, — мы же вам говорили.
— Вижу, — соглашается заведующий, — но вчера был понедельник, следовательно, сегодня вторник, а по–вашему выходит — среда.
— Нет, вчера был вторник, а не понедельник, — сказали колхозники, — а сегодня среда.
— Да вы сами говорили, что понедельник, — сказал заведующий, — значит, вчера я был прав.
— А как же на работу? — спрашивают колхозники.
— На работу не ходить, — говорит заведующий. — Как же можно. Сегодня тринадцатое число.
Но вот в городах начинается жилищное строительство и в деревнях жилищное строительство.
— Нам тоже нужно начать жилищное строительство, — говорит заведующий и берет в руки топор.
— А что такое жилищное? — спрашивают некоторые.
— Что такое строительство? Жилищное, — говорит заведующий, — это от слова «жилище», имени существительного, а строительство, — говорит заведующий, — это от слова «строить», глагола неопределенного наклонения.
— Как же оно существительное, — спрашивают колхозники, — когда оно еще не существует.
— Оно существует, — говорит заведующий, — везде существует.
— Но у нас не существует, — говорят ему колхозники, — значит, оно не существительное.
— Это верно, — соглашается заведующий.
— А потом, что за неопределенное наклонение? — говорят колхозники. — Нужно строить так, чтобы оно было определенное и без наклонения, а прямо.
— Прямо, — согласился заведующий, — ну, давайте строить. Вот топоры.
— Вот топоры, — сказали колхозники и взяли топоры, каждый по топору. — Давайте строить.
— А как строить, — спросил заведующий, — всем вместе или каждый в отдельности?
— Каждый в отдельности, — сказали колхозники.
— Нет, все вместе, — спорил заведующий.
— И все вместе, — согласились колхозники, — и каждый в отдельности.
И они начали строить все вместе и каждый в отдельности.
Но вдруг заведующий спохватился:
— План, — вспомнил он, — мы забыли про план. Сначала нужно выработать план, а потом строить. Нельзя строить дом без плана.
— Нельзя, — согласились колхозники, — сперва нужно выработать план.
И вот они разрабатывают план, все вместе и каждый в отдельности. И план готов.
— Теперь можно строить, — говорят они, берут топоры и начинают строить все вместе и каждый в отдельности, строго придерживаясь плана.
Они строят все вместе дом и каждый по одному дому, и все дома как один, потому что план один.
В каждом доме четыре окна выходят на улицу, четыре во двор. В палисаднике растут четыре тополя. Двор делится на четыре части: на скотскую, вторую, скотскую и четвертую. В скотской расположены: хлев, скирды сена и хлев, во второй: дрова, сараи, амбары, дрова в скотской, скирды сена, хлев, скирды сена, в четвертой амбары, дрова, сарай, амбары. В каждом доме четыре комнаты: спальня, гостиная, кухня, спальня. Четыре печки. В доме четыре стены, четыре потолка: в каждой комнате по потолку. Четыре комода. Четыре стола. Четыре дивана. Кругом четыре! Сегодня четыре — мистическое число колхоза. В доме четыре стула, в буфете четыре стакана, четыре картины висят на стенах. Но в каждом доме должна жить семья в четыре человека. Ни больше, ни меньше: четыре. И в той семье, где больше четырех, лишних прогоняют вон. А в той семье, где меньше четырех, недостающих принимают со стороны. И у каждого из четырех человек всего по четыре. У мужа по четыре сапога, у жены четыре платья, у сына четыре ружья, у дочери четыре куклы. Четыре, четыре и четыре. Но вдруг колхозники вспоминают об уборной. Четыре уборные в одной квартире — это слишком много. Но они не хотят разбивать число. До сих пор везде было четыре. Они думают все вместе и каждый в отдельности, но ничего не могут выдумать. Придется дом построить без уборной. Это первая неудача. За ней появляются другие. Они вспоминают о самоваре. Четыре самовара — это слишком много. И вот они начинают пересматривать свой план. В доме четыре стула. Придут гости, негде будет сесть хозяевам. Они не знают, что делать. Придется выбрать другое число: два, три, десять. Но дом состоит из четырех стен. Из трех нельзя. Из двух нельзя. Из десяти нельзя. И вот дома исчезают на глазах у них. Исчезает строительство.
Так мечтает Лука. Он хочет видеть колхоз таким, каким он хочет его видеть. Он трет себе руки от удовольствия, смеется и говорит: «Хорошо! Хорошо! Прекрасно! Отлично! Замечательно!» Но что это с ним: он открывает глаза и видит настоящий колхоз. Он видит то, чего не хочет видеть.
— Не то! Не то! — говорит и отмахивается, как от наваждения. Он смотрит растерянными глазами на неумолимую действительность и прячет свою голову в подушку, как в песок. — Не видеть. И не слышать! — Но он слышит, как действительность надсмехается над ним. И вот он видит. Он видит сон. И сон надсмехается над ним. Он видит себя. Вот он трет руки. «Я придумал, — говорит он, — теперь можно строить». Они шли от стен и углов. А он от обратного. «Моя семья состоит из трех человек, — говорит он. — Кроме того, бог триедин: бог–отец, бог–сын, бог–дух святой». И он выбирает число три. И строит дом из трех углов, треугольный дом. Сыновья ему помогают. Они носят бревна обеими руками. Вот они приносят топор. Он берет топор. Но топор надсмехается над ним из его рук. Бревна не хотят ложиться ровно. Полено пинает его, как колено. Рубанок обращается к нему:
