Легли опять, но не спали, слушая, как вьюга хлещет в окно, в степу…
И повторилось вчерашнее: на рассвете метель утихла.
— Что будем делать? Сходим за флажками, да — в Москву?
Но оптимизм не покидал моего друга:
— За флагами не миновать. Но захватим в лес и гончих. Флаги ваши без весу. С ними под гоном бегать можно.
За завтраком мы обидели хозяйку: так спешили, что блинов ее мало поели! А ей так хотелось еще и еще отблагодарить нас за дрова!
Ходить стало потруднее — много снега!
Не доходя до нор метров двести, мы привязали гончих под елкой. Я и соломки им подостлал — догадался захватить с собой от Харитоновны.
— Ну, ребятки, — сказал им Михаил Иванович, — полежите часок, пока флажки соберем.
Гобой и Лютня с тоской и недоуменьем смотрели нам вслед и скулили…
Норы мы с умыслом оставили у края оклада, с той стороны, откуда придем. И первым долгом осмотрели мы их. Вокруг все следы, и собачьи и лисьи, замело начисто. Но внутри большого отнорка снегу насыпало меньше. Там отчетливо виднелся выходной следок. Вылезти-то лисица вылезла, да сразу след ее и пропал. Ну, а вдруг она все-таки осталась в окладе, вдруг каким-то чудом не ушла?
Заткнув на всякий случай отнорки, мы побежали вдоль флажков проверить: я — вправо, Пенин — влево. На той стороне сойдемся.
Флажки были похоронены в снегу. Лишь кое-где сквозь белизну еле заметно, стыдливо розовел лоскуток. Я вытаскивал шнур из снега и, отряхнув, вешал ярко расцветающие флажки на ветки и кусты. Словом, готовил флажки к сматыванию на рамки… Шел, поторапливался и вдруг… вдруг увидел внутри оклада, шагах в пяти от шнура, ясный «тычок» следа (ища выхода, лисица как бы тычется в страшную линию флажков, ткнется — и назад). Тычок! И это перед начисто заметенными флажками! А может быть, они, невидимые, но еле пахнущие сквозь снег, еще ужаснее сторожкому зверю? Впрочем, под снегом был еще и наш след: он тоже имел запах для лисицы.
Дальше я шел уже не так беззаботно, зорко вглядывался в снег, в чащинки ельника и кустов… Шел и теперь уже потщательнее вешал флажки… Не прошел и сотни метров, как опять присыпанный снегом тычок! Неужели «она» здесь? Не верилось, но тычки кричали: да, здесь! Впереди с елки посыпался снег… Показалась темная фигура…
Я прошептал Михаилу Ивановичу:
— Ну, что? Что у вас?
— Да, разумеется, ничего. Ушла. Флаги надо собирать.
— Да тише вы!.. — и я рассказал, что видел.
Михаил Иванович не поверил:
— Да быть этого не может!
Я потащил его к ближайшему тычку…
Но до чего же робка была лисица! Ткнулась во флажки раз-другой и отчаялась! Отчаялась и ушла в глубь оклада и таится там!
Стрелковый номер был ясен: конечно, у нор. Там и стал мой гость. Я начал осторожно гнать с другой стороны. Полез в чащу, и сколько же снегу опять приняли моя голова и плечи! Но приходилось терпеть…
— Го-гоп… Го-гоп!..
Недолго я гопал. Стукнул выстрел Пенина, и я — опрометью к Михаилу Ивановичу:
— Где она? Показывайте!
— В кулаке! — ответил шутник и разжал руку.
На ладони у него лежал клок длинной сероватой шерсти с подпушью.
Ожидая зверя из «нутра» оклада, Михаил Иванович прозевал. Лисица кралась у него за спиной, между ним и флажками… Заметил он, лишь когда рыжее мелькнуло в гущу мелких елочек. Пальнул навскидку, и вот трофей — клок шерсти из хвоста!
А теперь ушла или нет?
Обежали мы оклад с двух сторон, встретились: выхода нет.
— Ну, Василий Иванович, ваша очередь на номере стоять.
Возле нор лисице задано страху, туда не скоро сунется — нужно остановиться у «тычка». Стал я там. Загонщик, как полагается, действовал деликатно — ходил около своего края, покрикивал:
— Эй-эй!.. Эй-эй!
Я весь внимание (не прозевать, как Пенин!)… Осторожно поворачивал я голову вправо, влево, вправо…
Вот мелькнет между елочками… еще мелькнет… и вдруг вся как на ладони встанет, замрет, увидев флажки… Замру и я перед этим золотистым чудом… Как гармонично окрашена лисица — от черных ног и кончиков ушей до целой гаммы переливающихся друг в друга рыжих, желтых, седоватых тонов!.. А как точны и легки движения зверя! Вот мелькнет… Только не торопиться! Никаких резких движений!.. Стоял я, ждал… больше часа ждал… А мороз крепко пробрал!
Наконец появился Михаил Иванович:
— Не приходила? Я сейчас всю правую половину прошел — ни единого тычка! Верно, ей ход не сюда, на север, а на южную сторону оклада.
— Вот и валяйте, Михаил Иванович, станьте на юге. А я погреюсь!
Долго я гопал, сначала осторожно, держась у края, потом стал все смелее забираться внутрь. Сколько же троп и дорог наторила лисица, пока мы ее гоняем, как искрестила она середину во всех направлениях! Изобрела, значит, свой метод спасения, догадалась что от флажков добра не жди… Я стал кружить в середине оклада, где лес был погуще. Выжму же когда-нибудь лисицу к краю! Кружил, кружил и, к великому удивлению, обнаружил, что зверь принялся ходить за мною, ступая в следы моих ног! Сомневаться не приходилось: лисица поняла, что в чаще я ей не опасен. Вот и считай, что звери не соображают!
Больше часа я маялся без толку: лисица ни за что не расставалась с центром круга! Подошел я к Ленину, а у него зуб на зуб не попадает:
— Еще бы чуть, — сказал он, — и я стал бы сосулькой!
Пробежались мы, он согрелся. Тогда сели на валежину, вынули из-за пазух пироги… А потом была моя очередь стоять на номере.
И вопреки всем правилам пошел я в самую середину, где в редковатом крупном ельнике с гущинками елового подроста лисица просновала много раз. Я стал за упавшей елью, по грудь укрытый хвоистыми сучьями.
— Эй-эй!.. Эй-эй!.. — покрикивал Пенин, а я опять думал о лисице, о золотом чуде на снегу…
Но к любованию прибавилось и раздражение: черт бы взял это чудо! Охотнику ведь в голову не придет, что лисица вовсе не обязана лезть под выстрел!
— Эй-эй!.. Эй-эй!..
Михаил Иванович кричал все громче, все чаще; он тоже потерял терпение и злился на негодяйку, возмущался ее «ненормальным» поведением, не позволявшим убить ее так же просто, как многих других…
— Эй-эй!.. Эй-эй!.. Эй-эй!..
И вдруг сквозь хвою своего укрытия я заметил: рыжее мелькнуло! Один миг — и вот она, лисица, выскочила на чистинку, всего метрах в трех от меня. Остановилась и слушает… «Эй-эй!.. Эй-эй!..»
Я даже не обрадовался, замер… Смотрел, как перекатывается мех при малейших движениях зверя… Видел, как жарко дышала она, видел, как висящий из пасти язык быстро-быстро двигался в такт учащенному дыханию… Навскидку стрелять? Но слишком легко промазать, а то просто не успеть; ведь малейшее шевеление она услышит и одним прыжком скроется в сугробе, нависшем на кустах… Выждать, пусть пойдет!
Все эти мысли пронеслись мгновенно, а лисица вдруг повернула голову и, задрав морду с красным языком, глянула прямо мне в глаза… Тотчас метнулась!.. Мой выстрел был только салютом.
Примчался Михаил Иванович:
— Поздравлять? Где она?
Я лишь рукой махнул. Ведь я не мог ему показать даже клочка шерсти.
Отбывать дежурство на номере (в третий раз!) мой сменщик отправился на норы: лисица опять стала их проведывать. Я погнал.
— Го-гоп!.. Гоп-гоп!.. Гоп-гоп…
Хожу — кричу, хожу — кричу…
Стукнул выстрел… через секунду — другой… Слава богу! Конец! И я бегом… Подлетел к Пенину:
— Ну?
— Да черт ее знает… пошла… — Михаил Иванович был очень смущен.
Мы обследовали место. Вот след лисицы, вот по нему прочертила дробь, вот зверь поскакал назад… Крови на следу порядочно.
Мы пустились по этому следу, выскочили на полянку… Здесь лисица каталась, затирая рану о снег, окровянила его… А потом пошла почти без крови! Теперь она так напугана, что ее и вовсе не выгонишь из чащи… Сели мы думать. И вдруг с неудовольствием заметили: смеркается! Нужно было действовать круто! Я сбегал за Гобоем и Лютней… Как они обрадовались, как рвались, как волокли меня, когда я возвращался с ними к окладу!
Спуская собак, я сильно сомневался, найдут ли они зверя. Ведь в кругу лисица избегала так, что от ее троп живого места нет.
Но для моих удалых гонцов тут никакой проблемы не существовало. Они ринулись стремглав куда-то вперед, и не прошло и трех минут, как ревели, погнали, варом заварили, как говорят заядлые гончатники.
Под таким напором вся мудрость лисицына улетучилась, и она махнула через флажки, будто их и не бывало! Гон быстро сошел со слуха. И опять нам ничего не оставалось, как бежать следом. А вечер «накрывал», делалось все темнее.
Гонный след целил прямо к Совцам, а в Совцовском овраге таились норы и лисьи, и барсучьи… Бежали мы, бежали, до Совцов оставалось каких-нибудь четверть километра, и я уже решил про себя, что все, как говорится, кончено, лисица понорилась, как вдруг совсем уж впотьмах наткнулись мы на наших собак. Навстречу нам выбежала, радостно извиваясь и виляя хвостом, подхалимка Лютня, а чуть за ней возле задушенной лисицы лежал Гобой. Хвостом-то он повиливал, но расстаться с добычей духу не хватало.
