Мягко, бесшумно скатилась к въездным мосткам голубая «Волга». Из нее доносилась задумчивая нежная музыка. За баранкой сидела молодая красивая женщина, кинув левую руку через дверцу. В тонких пальцах слегка дымилась сигарета с золотым ободком.
— Собственная! Провалиться мне, если не куплю себе такой машины... — Василь направился к «Волге», разминая в пальцах папиросу. — Разрешите, девушка, прикурить? Спасибочки!
Храня на лице учтивость, он почти на цыпочках возвратился к Марату.
Четко и звучно, словно затвор винтовки, щелкнул замок дверцы: женщина вышла из машины. Движением головы откинула назад длинные белокурые локоны и, не обращая внимания на парней, грациозно поднялась на мостки. У края остановилась, покачиваясь с носков на каблуки. Ветерок трепал на ее коленях широкий подол летнего платья.
Василь захлебывался:
— Как играе, сатана, как играе! На лучших моих чувствах играе...
— Тонкое наблюдение!.. Берегись, старый донжуан, Граня идет...
С превосходным безразличием отвернулся Василь от незнакомки.
Запыхавшаяся Граня вскочила в будару, прошла на корму.
— Поехали!.. Насилу разыскала Нюру... Василь, ты — на весла, тебе полезно...
— Что вы, Граня, он и так кефирным созданием стал! Сердце начало заклинивать, так Ирина ему кефир да овощи прописала. Я буду грести.
Но Василь, посапывая, сел на среднюю скамейку и с характерным стуком вложил весла в уключины. Стремя подхватило будару, но сила у Василя была немеряная: береговой каймой суденышко послушно пошло против течения. Марат понял, что Василь своим умением грести рисовался перед красивой владелицей «Волги», которая наблюдала за ними с высоты причальных мостков. Граня, видимо, тоже это поняла.
— Бережко, что ты так взглядываешь туда? — с ехидцей спросила она. — Хочешь знать, кто она? Главный инженер геологической партии... Ты уж лучше к нам, дояркам, чалься, надежнее...
Марат рассмеялся, а Василь с такой силой ударил веслами по воде, что всех обдало брызгами.
— Не перевариваю тех, шо курят: целуешь, а от нее — як от пепельницы.
— Ничего, Граня, он тоже будет учиться и будет курящих любить.
— Я? — Василь иронически хмыкнул. — Чи мени жить надоело? Чи я мало заробляю? От шутник ты, Марат Николаевич!
Граня и Марат молча переглянулись.
Урал Граня знала отлично. Коротким кормовым веслом она рулила то к длинным песчаным косам, то просила Марата привязать будару к притопленным деревьям, обрушенным в реку подмытым яром. Здесь всегда колотились голодные злые жерехи. Граня брала в руки новенький складной спиннинг и, встав, ловко забрасывала блесну метров на тридцать — сорок.
Завидев металлическую рыбешку, длинный стремительный красавец жерех бугрил спиной поверхность воды и с ходу, бесшабашно хватал блесну. Попавшись на крючок-тройник, он почти не бился, лишь ошарашенно пучил желтые глаза и плямал нижней, презрительно выпяченной губой. Пока дошли до места, Граня втащила в будару трех тяжелых, как сырые поленья, рыб.
— Эх, и уха будет! ликовал Василь угребаясь из последних сил. — Двойную заварим...
— Наголодался на кефире? — Граня направила будару к правому берегу. Только ей было ведомо, почему она выбрала это место. — Будешь кашеварить.
— Я вам наварю! — угрожающе пообещал Василь.
Выгрузились на крохотной полянке, окруженной кустами и деревьями. Здесь было тихо и прохладно, пахло грибами. Распределили обязанности. Граня стала чистить рыбу. Марат пошел за валежником. А Василь завел патефон и поставил пластинку. Изогнув лебединую шейку, патефон ворковал:
Утомленное солнце нежно с морем прощалось,
В этот час ты призналась...
Василь фальшиво подпевал и заколачивал колышки, чтобы подвесить над огнем ведро с водой. Переставляя пластинку, вздохнул:
— До чего же чувствительная музыка!.. И шо за жизнь пошла — в лавке водки немае, одно вино. Прошлый раз взялы бутылку — Мартемьян Евстигнеевич не стал пить, Ионыч — не стал, я выпил стакан — тоже не стал. Якась кислятина.
— Совсем бы эту водку не выпускали, — сердито сказала Граня, бросая в ведро очищенную картошку.
— Так на рыбалке ж! Без стопки уха — не уха.
Накручивая пружину патефона, Василь вскинул глаза на шорох шагов и удивленно замер: перед ним остановился улыбающийся Андрей.
— С якого потолка?!
— Коров пасу... А тут услышал твою сердцещипательную музыку. Вот хорошо, очень рад такому соседству!
— Да бачимо, шо радуешься, рот на восемнадцать сантиметров растянувся. — Василь, наоборот, не очень рад был его приходу.
Но Андрей уже присел рядом с Маратом, который через колено ломал сухие сучья. Взял Гранин спиннинг, повертел в руках.
— Вот это да! Ваш, Граня?
— Василь подарил...
— По блату в районе достав, — самодовольно отозвался Василь. — Пластмассовый.
— Можно попробовать? — спросил Андрей после некоторого молчания.
Граня кивнула, а Василь нахмурился. Андрей спустился к воде, но тут же вернулся. Лицо его выражало горе и вину. Руки парня были пусты.
— Понимаете... Взял я его вот так, замахнулся...
— Шо?! — в предчувствии беды Василь приподнялся с корточек. — Ну, шо?!
— Понимаешь... Замахнулся вот так... И как он?!. Понимаешь, выскользнул из рук и... Хотел поплыть, да там такая глубина...
Василь чуть не плакал.
— Шоб ты сказывся, проклята душа! И чего я тебе тогда, на сенокосе, руки не переломав!.. Пятнадцать рублей закинув! Да катушка — трояк... Убить мало!..
Марат тоже жалел прекрасную рыбацкую снасть. Только Граня, отвернувшись, давилась от смеха. Она-то догадывалась, по какой причине улетел в Урал дареный спиннинг.
Андрей удрученно побрел к кустам.
— Спасибо, уху я не буду, хотя вы и не приглашаете...
— Катись, чертова душа, катись, бо ты знаешь мой горячий характер! Шоб тебя там приподняло да шлепнуло...
— Брось, Андрей, фордыбачиться! Оставайся! — Марат пытался примирить парней. — С кем не случается...
Граня, прикусывая губы, чтобы не смеяться, моргала Андрею: оставайся! И он согласился:
— Ну, если уж настаиваете... Только я пойду проверю стадо...
— Возьми с собой, Андрей. Посмотрю, где пасете.
— Граня, где перец?! — крикнул вслед ей Марат, священнодействуя над кипящим варевом.
— В пакетике на дне корзины...
Минут через десять вышли на просторную луговину, по которой рассыпалось стадо. Граня остановилась, обняв рукой молодой белостволый тополь.
— Постоим? — голос у нее был задумчиво-тихий, спокойный. — Смотри, как вон та вербочка листву... Видишь? Будто записки рвет и... роняет, роняет... Листопад начинается, осень...
Казалась она Андрею неслыханно красивой: белые, с медовым отливом волосы, белое лицо, а на нем — грустные зеленые глаза... Когда-то он чуть экзамен не провалил за-за нее. Давно это было, месяца три назад. Андрей не хотел себе признаваться, но каждая встреча с Граней томила его и радовала, хотя, возможно, и не так, как раньше. Он по-прежнему ловил себя на том, что смотрел на Ирину, а думал о Гране.
Словно отгадав его мысли, Граня поглядела на него через темные ресницы:
— И на свидание, поди, некогда ходить? Смотри, а то пока ты коров по ночам пасешь, к Иринушке другой пастушок приладится. Да ты не красней!
— Я и не краснею! — Андрей потрогал мочки своих запылавших ушей. — Разве заметно?
— Как задние фонари у машины. — Скрадывая вздох, повела взглядом по выкошенному лугу. — Больно ты робок с нею... Тебе не кажется, что красивым парням почти всегда недостает удали?
Он крутнулся на месте, выдрав шипами бутсов траву из земли. Пошел к стаду. Граня окликнула:
— Иди сюда! Парень ты, смотрю, с кандибобером.
Андрей прислонился к другому топольку, отвел глаза.
— Чего тебе?
— Андрюшенька, ты ведь жениться на мне собирался... Ну-ну, шучу! — Граня стала рядом, покусала горькую веточку тополя. — О любви с тобой, оказывается, нельзя — только о надоях, о механизации... Механизация! Нажал кнопку — и спина мокрая. — Кинула веточку, машинально сорвала другую. — Павел Кузьмич говорит, пока не переведем коров на стойловое содержание, толку электродойка не даст. Разве, говорит, навозишь ее летом по степям, когда пастбища то и дело меняются. Прав он.
— Как же переводить на круглогодовое стойловое? — А в голове было: «Если бы ты знала, как мне хочется... всегда, всегда быть рядом!»
— Силоса надо больше закладывать, фураж иметь, зеленую подкормку. Ну, и механизацию полную. Знаешь, сколько на всех этих коров доярок потребуется при механизированной дойке? Три! А сейчас — двадцать три. Вот и дешевизна молока. — Засмеялась: — Устроила тебе зооветтехминимум!
— Устроила.
