Коновалов вновь склонился над тетрадью. Андрей с ужасом заметил, что прочитано всего лишь десять страниц, а осталось не меньше семидесяти. Это открытие повергло его в еще большее уныние. Но деваться было некуда.
— Значит, родился наш пионер, — констатировал глубокомысленно Коновалов. — Теперь пойдем дальше…
Как на площади
Да на колхозной
Народ собирается,
Все-то люд честной
Артели «Пролетарской».
Собиралися
Да любовалися
На Ванюшу дόбра молодца,
Пионера — сына партизанского…
«Бред собачий! — опять подумал Андрей, взглянув на углубившегося в чтение Коновалова почти с откровенной ненавистью. — Вот так и погибают хорошие люди. Ведь отличный же был командир!»
В комнате было тихо-тихо. Лишь журчал себе да журчал монотонный голос Коновалова. Охрименко, осушив незаметно третью кружку, замер в царственной неподвижности. В его хитроватых хохлацких глазах без труда можно было прочесть: «Схитнувся товарищ майор, та що зробишь! Не можу я казаты ему про те…»
На кровати, из-за подушки, появился огромный кот. Он круто выгнул спину, высунул длинный язык, зевнул. Дубицкий едва удержался, чтобы тоже не зевнуть. Потом он стал глядеть на кружку с пивом, где, моргнув, один за другим угасали пенные пузырики: пиво как бы подмигивало Андрею, издевалось над ним: «Что, брат, влип? Ну так слушай, а я вот выдыхаюсь и очень скоро сделаюсь совсем невкусным».
«Выдохнется, конечно», — горестно заключил Дубицкий, осторожно поднося кружку к своим губам.
Коновалов продолжал читать. От волнения его начали душить спазмы. Майор сильно закашлялся.
— А вы, товарищ майор, выпейте. Оно и пройдет, — посоветовал Андрей, незаметно пододвигая свою пустую кружку поближе к ординарцу. Охрименко не понял этого маневра и продолжал сидеть в прежней позе.
«Нет, надо удирать отсюда», — опять тяжко вздохнул Андрей, чувствуя, что терпению его приходит конец. Чтобы как-то принудить себя к слушанию сказителя, он начал внимательно следить за его толстыми, вытянутыми от великого усердия губами:
Во погончиках
Чиста золота
Возвращались
Дόбры молодцы…
«Во погончиках»? Эк хватил! — поморщился Андрей. — И долго я буду внимать этой чертовщине?! За какие же грехи мои тяжкие бог наказал меня? Завтра же Юрку Кузеса командирую сюда. Пускай и он усладит свою душу. Не одному ж мне нести сей крест». Последняя мысль невольно развлекла Дубицкого, и теперь он слушал Коновалова даже с интересом, предвкушая, как будет мучиться Юра.
Вскоре хозяин умолк и вопрошающе посмотрел на Андрея. На раскрасневшейся физиономии новоявленного сказителя было определенно написано: «Ну как?» И чтобы не отвечать на этот коварный вопрос, Дубицкий поспешно поблагодарил:
— Спасибо, товарищ майор…
Таким образом, Коновалову самому приходилось решать, за что его благодарят: за пиво аль за былину…
Андрей поскорее надел пилотку и направился к двери.
— Завтра обязательно ко мне! — крикнул вдогонку хозяин.
Андрюхе страшно хотелось повернуться и показать ему дулю, но он все-таки пробормотал:
— Непременно.
Он выскочил на улицу и почувствовал себя так, словно вырвался из тюремного застенка, где подвергался жестоким пыткам. В самую последнюю минуту услышал у себя за спиной, за дверью:
— Охрименко, убери со стола… Ну, что я тебе говорил!..
Дубицкий уже подходил к редакции, когда вдруг, будто вспомнив что-то крайне неотложное, резко повернулся и не пошел, а побежал к особнячку, в котором обитал Коновалов. Приблизившись к раскрытому настежь окну и не заглядывая в него, закричал звонким, свистящим на высокой ноте, умоляющим голосом:
— Товарищ майор! Товарищ майор! Не пишите… прошу вас! Ничего у вас не выйдет. Слышите? Ерунда все это. К черту былины! Пропадете ни за что. Поезжайте в военную академию. Сейчас же пишите рапорт и поезжайте!
Выпалив все это единым духом, Андрей широким нервным шагом направился в дивизионку.
А майор?
Мы так и не узнали, послушался ли он Дубицкого, потому что слагатель злополучных былин вскоре уехал из дивизии и след его навсегда пропал для нас.
Как я писал приключенческую повесть
Обычно литераторы не любят рассказывать о священном процессе создания своих книг. На вопросы любознательных читателей они отвечают туманно и многозначительно:
— Знаете ли, все это очень сложно. Трудно, знаете ли, вот так, сразу, в нескольких словах…
Да простят мне соратники по ремеслу, но я с большой охотой расскажу о том, как писал приключенческую повесть — первую в своей жизни и, к счастью для читателей, кажется, последнюю…
Было это в мае 1945 года. Война кончилась, и наша дивизия находилась какое-то время на рубеже, занятом ею 9 мая. Солдаты отдыхали. Отдыхали и мы, сотрудники газеты.
На третий день после войны меня вызвал к себе редактор и объявил:
— Войска на отдыхе. Ваша задача?
Он сказал это таким тоном, каким обычно командиры дают «вводные» на важных тактических учениях. Обескураженный, я молчал. Впрочем, редактор и не нуждался в моем немедленном ответе, потому что тотчас же сам поставил передо мной боевое задание:
— Срочно требуется читабельный материал. Нужна приключенческая повесть, с продолжением на десять номеров, по три колонки в каждом номере. Немедленно приступайте к работе. И чтобы через два часа первый кусок был у меня на столе. Ясно?
— Ясно, товарищ майор! Но…
— Никаких «но»!
Однако, видя мою растерянность, редактор счел необходимым сделать некоторые предварительные указания:
— Я знаю, вы любите всякие там пейзажи. Так вот: в приключенческой повести они ни к чему. Динамика, динамика и еще раз динамика!
— А как же с характерами?
— Характер проявится в действии. Ясно?
Теперь, после столь исчерпывающих указаний конечно же все было ясно.
На какую тему должна быть повесть, редактор не говорил. Но это и так было понятно: немецкий шпион — с одной стороны, наш разведчик — с другой. Вот главные действующие лица моего будущего произведения. Над заголовком тоже не пришлось долго ломать голову. Сами собой возникли слова: «По следам… волка». Теперь нужно было только придумать: какого волка? Может, «фашистского»? Не годится — штамп. «Гитлеровского»? Банально! Нет, надо идти от самого героя — от шпиона, от его клички, ведь должен же шпион иметь свою кличку? И вот окончательное название повести:
«По следам Меченого волка».
Помнится, что все шпионы из известных мне детективов имели какую-нибудь отметину на своем челе. Почему же моему шпиону не иметь такой отметины?
Короче говоря, немалая часть дела сделана, и можно было приступить к первой главе. В самую последнюю минуту я, однако, вспомнил, что ни одна приличная приключенческая повесть не выходит без пролога. Но еще раньше требовалось все-таки дать имена положительному и отрицательному героям.
«Аниканов!» — вспыхнуло в мозгу, когда я подумал о нашем разведчике, которому суждено изловить вражеского лазутчика. «Аника-воин»… Великолепная ассоциация! «Меченого же волка» я прямо-таки пригвоздил к позорному столбу, дав ему фамилию Гроссшвайн — большая свинья!
Итак, сержант Аниканов и барон фон Гроссшвайн заняли свои позиции, чтобы вступить в единоборство. А через час был готов уже и пролог. Привожу его полностью.
«Аниканов был удивлен. Здесь, в немецком блиндаже, разведчик, естественно, ожидал встретить немецких солдат. А перед ним стоял довольно уже пожилой человек в штатском, с глубоким шрамом на левой щеке. Незнакомец тоже был ошеломлен неожиданным появлением советского разведчика.
Их взгляды встретились. Руки человека в штатском потянулись было к лежащему на столе маузеру. Но в тот же миг он увидел наставленный на него автомат Аниканова.
Разведчик сделал шаг к человеку со шрамом, но чьи-то руки схватили его сзади. Аниканов упал, успев нажать на спусковой крючок автомата. За дверью послышался топот ног. Аниканов сделал усилие, повернул голову к выходу и увидел спешивших к нему на помощь разведчиков. В ту же минуту человек со шрамом резким движением руки бросил на землю стоявшую на столе свечу.
Борьба в темноте закончилась быстро. Аниканов почувствовал, как руки, державшие его, разжались. Он вскочил на ноги и, вынув из кармана электрический фонарик, осветил блиндаж. Разведчики связывали руки немецкому унтер-офицеру, во рту которого уже торчал кляп. Однако не это сейчас интересовало Аниканова. Луч его фонарика заскользил по углам. Но в блиндаже, кроме товарищей Аниканова и связанного немца, никого не было.
Человек со шрамом исчез».
Перечитав раз и два написанное, я вновь отправился к редактору.
