Замолчи! — крикнул старый Антипов.
— Люди говорят, — пробормотала она. Окрик отца подействовал на нее.
— Люди, люди!.. Словно наследство делите. А я покуда не собираюсь помирать. И помру когда, ничего не останется. Нечего, понимаешь, всякие сплетни собирать, люди наговорят, только уши развешивай. А свой ум есть?.. — Захар Михалыч повернулся к зятю. — И ты хорош, жену унять не можешь, к порядку призвать. Какой же ты мужик после этого?!
— А что я могу сделать? — ответил Анатолий Модестович, пряча глаза.
— Откуда мне знать? Ты ее муж, ты и думай и знай, что надо делать, когда жена постромки норовит порвать. А держать должен в руках жену, иначе грош тебе цена.
— Между прочим, — сказала Клавдия Захаровна, — он меня не запрягал! И вообще я не лошадь.
— Помолчи, кому велено?! А ты, зять, вот какое дело... Эта Артамонова, с которой вы работаете, она ведь далеко живет, на электричке ездит?
— Да, — сказал Анатолий Модестович и покосился на жену.
Клавдия Захаровна настороженно слушала отца.
— Нечего ей по ночам таскаться. Пригласи ее к нам. Здесь и работайте по вечерам, места хватает, слава богу. А в цехе какая работа!
— Да я ее на порог не пущу! — взвилась тотчас Клавдия Захаровна, подступая к отцу. — Ишь, что придумал!.. Волосы выдерну с корнями, если придет!
— А сейчас спать, — не обращая внимания на дочь, сказал старый Антипов спокойно. — Дайте отдыхать и детям и мне. — Он повернулся и, чуть сгорбившись, чтобы не стукнуться головой о притолоку, вышел из комнаты.
* * *
К черту, все к черту!.. Он больше не будет заниматься ничем, кроме исполнения своих непосредственных обязанностей. Люди спокойно работают и живут, и никто их не упрекнет в бездеятельности. Хватит и с него. Вот напишет докладную главному инженеру, изложит суть дела, свои соображения и — точка. Дальше пусть думает начальство. Все равно это походит на самодеятельность, а может, никому и не нужно?.. Лучше умыть руки. Даже красиво: пожалуйста, замечательная идея, дарю ее безвозмездно родному заводу. Берите, осуществляйте, пользуйтесь на общее благо! Не жалко.
Именно так он и поступит. Он не гонится за славой. Ему наплевать на приоритет и авторство. Покой в семье дороже. И устал он, измотался. За все годы, пока работает на заводе, ни разу по-настоящему не отдыхал — все некогда, некогда... А если и удавалось взять отпуск недели на две, занимался. Хватит. Диплом в кармане, можно пойти в отпуск. На целый месяц! Никаких забот. Кстати, и жена не отдыхала в этом году. Поедут они в Белоруссию, на его родину. А оттуда на юг, к Черному морю. Ни он, ни жена не бывали там. А там, говорят, прекрасно! Артамонова вернулась из Крыма загорелая, как мулатка. Между прочим, загар ей к лицу...
Поймав себя на том, что думает о Зинаиде Алексеевне, Анатолий Модестович чертыхнулся. Но тотчас Артамонова представилась ему на солнечном пляже. Как будто лежит она на спине, закинув за голову руки, в темных очках (чтобы не выгорели ресницы) и в зеленом (обязательно в зеленом) купальнике, чуть-чуть подогнув стройные, красивые ноги, и мужчины, проходя мимо, тайком рассматривают ее...
«С ней бы съездить на юг», — неожиданно подумал Анатолий Модестович, и ему сделалось бесконечно стыдно за свои мысли, и он заставил себя не думать больше о Зинаиде Алексеевне.
Жена права: так дальше жить нельзя. Это не жизнь. Сколько она взвалила на себя дополнительных трудностей и хлопот, пока он заканчивал институт! Все для него, все ради него. А что получила взамен?.. Ведь воды не разрешала принести, дров наколоть. «Занимайся, Толенька, мы как-нибудь управимся». И с детьми он почти не видится, растут при отце без отца. Уходит, они спят. Приходит — опять спят. А по выходным, чтобы он мог отдохнуть, ребят выпроваживают из дому... Как в теплице его содержат, а он не замечает, не ценит этого, принимает заботу о себе как должное...
В кино теперь будут ходить, в театр, в гости. Он запишется в библиотеку... Вот только поговорит сегодня с Артамоновой, скажет ей, что решил кончать с этой «самодеятельностью».
Все до мелочей обдумал и взвесил Анатолий Модестович по пути от дома до цеха, собираясь прямо с утра зайти к Зинаиде Алексеевне. Однако не получилось: до десяти в кабинете толпился народ, как обычно в начале смены, а в десять началась «пятиминутка», которая затянулась минут на сорок. Когда же она закончилась, в кабинет неожиданно вошел тесть. Увидав его, Анатолий Модестович испугался, подумав, что дома что-то случилось...
— Не беспокойся, — сказал Захар Михалыч, — дома все в порядке. Зашел посмотреть, как ты тут командуешь.
— Пожалуйста, а я подумал...
— А чего может случиться? Ты ничего не менял, не переставлял после Николая Григорьевича?
— Нет.
— Ну и хорошо, — похвалил Захар Михалыч. — А то, бывает, уйдет старый начальник, не успеет порог переступить, а новый все на свой лад переделывает. Обидно это. Люди тобой довольны, я тут разговаривал с некоторыми. Я сяду?
— Конечно, конечно! Вам где удобнее?
— Все равно. — Он сел на стул возле двери. Обычно на этом месте сидели провинившиеся. — Зови Артамонову, — вдруг сказал Захар Михалыч, — Хочу побеседовать с ней.
— Ни к чему, — возразил Анатолий Модестович.
— Это как понимать?
— Ведь вы хотите ее пригласить к нам домой?
— И что, если хочу?
— А я решил бросить это дело.
— Так, так... — пробормотал старый Антипов. — Бросить, значит... А дальше?
— Подам главному докладную. Если идея действительно стоящая, поручат специалистам...
— Стало быть, ты не специалист? Зинаида Алексеевна тоже не специалист?
— Она прекрасный инженер.
— А ты?
— Не мне судить.
— А на кой черт было учиться? — сказал Захар Михалыч. — Чтобы чего-то не знать, диплом не нужен. Незнающих и без тебя полным-полно. А насчет идеи я справлялся у Николая Григорьевича. Зови!
— Напрасно все это, Захар Михалыч.
— Самому позвать? — Старый Антипов привстал, и Анатолий Модестович понял, что будет так, как
