очень долго. Он дотемна ожидал Варю у ворот. Андрей сидел дома хмурый, Молчаливый, листал старые журналы и поминутно смотрел в окно.
— Пойду приведу Костика, — вздохнула Степанида Николаевна и вышла из избы.
Она вернулась, ведя Костика за руку.
— Дядя Андрей, — грустно сказал мальчик. — Почему мама не едет из большого города?
— Приедет, — расстегивая пуговицы на его пальтишке, пообещал Андрей. — Завтра обязательно приедет. Конфет тебе привезет и какую-нибудь интересную книжку с картинками.
Вскоре после ужина легли спать. Но Андрею не спалось. Он слышал, что Костик тоже не спит, а ворочается с боку на бок.
— Костик, — позвал Андрей.
Мальчик поднял голову.
— Ты чего не спишь?
Костик шмыгнул носом и ничего не ответил.
— Ну, иди ко мне, — Андрей откинул одеяло.
Костик спрыгнул с кровати, босиком перебежал через комнату, нырнул под одеяло к Андрею.
— Ладно, ладно. Спи.
Костик прижался к плечу Андрея и сразу заснул.
Вечером Алексей Филиппович принес домой два свертка, положил их на подоконник. Разделся, вымыл руки. Достал из подполья горшок молока, сел ужинать. Олешиха пряла, сидя на лавке, и молча поглядывала на мужа. Наконец не выдержала:
— Олеш, а Олеш, вот померла Евдокимовна и на могилку ее сходить некому…
Он промолчал.
— А все почему? Детей не вырастила. И дом остался. Никому он не нужен, так, наверное, и сгниет.
Алексей Филиппович громко хлебал из миски молоко и, казалось, не слышал слов жены.
— Ты что, как немой, сидишь? — вдруг обозлилась она.
— Чего тебе? — буркнул он.
— Да я вот про Евдокимовну говорю, — уже более миролюбиво продолжала Олешиха. — Хорошим человеком она была, день и ночь богу молилась, царство ей небесное.
Алексей Филиппович отодвинул пустую миску, сказал спокойно:
— Вот ты говоришь, хорошим человеком была, богу молилась. А что хорошего она на своем веку сделала? Работать не работала, детей не вырастила. Только и знала, что ворожить да людей с толку сбивать. Вот ты все к ней бегала, во всем ее слушалась. Чему же она тебя научила? Родную дочь из дому выгнать, вот чему!
Теперь молчала Олешиха. Она перестала прясть.
— Дочь-то замуж собирается выходить, — как бы между прочим сказал Алексей Филиппович.
Олешиха испуганно посмотрела на мужа.
— На ферму ко мне приходила. На свадьбу приглашала.
— Вот она чего в Пермь-то, ты давеча говорил, ездила. К Вячесу, значит. А я было думала — врозь у них. Сына-то куда денет? Небось Вячес…
— Какой Вячес? — перебил ее муж. — За Андрея выходит.
— За Андрея? — Олешиха открыла рот. — Ну и что же ты ей сказал?
— Что я скажу? Пусть женятся. Им жить, пусть они и решают. Андрея я знаю, парень хороший.
— Приданое спрашивала?
— На что ей твое приданое. Сами наживут.
Больше Олешиха ни о чем не спрашивала, машинально взялась за пряжу.
— Что ты давеча под мышкой-то принес? — вдруг спросила она.
— Вот ведь старый! — спохватился Алексей Филиппович. — Забыл совсем, дочь-то подарки из города привезла, — и осторожно развернул первый сверток. Там была светлая вышитая косоворотка.
Взяв ее концами пальцев за плечи, он приложил ее к груди.
— И в плечах как раз будет, и длина подходящая, — сказал он, очень довольный. — Как будто на меня шили.
Олешиха издали разглядывала рубашку.
Алексей Филиппович аккуратно сложил обновку и завернул ее в бумагу, потом развернул второй сверток, там был большой цветастый платок с широкой каймой.
— Это кому? — Олешиха не выдержала, подошла к мужу, не спуская глаз с платка.
— Мне, наверное, — усмехнулся он. — Кому же еще?
Олешиха легонько пощупала пальцами самый краешек платка, как бы боясь запачкать.
— Кашемировый, — сказала она со вздохом. — Теплый. Большой какой! В жизни такого не нашивала.
— Вот теперь поносишь, — сказал Алексей Филиппович, протягивая ей платок. — Варя передать велела.
Олешиха взяла платок и тут же строго сказала мужу:
— Сходи завтра к Варе, отнеси ей блинов, я с утра напеку.
— Зачем? — нахмурился он. — Она, поди, и без твоих блинов не голодная.
— Знаю, что не голодная. А у родной-то матери все вкуснее…
Черешван — подвешиваемый на нитке узелок с травами, употребляемый при старинном коми-пермяцком гаданье.
Кабала — написанная на бересте справа налево и оставляемая в лесу на пне просьба лешему, чтобы он вернул заблудившегося в лесу человека или пропавшую скотину — старинный коми-пермяцкий обычай.
