пройдут!
Все замолчали. Божена повторяет на рояле мелодию песни.
Франтишек. Божена!
Грубек. Пани Божена!
При звуке его голоса Джокич резко встает и снова садится.
Божена (продолжая играть). Что?
Грубек. Когда вы кончите это играть, доставьте мне удовольствие, пожалуйста, сыграйте что-нибудь Вагнера.
Джокич снова поворачивается на голос Грубека и застывает в этой позе.
Божена. Я не хочу доставлять вам удовольствия. (Резко.) Я не желаю доставлять вам удовольствия. (Упрямо берет один за другим аккорды все сильней и сильней.)
Занавес
Картина пятая
Прошло еще три дня. Воскресенье. Полдень. Около двери вещевой мешок. Грубек один, над шахматной доской, напевает: «Там, где встала седьмая бригада, смерть фашистам, они не пройдут!» Людвиг входит и кладет на стол букет.
Людвиг. Пан Грубек, у меня к вам просьба: этот букет передайте от меня Маше. Ее поезд в два сорок, я ее больше не увижу – у меня на сутки дежурство.
Грубек. А ты бы не мог раз в жизни вообще пропустить это свое дежурство?
Людвиг. Конечно, нет, у нас ведь дисциплина.
Грубек. А что же ты делаешь на дежурстве?
Людвиг. Иногда мы просто сидим в дежурном помещении. Иногда ходим патрулем. А иногда нас берут как охрану, когда арестовывают кого-нибудь из фашистов. Простите, пан Грубек, я опаздываю, я и так уже буду всю дорогу бежать.
Грубек. Ну, что ж, с богом!
Людвиг выходит. Грубек, задумчиво напевая «Там, где встала седьмая бригада…», поднимается по лестнице. Входит Тихий, за ним – Джокич.
Тихий. Пан Грубек, где сейчас полковник, вы не знаете?
Грубек (с лестницы) По-моему, он собирался все утро кататься по Праге. Я сегодня проснулся – дом пуст, все уехали, даже Франтишек.
Тихий. Полковник сегодня уезжает. Он обещал подвезти Джокича до Братиславы.
Грубек. Тогда советую подождать. (Уходит.)
Тихий. А как ты будешь добираться из Братиславы в Белград, Джокич, а? Ты что, не слышишь?
Джокич. Подожди…
Тихий. Что подожди?
Джокич. Где я слышал этот голос?
Тихий. Чей голос?
Джокич. Этого человека, которого вы все называете «паном Грубеком».
Тихий. Называем. Как, называем? Он и есть Грубек.
Джокич. Эту фамилию я слышу первый раз в жизни, но этот голос?.. Где?.. Когда?.. Не могу… Подожди… Я слышал этот голос уже после того, как они ослепили меня. Подожди… Нет, это было не в Дахау. Нет.
Пауза.
В Свинемюнде! Нет, не в Свинемюнде.
Пауза.
Тоже нет… Тоже нет. (Внезапно.) Только… тогда он говорил по-немецки… Аушвиц? Аушвиц, Аушвиц…
Тихий. Ну, пойдем… Довольно терзаться, и, главное, напрасно.
Джокич. Аушвиц… (Хватает за руку Тихого и показывает ему лихорадочными жестами, чтобы тот позвал Грубека.) Еще раз… его, сюда скорей! (Заранее принимает позу человека, внимательно слушающего.) Ну?
Тихий (пожав плечами). Хорошо, пожалуйста! (Кричит.) Пан Грубек! Мы уходим. Я открою у себя окно. Когда придут, пусть крикнут меня.
Грубек (на лестнице). Как хотите. Но они все вот-вот должны быть. Уже скоро час. А в два сорок пани Мария уезжает на Моравску Остраву. (Уходит.)
Джокич. Моравска Острава?.. Моравска Острава?!
Тихий. Пойдем, посидим у меня, Джокич!
Джокич (рассеянно.) Хорошо. Моравска Острава.
Уходят. Некоторое время сцена пуста. Входят Франтишек, Божена и Петров.
Франтишек. Сейчас я переоденусь и вернусь. (Поднимается наверх.)
Божена. Хоть в последний день все-таки я вас вытащила в Прагу.
Петров. Я вам очень благодарен.
Входит Гончаренко.
Гончаренко. Товарищ полковник!
Петров. Принесли?
Гончаренко, выйдя за дверь, возвращается с парашютным мешком.
Положите. Можете идти.
Гончаренко уходит.
Божена. Что это?
Петров. Армейский парашют в чехле. Точно с таким когда-то я приземлился в двух километрах от вашего дома. Это вашему отцу. На память. Пусть в вашем мирном профессорском доме лежит этот предмет, напоминая о том, что люди иногда падают из облаков и что… (смотрит на Божену) три года назад в подвале вашего дома сидел человек и очень ждал… Два стука в потолок – значит, это идете вы и несете мне хлеб и кофе…
Божена. Вы не забыли?
Петров. Нет, хотя вы ни разу не напомнили мне об этом.
Божена (приподняв мешок). Тяжелый. Вы много раз прыгали?
Петров. У нас, у десантников, обычно спрашивают, не сколько раз прыгал, а куда. Нет, я не часто прыгал. Пять раз. Зато иногда далеко.
Божена. Вы никогда больше не прыгнете в Прагу?
Петров. Прыгать? Зачем? Будет прямой поезд Москва – Прага. Прага – Москва. Туда – сюда. Это не для меня. Не для меня, пани Божена… Я сам выбрал себе такую жизнь, когда мое время редко зависит от меня. Выбрал и люблю ее. А грустно бывает, конечно, и не все в жизни выходит так, как, может быть, хотелось бы…
Франтишек (спускаясь в домашней куртке). Где же Стефан и пани Мария? Час до поезда.
Божена. Отец, тебе подарок.
Франтишек. Подарок? Мне? Где?
Петров. Вот он. (Кладет мешок на стол.)
Франтишек. Что это?
Петров. Парашют. Именной. Прочтите.
Франтишек (читает надпись на приделанной к чехлу парашюта медной дощечке). «Пану Франтишеку Прохазке, доктору медицины и укрывателю русских парашютистов, с благодарностью от одного из них. 1942–1945 годы». Я вас понял, пан полковник. Это напоминание о том, что, кроме моей лаборатории, есть еще жизнь, в которой я когда-то принял немножко участия. Вы хитрый человек. Вы хитрый человек, товарищ полковник. И это мне нравится в вас. Я положу его к себе в кабинет и буду хвастаться перед коллегами и учениками. Грубек! Ян!
Грубек (показываясь наверху). Что?
Франтишек. Смотри, какой я получил подарок!
Грубек. А… парашют. (Спустившись, читает надпись.) «Доктору медицины и укрывателю… сорок второй – сорок пятый». (Петрову.) Значит, сегодня уезжаете?
Петров. Да, в четыре часа.
Франтишек. А вы бы до завтра.
Петров. Нельзя. Мы едем целой колонной. Машины с моим начальством пойдут мимо вашего дома. Мне погудят, и я присоединюсь.
Вбегают Стефан и Маша.
Божена. Где вы были? До поезда осталось сорок пять минут!
Маша. У меня все готово. Хотелось до самой последней минуты. Мы так хорошо ездили.
Стефан. Я не смогу даже проводить ее. Через полчаса я должен быть в министерстве.
Божена. Я провожу ее.
Франтишек. Ну, что же, пани Мария…
Стефан (прерывает). Подождите. Подождите все! (Маше.) Я молчал до последней минуты. Но вот здесь мой отец и сестра, я хочу сказать при них. Я жалею, что здесь нет моей матери. Она бы поняла меня. Не уезжай! Я тебя очень люблю. Останься. Если бы… Но у тебя
