6
В этот же день около ворот я встретила маму. Она меня поджидала, прячась за деревом, будто какой-то сыщик, но разыграла случайную встречу.
— Ой, Лена! Здравствуй. Откуда ты?
Накрапывал дождь. На маме был темный плащ и старушечий какой-то платок на голове. Но выглядела она неплохо: лицо свежее, подпудренное, подкрашенное. Я усмехнулась маминой уловке. Сейчас скажет, что шла в магазин. Не может она без обмана, пусть даже бессмысленного…
— Наконец-то встретились! — радостно продолжала она. — А я на «маслянку» решила в магазин сходить. Что ты здесь делаешь?
— Ты знаешь, мама, что я здесь делаю. Работаю.
— Работаешь тут? Откуда же мне знать? Господи, Лена, какой у тебя вид больной! Подурнела как… — Глаза ее бегали, боясь моего взгляда. Вся она была какая-то фальшивая и суетливая, в своей радостной растерянности. — Ну, как ты? Как живешь?
— Все в порядке, мама. Живу, работаю. А то, что подурнела, это в порядке вещей. Сама знаешь.
— Как не знать! Знаю. Ты куда теперь, Лена?
— Домой.
— Домой! — с горечью повторила она. — Разве у тебя там дом? Где ты живешь? Почему ничего не даешь о себе знать? Разве так можно, Лена?
— Послушай, мама, не будем начинать все сначала. У меня все в порядке, я же говорю. А у вас как?
— У нас? Давай хоть отойдем отсюда…
— Хорошо, давай отойдем.
Мы пошли по тропинке вдоль детсадовского забора, совсем в противоположную сторону от «маслянки», куда мама спешила в магазин.
— У нас, Лена, все по-старому. Папа вышел на работу. Ездит далеко за город, там у него объект. Устает. Я тоже работаю, как прежде. Вадим прислал письмо, спрашивает про тебя. А что я могу ответить? Ты бы написала ему…
— Я написала.
— Ты знаешь, Лена, он хочет перейти на заочный. Зачем ему это? Ты бы его отговорила.
— Нет, мама, я не буду отговаривать. Он знает, что делает.
Она поджала губы и несколько шагов шла молча. Потом опять продолжала:
— Вот так и живем, Лена. Папе путевку предлагают в санаторий, подлечиться. Может быть, и я с ним поеду, не знаю еще… Как ты думаешь: надо ли?
Она советовалась со мной!
— Конечно, поезжай. Отдохни.
— Думаешь, поехать? Ох, не знаю! Я ведь ни минуты спокойно не живу, Лена. Все о тебе думаю. Измучилась вся.
— Ну и зря. У меня все в порядке, — тускло повторила я.
Равнодушие! Вот что я чувствовала. И больше ничего. Будто мне говорят о каких-то неинтересных, посторонних делах, не имеющих ко мне ровно никакого отношения, далеких, как чужие звезды.
— Лена, а Лена! — вдруг искательно сказала мама и заглянула мне в лицо.
— Что, мама?
— Ты домой разве не думаешь возвращаться, Лена?
— Нет, мама.
— Да как же так? Разве так можно? Ты ведь наша дочь, не кто-нибудь. Мы же тебя любим, Лена. Мне на людей совестно смотреть. Все спрашивают: где ты, что с тобой? Друзья твои опять приходили. Уж вру, что придется.
— А ты не ври, мама. Скажи правду.
Какое-то отупение на меня напало. Хоть бы что-нибудь шевельнулось в душе — жалость или сочувствие, — нет же, ничего! Я сорвала стручок акации с ветки и надкусила твердую горьковатую кожицу.
— Какая ты стала спокойная… — пробормотала мама.
— Да, я спокойная. Очень спокойная. А что, мама, папа пьет?
— Нет, уже нет. Так, совсем немножко, — быстро проговорила она.
Я засмеялась. Никакой детектор лжи не выдержит мою маму — сломается от перегрева! А может быть, думала я, она по-своему искренна? Живет своими иллюзиями, своими маленькими надеждами и принимает их за настоящую реальность… Тогда это не обман, а заблуждение. Но мне-то от этого не легче!
— Чем же он занимается в свободное время, если не пьет? — без всякого интереса спросила я.
— Ну как чем! Телевизор же есть. В домино играет с приятелями. А потом… в гараже возится. Он же машину купил с рук, а она что-то барахлит. Все время о тебе говорит, Лена!
— Да ну?
— Все время. Без конца. Беспокоится о тебе. Меня корит. Думает, думает…
— Как бы у него голова не заболела от дум! — с неожиданной злостью перебила ее я. Она испуганно взглянула на меня. — А ты, мама, кажется, в магазин собралась? — продолжала я, чувствуя, что вот-вот сорвусь.
— Ты что же, Лена, гонишь меня?
— Да нет. Просто незачем переливать из пустого в порожнее.
— Лена!
— Что?
— Дочка!
— Что «дочка»?
— Пожалей ты нас. Сделай, как мы просим! Я с Розой Яковлевной обо всем договорилась. Пожалей ты нас!
На этом наше свидание и закончилось. Я молча зашагала прочь. Холодно было, ветрено — может быть, поэтому меня так трясло? Да нет, конечно. Мама опять разбередила то, что уже начало заживать и успокаиваться, а теперь заболело сильней, чем раньше.
Пожалеть их! Вот что я должна была сделать.
От Соньки пришло письмо и через несколько дней — от Вадима. Ответы на мои письма.
Сонька прислала фотографию. Она снялась где-то в поле: в рабочей куртке с закатанными рукавами, повязанная косынкой, низенькая, толстая и хохочущая. На дальнем плане три смутные личности и борт тракторного прицепа.
«Это мы на уборке, — пояснила Сонька в письме. — Ох и наломали спины, жуть! Посмотри на парня, крайнего слева. Как он тебе? По-моему, ничего, а? Это Боря. У меня с ним… Тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить!»
Единственное, что я разглядела в этом парне, — очки на носу, ничего себе очки…
Сонькино письмо было неряшливое, радостное и смешное, все об ее житье-бытье. Мои новости она комментировала так:
«Ну, Ленка, ты даешь! Я просто не знаю, что сказать. У меня слов нет. Какая у меня подруга! Ленка, Ленка, я тебя люблю! И уважаю. И все такое. Обещай, что будешь мне писать про все, про все. А об этом типе ты не думай. Вот гад! Если я его встречу на улице, я ему такое скажу…»
И все в этом же духе. Я лишь улыбнулась, прочитав. До меня ли теперь Соньке с ее Борей и институтским круговращением! Я решила больше не писать ей.
Вадькино письмо заставило меня заплакать, едва я его вскрыла. Там между двумя почтовыми листками была вложена десятирублевка. Как он сумел выкроить из своего бюджета, не знаю…
Приписка была совсем короткой:
«Сестра, здравствуй! Не вздумай отсылать назад эту купюру. Вышлешь — не буду получать. Вскоре смогу оказать тебе более существенную помощь. Никаких «не надо». Помалкивай!
В том, что случилось, разбирайся сама. Мои советы не помогут. Голова у тебя есть, вот и думай.
У меня все в норме. Оформляюсь на заочный. Собираюсь на Север. Новый адрес сообщу. Пиши.
Вадим».
Накануне я получила зарплату. Из нее двадцать рублей отложила в ящик. Наберу еще тридцать и отдам долг Маневичам. От их денег у меня оставалось двенадцать рублей. Плюс Вадькина десятка. До аванса можно было вполне дотянуть, если ничего не покупать. А мне очень нужны были зимние сапожки. Старые лежали дома, да они уже совсем износились, и хотя снег у нас редкость (иногда нападает и растает), но в туфлях зиму не проходишь. Поразмыслив, я поняла, что придется обойтись войлочными сапожками за восемь рублей. Демисезонное пальто (такое в клетку, с капюшоном) у меня было и вязаная шапочка тоже. Так что перезимую, не умру.
Вообще с деньгами (после того как отдам долг Маневичам) получалось неплохо. Обедать я могла в детсаду, за что с меня высчитывали пустяки, а завтрак и ужин готовила себе сама. На базаре я купила десять килограммов картошки, притащила домой и ссыпала на веранде. Закупила оптом чаю, сахару, круп, — словом, набила свое дупло, как белка. На какое-то время этого должно было хватить.
Так что свободные деньги у меня — если ничего особенного не покупать, кроме мелочей, — должны были оставаться. И я решила — хоть расшибись! — откладывать каждый месяц по двадцать рублей, чтобы к маю что-то было в копилке.
Отменить майское событие я уже не могла, как не в состоянии была остановить время.
Молодой отец Атабеков закатил Котовой грандиозный скандал. Воспитательница Мальцева рассказывала, что мальчишка подкараулил Зою Николаевну, когда та вышла из ворот детсада, и помчался на нее на своем свирепо-красном рычащем мотоцикле. Котова закричала, заметалась туда-сюда, а потом побежала, он гнал ее по тротуару, как охотник трепетную лань… (Если только Зое Николаевне подходит такое сравнение.) Потом он на нее вопил, а она так была потрясена, что ничего не могла ответить, и кончилось тем, что прохожие скрутили дикого отца семейства и вызвали милицию.
Зоя Николаевна с неделю ходила тихая и задумчивая, будто постигшая какой-то новый смысл жизни. С маленькой Фирузой она разговаривала таким ласковым голосом, что девчонка пугалась и съеживалась.
Я отложила на время поход в гороно, ждала дальнейших событий. Они последовали.
