Ольга Борисовна встретила его приветливо. Здороваясь, кивнула головой и улыбнулась так, что свет висящей под потолком электрической люстры засверкал у нее в глазах.
— Какой вы аккуратный, — сказала она.
— Не очень, — признался Мельников. — Должен был вчера вернуть, а вот видите...
Разговаривая, Ольга Борисовна не переставала заниматься с посетителями. У ее столика стояли солдаты. В присутствии офицера они чувствовали себя связанно, даже обращались к библиотекарше тихо, вполголоса.
Мельников отошел в сторонку и начал листать свежий журнал, останавливая взгляд на заголовках статей и на фотоснимках.
Вскоре из-за библиотечных стеллажей вышла белокурая девочка лет четырех-пяти, в новеньких голубых шароварах и в такой же голубой блузке. Мельников невольно отложил журнал. Ему на миг показалось, что это его Людочка. Он даже присел и посмотрел девочке в лицо.
— Как тебя зовут?
— Танечка, — послышался ее тонкий голосок. — А вот моя мама. — Она подошла к Ольге Борисовне и вцепилась в ее руку.
— Ты что же, тут вместе с мамой книжки выдаешь? — как можно ласковее опросил Мельников.
— Не-е-ет, — пропела она уже осмелевшим голоском. — Я не умею книги выдавать. Меня не учили. — Потом, помолчав немного, оказала совсем громко: — А у меня тоже папа есть. Только у него маленькие звездочки. Он уже скоро приедет.
При этих словах дочери Ольга Борисовна вздрогнула. Ручка выпала из ее пальцев и покатилась по столу, оставляя чернильные пятна. Не поднимая глаз, она нервно достала из сумочки платок и в ту же минуту скрылась за стеллажами. Солдаты притихли.
«Что с ней?» — встревожился Мельников и сразу вспомнил неясные слова Соболя: «Тут совсем иное... Потом расскажу». Ему стало досадно, что разговор с Танечкой кончился так грустно. Он постоял еще в раздумье и, чтобы не выдавать своего волнения, снова склонился над журналом.
Стрельбище. Пустынная равнина, пожухлые ковыли, невысокие желтоватые холмики блиндажей. Деревянная вышка решетчатым конусом чернеет на высотке. Небо серое в рыхлых тучах. Мертвая утренняя тишина. Даже ветер-степняк не успел еще проснуться и загулять по своим необъятным владениям.
Но вот на вышке вспыхнул красный флаг, словно чья-то волшебная рука бросила туда язычок пламени. Вдали на желто-зеленом фоне равнины возникли чуть приметные серые точки. Это укрывшиеся в блиндажах солдаты по сигналу руководителей стрельб подняли первые мишени. Утреннее безмолвие будто рассыпалось на мелкие металлические брызги. Всюду защелкали карабины, покатилась гулкая дробь автоматов, деловито заработали ротные пулеметы, Серые точки скрывались и появлялись вновь, будто по равнине двигались неприятельские солдаты, то поднимаясь, то залегая под свинцовым шквалом.
С другого края стрельбища донеслись первые выстрелы минометов, точно лопнули один за другим три больших воздушных шара. А там, где высились над травой серые холмики окопных брустверов, выросли вдруг три коричневых куста и тут же упали как подрезанные.
На стрельбище вышли все батальоны. Первый стрелял на двух участках. На ближнем, что рядом с вышкой, руководителем был сам Мельников, на другом — Степшин.
Накануне подполковник долго раздумывал. Сначала он был намерен проводить стрельбы на одном участке, чтобы лично проверить качество огневой подготовки во всех ротах. Ему не хотелось доверять это дело Степшину, который в душе не был согласен с его требованиями. Потом Мельникову пришла в голову другая мысль: «Не лучше ли все-таки привлечь заместителя к стрельбам? Ведь не один день вместе работать».
И сейчас, поглядывая» изредка в сторону соседнего участка, он спрашивал себя: «Интересно, как там у Степшина идет дело?» У самого Мельникова результаты первых семи отстрелявших солдат были неважные. Только трое из них поразили все пять мишеней. Остальные половину патронов потратили впустую.
Командир второй роты старший лейтенант Крайнов выходил из себя. Длинный, большеротый, с хмурым лицом, он не мог спокойно стоить у стола. Едва солдат-телефонист, принимая доклады показчиков, произносил страшное слово «ноль», он взмахивал руками, громко возмущаясь:
— Черт знает, как получается. Понять ничего не могу.
Мельников долго смотрел на него, потом спросил:
— А вы спокойнее можете?
— Обидно, товарищ подполковник. Лучшие стрелки горят. Сами себе результаты срезаем.
У Мельникова на скулах заиграли желваки, но все же он сдержал себя, сказал как можно спокойнее:
— Советую вам не возмущаться, а делать выводы.
Крайнов опустил голову и проговорил совсем тихо:
— Посмотрю еще, как ефрейтор Груздев себя покажет.
Вскоре на огневую вышел ефрейтор Груздев. За него Мельников беспокоился не меньше командира роты: «Неужели и он не выполнит задачи? Ведь самый лучший пулеметчик в полку».
Ефрейтор проворно нырнул в окоп, выставил на бруствер длинный ствол пулемета, прижался плечом к прикладу. Все это проделал он ловко, без суеты. А когда из пожелтевшей травы показалась мишень, вдруг растерялся. Он ждал ее справа, где видел каждый раз на тренировках, приготовился, И вдруг ошибся. Мишень появилась намного левее. Груздев даже заметил ее не сразу, засуетился, начал нервничать. Торопливо пустив короткую очередь, он недовольно покачал рыжей головой, сказал самому себе:
— Плохо.
— Не волнуйтесь, — посоветовал Мельников, стоя позади окопа. — Хладнокровнее надо.
Но Груздев все больше терял уверенность в себе. Приглядываясь к нему, комбат с горечью подумал: «Чемпион-то, кажется, парадный, к сложным условиям не приучен».
Когда вернулись с огневых позиций к столу, телефонист, не отрывая от уха трубки, доложил:
— Первая и пятая — ноль, вторая, третья и четвертая поражены.
Мельников посмотрел на Груздева. Это был уже не тот самодовольный пулеметчик, с которым он встретился первый раз в казарме. Сейчас ефрейтор стоял тихий, подавленный. Лицо его как будто удлинилось, похудело, взгляд потускнел.
— Как же это вы?.. — мягко спросил Мельников, стараясь вывести ефрейтора из угнетенного состояния. — Нездоровы, что ли?
Солдат неловко задвигался на месте.
— Не в здоровье дело, товарищ подполковник.
— А в чем же?
— Сам не пойму.
— А вы подумайте хорошо. Почему в окопе нервничать стали?
— Как же не нервничать, товарищ подполковник. На тренировках мишень показывали все время справа, а тут перенесли влево.
— Ну и что ж? Ведь хороший стрелок в любой обстановке не должен теряться.
— Это верно. Только хорошему тоже тренировка нужна. А у нас как-то не так получилось: и тренировались вроде, и нет.
Отпустив Груздева, комбат повернулся к старшему лейтенанту Крайнову:
— Слышали, что солдат говорит? Вас обвиняет.
Крайнов пожал плечами:
— Я что... Я тут человек новый.
Подполковник внимательно посмотрел офицеру в лицо:
— Когда вы прибыли в батальон?
— Четыре месяца назад.
— Совсем недавно, — с усмешкой покачал головой Мельников. — Да вы знаете, что во время войны за такое время целые полки, дивизии для фронта готовились?
Не дожидаясь ответа, комбат отошел от стола и приказал выдвигаться на огневой рубеж очередной смене. Крайнов постоял еще возле стола, записал в тетрадь переданные показчиками результаты и тоже пошел к солдатам.
В полдень, когда отстреляло больше половины роты и стало ясно, что общие результаты будут низкими, Мельников решил заглянуть на соседний участок. Он временно передал руководство стрельбами Крайнову, а сам зашагал по чуть приметной в ковыле тропинке.
По степи от края и до края гулко строчили автоматы, пулеметы, рвались мины. Казалось, кто-то нажимал на клавиши гигантского трескучего инструмента, извлекая из него то тонкие, отрывистые, то басовитые и протяжные звуки: «Та-та-та-та!.. Трах-трах!.. Трры-ы!.. Трах-трах!»
Там, где вырастали коричневые кусты минных взрывов, курился темный пороховой дымок. Ветер подхватывал его и сносил в сторону. Повернув лицо к огневым позициям, комбат шел неторопливой походкой. Он думал о Степшине: «Сумел ли он побороть в себе все то, что тяготило его в эти дни, или не сумел?»
Первым Мельников увидел старшину Бояркина. В шинели и фуражке он казался очень большим и нескладным.
— Ну, как успехи? — спросил его комбат.
— Неважные, товарищ подполковник.
— Что значит неважные?
— Выполнил посредственно, — с горечью выдавил из себя старшина.
— А раньше как стреляли?
— Отлично. У нас почти все отличники по стрельбе.
— Значит, зазнались, — заключил Мельников. — А как Зозуля, стрелял или нет?
— Так точно, стрелял.
— Выполнил?
— Вроде ничего.
— Это как же?
Старшина замялся. Он хорошо понимал, почему комбат завел с ним разговор о Зозуле, и, чтобы избавиться от новых вопросов, спросил:
— Разрешите, я позову его?
