– Пусти в хату!
– Почему без понятых?
Услыхав эти гневные выкрики, Дзебек подскочил к двери.
– Это что такое? Разойтись сейчас же!
Никто не уходил. Наоборот, со всех сторон на шум сбегались обитатели пригорода.
– Тетю Марусю нагайкой бьют! Я сам видел в окно… – кричал Василек, забравшийся на забор.
– За что бабу бьете? – глухо спросил у Дзебека пожилой рабочий.
Толпа напирала. Дзебек чувствовал, как страх холодной гадюкой ползет по его спине. Он знал: толпа сомнет его, если заметит этот страх. Он выхватил из кобуры револьвер.
– Разойдись, а то стреляю!
Передний ряд вогнулся, но отодвинуться далеко не мог, так как сзади напирали. Только бородатый рабочий, стоявший перед Дзебеком, не сдвинулся с места.
– Ты этой штучкой не махай! Всех не перестреляешь… Убирайтесь-ка отсюда по-хорошему…
Выстрел ударил всех по сердцу.
Рабочий схватился за грудь, качнулся и повалился на бок. Толпа вокруг него сразу поредела. Жандармы вытащили из дома жену Патлая и швырнули ее в извозчичью пролетку. Держа револьверы наготове, жандармы встали на подножки.
Дзебек и Кобыльский вскочили во вторую пролетку и помчались.
А около убитого собиралось все больше и больше людей.
Слух о том, что польские жандармы убили слесаря Глушко, разнесся по переулкам пригорода. Он проник во все уголки и добрался до самых крайних землянок. Большинство людей устремилось к дому Патлая, чтобы собственными глазами убедиться в этом. Остальные горячо обсуждали случившееся у своих домиков.
– За что убили? – спрашивало сразу несколько голосов того, кто приносил эту весть.
– За Патлаеву бабу вступился. Так его той Кобыльский – знаете, что вышибалой у Пушкальской служил? – застрелил с револьвера.
– Не Кобыльский, а той, что рулетку на базаре крутил. А теперь он у их за вахмистра.
– А где ж закон? Людей убивают ни за что ни про что.
– Закон один – кто палку взял, тот и капрал. Дожились до новых хозяев!
– Да, теперь так: день прожил, не повесили – скажи спасибо. Ну и житуха!
И только кое-где разговоры носили более решительный характер.
– Это о чем вы, хлопцы?
– Да так, языки чешем… Эти гады что хотят, то и делают. А мы все больше на языки нажимаем. Потрепался – и до хаты! А ночью тебе придут кишки выпустят…
– Что ж ты, такой храбрый, здесь стоишь? Пойди к панкам да поговори с ними.
– Чего ты зубы скалишь? Тут людей стреляют, а тебе шуточки!
– Говорил я: не носите, хлопцы, немцам ружей. Теперь вот немцы тикают, а с панками нечем справляться. Так и оседлают.
– Кабы дружный народ, а то каждый за свою шкуру трусится.
– От то-то же! Покажет дулю в кармане и давай тикать, чтоб не поймали…
– Нас тут одних фронтовиков, почитай, человек триста найдется… Не верю я, что все винтовки сдали!
Но тут в разговор решительно вмешивается жена:
– Гнат, иди домой! Иди домой, говорю!
На заводе Баранкевича заканчивала работу вторая смена. У главных заводских ворот скопилась густая толпа пришедших на смену. Часть рабочих прошла через контрольную будку в заводские цеха, остальные, узнав об убийстве, задержались у ворот.
– Чего стоите? Проходите, говорю вам! – кричал старый заводской сторож.
– Успеем… Еще гудка не было.
Андрий кидал в топку последнюю порцию угля.
Стрелка часов подходила к трем. Кочегары сменялись на десять минут раньше других.
– Слыхал, Андрюша, Глушко застрелили ляхи, – сказал, подходя к нему, его приятель, кочегар Дмитрусь.
В котельную входила новая смена, и Андрий уловил отрывистые фразы:
– А у ворот кутерьма начинается!
– Видал, охранники побежали туда?
За окном послышался выстрел. Кочегары переглянулись.
– Что там?
Несколько секунд все молча прислушивались, невольно ожидая следующих выстрелов. Андрий полезло лесенке на кожух котла. Наверху – три узких окна. Одно из них было открыто. Из него были видны заводские ворота. Там творилось что-то неладное. Вся площадь перед воротами запружена народом. Какой-то человек, взобравшись на ограду, что-то кричал в толпу. К воротам один за другим подбегали легионеры, охранявшие завод.
Из соседнего машинного отделения в котельную вбежал младший механик пан Струмил.
– Почему вы не даете гудка на смену? – кричал он изо всех сил.
– Где Птаха? Давайте же гудок!
Видя, что его никто не слушает, механик сам схватил кольцо, прикрепленное к канату, открывающему клапан гудка, и потянул его вниз.
Мощный рев ошеломил Андрия. Он забыл обо всем. Он видел только начинающуюся у ворот свалку, и вдруг – этот рев.
Из всех дверей на заводской двор повалил народ.
Среди рабочих – половина женщин.
Андрий быстро спустился на пол.
Струмил отпустил кольцо. Рев смолк. Только теперь механик увидел Птаху.
– Где ты шлялся?
– Я в окно смотрел…
– А-а-а, в окно! Тогда получи расчет! Тебя нанимали для работы… Принимайтесь за дело! – крикнул Струмил кочегарам и выбежал в машинное отделение.
Андрий несколько секунд стоял неподвижно. Его захватила одна мысль.
Он колебался, отстранял ее. Но она уже завладела его волей. Сердце его замерло, как перед прыжком с высоты. И уже в следующее мгновение он ринулся к двери, запер ее, положил ключ в карман. Затем вернулся к котлам, схватился за кольцо и повис на нем. Рев возобновился.
– Ты что, с ума сошел, Андрий! – кинулись кочегары к Птахе. – Хочешь, чтобы нас всех поувольняли?
Но Андрий не слушал их. Он продолжал тянуть кольцо вниз.
– Брось, Андрюшка! Повыгонят же всех, – взмолился Дмитрусь.
Андрий схватил свободной рукой тяжелый лом, которым разбивали уголь, и закричал в лицо Дмитрусю:
– Скажи хлопцам, чтобы тикали отсюда! Через запасную… Пущай говорют, что я ломом их дубасить стал…
Но его не было слышно. Тогда Андрий отпустил кольцо. Рев мгновенно стих. Ухватив обеими руками лом, сверкая глазами, весь черный от угольной пыли, он кричал товарищам:
– Выбегай через запасную! Ребята, по-дружески прошу – выбегай сейчас же! Я гудеть буду, чтобы народ поднять… Пущай меня одного мордуют… Выскакивай, хлопцы, а то вдарю ломом! Живей! – Он замахнулся.
Кочегары гурьбой бросились к запасному выходу.
Андрий набросил железные крюки на дверь, засунул свой лом между дверными ручками и опять схватился за кольцо. Вновь, потрясая воздух, заревел гудок, прерывистый, страшный вестник несчастья. Он заставил всех в городе выбежать на улицы. Он вздыбил редкие волосы Баранкевича. Он заставил побледнеть Врону и бросил в дрожь Дзебека. В тюрьме напряженно прислушивались к этому реву. Из немецкого эшелона выскакивали солдаты и оглядывались вокруг. А гудок продолжал реветь…
В дверь котельной ломились охранники. Но окованная железом массивная дверь чуть вздрагивала под ударами их прикладов.
– Несите лестницу! Марш к окнам! Стреляй по нем, пся его мать! – кричал капрал охране.
Андрий узнал об опасности, лишь когда в окно грянул выстрел и пуля свистнула у его головы. Он невольно выпустил кольцо. Рев смолк. Спасаясь от нового выстрела, Андрий бросился к угольной яме.
Вытянув руки с карабином вперед, в окно втискивался легионер. Птаха метался в угольной яме, как пойманная мышь. Он чувствовал, что приходит конец его бунту. Его охватило отчаяние.
Окно было узкое, и легионер с трудом продвинулся в него одним плечом.
Сзади его подталкивали. Тогда Андрий схватил кусок антрацита и, рискуя быть убитым, выскочил из ямы. Размахнулся, с силой швырнул углем в окно и попал в лицо легионера. Тот взвыл. Лицо вмиг окровавилось. Он уронил карабин и повалился на руки державших его снизу охранников. Карабин лязгнул о цементный пол котельной. Вновь бабахнул выстрел. Андрий ошалел от радости.
Он бомбардировал окно каменным углем.
За окном послышались дикие ругательства. Люди с лестницы поспешно сползли на землю.
Андрия охватило неистовство. Он отстегнул свой пояс и привязал им кольцо к регулятору давления. Гудок вновь зарычал. Уже не прерывисто, так как Птаха прикрепил ремень наглухо.
Теперь руки Андрия были свободны. Боясь быть застигнутым врасплох, он непрерывно швырял углем в окно.
В пылу борьбы Птаха забыл, что в котельной есть еще два окна. Только когда из обоих нераскрытых окон вылетели стекла и со стен посыпалась штукатурка, Андрий с тоской понял, что с тремя окнами ему не справиться.
Пули опять загнали его в угольную яму. В одном из окон появилось дуло карабина.
Андрий яростно швырнул туда камнем. Но выстрел из другого окна заставил его отпрянуть назад.
– Вот теперь конец! – сказал Андрий и чуть не заплакал. Его охватила апатия, расслабленность.
Он сразу почувствовал тяжелую усталость. И, уже отказываясь от сопротивления, присел в углу ямы. Что-то больно ткнуло его в бок. Птаха невольно схватился за предмет, на который наткнулся. Это был наконечник пожарной кишки, которой кочегары пользовались для смачивания угля.
