У края горелого леса, где начинались огороды беженцев, Сармите простилась с Янкой и отправилась на хутор Бренгулиса. Янка пошел домой. Костер перед землянкой потух, но при свете луны можно было разглядеть несколько оседланных коней и кучку людей, толпившихся на площадке у входа в землянку. Сын волостного старшины, находясь около лошадей, с явным неодобрением наблюдал за действиями отца и жандармов. Старый Шамшурин важно стоял напротив старого Зитара, а по бокам капитана высились два вооруженных револьверами и нагайками жандарма. Остальные члены семьи — Альвина, Валтериене, Эльза и Эльга — сбились кучкой у дверей землянки и с беспокойством прислушивались к допросу.
— Где сын? — повторял Шамшурин без конца.
— Ушел в город… — неизменно отвечал Зитар.
— Не ври, старик, мы знаем, что он никуда не уходил!
— Если вы знаете лучше меня, зачем тогда спрашиваете?
— Лучше скажи, где он прячется. Мы его все равно найдем.
— Зачем ему прятаться? — спокойно пожал плечами капитан. — Он ничего плохого не сделал.
— Вот потому-то и можешь смело сказать, где он. Мы только составим протокол — и все.
— Я уже сказал — ушел в Бийск.
Целый час допрашивали они старого Зитара, то добром, то угрозами стараясь вытянуть из него необходимые сведения, но капитан не поддавался запугиваниям. Наконец, волостному старшине надоело допрашивать, и в тот момент, когда подошел Янка, он сказал жандарму:
— Попробуйте теперь вы… — и отошел в сторону.
В ту же минуту раздался свист нагайки, и на спине капитана лопнула рубаха.
— А теперь знаешь? — спросил старший жандарм, опять замахиваясь нагайкой.
Зитар молчал. Жандармы перемигнулись, отступили на шаг, чтобы удобнее было размахнуться, и в воздухе снова засвистело. Плети, словно змеи, извивались по телу капитана, жаля спину, плечи, ноги. Они рассекали рубаху, оставляя красные рубцы на спине, плечах, ногах. Экзекуторы хрипели от усталости, по их лицам крупными каплями катился пот.
Старый Зитар молчал, склонив голову, обеими руками оберегая ее от ударов. Наконец, он упал, и, к радости мучителей, послышался его первый стон.
— Говори, старый пес! — заревел старший жандарм, пиная ногой упавшего.
Женщины плакали в голос. Их причитания далеко разносились лесу.
— Заткните глотки! — заорал на них младший жандарм. — Всех перепорем по порядку, пока языки не развяжете.
Но никакие угрозы не могли заставить женщин замолчать. Жандармы еще раз взялись за плетки. Молодой Шамшурин все время нервно вертелся, возился около лошадей и смотрел в сторону. Наконец, он повернулся к отцу и резко, почти повелительно, крикнул:
— Кончай скорее! Скажи, чтобы они перестали!
Жандармы удивленно взглянули в его сторону.
— Саша, что с тобой? — насмешливо спросил старший жандарм.
— Мы ищем другого человека, — сердито сказал молодой Шамшурин. — Зачем вы бьете старика?
— Гм… Да, я тоже думаю, хватит, — проворчал волостной старшина. — Уж лучше самим поискать.
Нехотя, словно разнимаемые в драке собаки, оставили жандармы свою жертву. Старший жандарм недовольно ворчал: старик сейчас признался бы, а теперь вся поездка впустую!
— И чего такой лезет, — сердито покосился он в сторону молодого Шамшурина. — Мужик что медведь, а характер бабий.
Тот, к кому относилось это замечание, сжал губы и отвернулся. Саша Шамшурин был молодцеватый парень, высокого роста, широкоплечий, с могучими руками пахаря, но с нежным, покрытым темным загаром лицом, без бороды и усов: Ему, по всей вероятности, было не больше двадцати лет. В деревне он считался первым силачом. Самые оголтелые драчуны уступали ему дорогу, а старики говорили о нем с уважением: он ведь был сыном деревенского богача и четыре года учился в школе.
Пока Янка с женщинами вносил избитого капитана в землянку, начальство совещалось, как быть. Все понимали: Карл убежал, и его не найти, но жандармы не могли махнуть на все рукой.
Вышедшая из землянки Эльза Зитар услышала такой разговор.
Старший жандарм: Что делать со стариком? Он, гад, знает, да не говорит.
Саша Шамшурин: Это поможет вам найти его сына?
Старший жандарм: Поможет не поможет, но старика надо судить за укрывательство.
Саша Шамшурин: Вы же только что его судили. Разве недостаточно?
Младший жандарм: Этого мало. Надо бы халупу спалить.
Старший жандарм: Правильно.
Старший Шамшурин: Да разве она будет гореть? Она отсырела, заплесневела, в земле вся.
Старший жандарм: Сгорит. Внутри все сухое. Сжечь вместе с имуществом, чтобы знали, с кем дело имеют.
Саша: А если потом как-нибудь ночью загорятся наши дома? Вы что думаете, у латышей спичек не найдется?
Старый Шамшурин: Правильно, с огнем нельзя шутить. Лучше последить за ними. Уж он не вытерпит, чтобы ни разу не явиться домой.
Старший жандарм: Э, вас сам черт не поймет, чего вы хотите. Как же мне протокол писать? Ничего не сделано.
Он первый вскочил на коня и, не дожидаясь остальных, умчался, с досады хлестнув нагайкой собаку Зитаров, которая путалась под его ногами. Волостной старшина со вторым жандармом последовали за ним. Дольше всех задержался молодой Шамшурин. Делая вид, что не может отвязать повод от куста, он выждал, пока его спутники въехали в лес, и подошел к Эльзе.
— Не беспокойтесь, вам ничего не сделают. А если ваш брат на самом деле ушел в город, то лучше, если бы он не возвращался. Здесь его не ждет ничего хорошего:
— Благодарю вас, — тихо сказала Эльза.
Когда молодой Шамшурин, вскочив на коня, протянул ей руку, она, не колеблясь ни минуты, подала ему свою. Эльза не смутилась, увидев, как вспыхнули глаза молодого сибиряка. Словно позабыв все случившееся, она с возрастающей симпатией смотрела вслед всаднику, так прямо державшемуся в седле, точно он слился с конем. Он молод, и у него такие темные и пышные волосы. Может быть, он еще когда-нибудь придет сюда?
1
Как только рассвело, Карл Зитар пустился в путь. Он отыскал в тайге тропинку, протоптанную охотниками и сборщиками орехов, и, уверенный, что в это время года люди здесь не бывают, весь день шагал по ней. Первую ночь ему пришлось провести под открытым небом — так глубоко в лесу никто не жил. На следующий день Карл до полудня шел на восток. Теперь он находился далеко от колонии, наверное, уже на территории соседней волости, и мог держаться ближе к селениям.
К северу пролегал большой Кузнецкий тракт, там было много селений, и вблизи этого тракта действовал партизанский отряд Черняева. Партизаны долго не стояли на месте: они появлялись в каком-либо из селений, проходили через всю волость и на время исчезали, чтобы затем внезапно показаться там, где никто их не ждал. Колчаковцы никак не могли их перехватить.
Карл решил любой ценой пробраться к партизанам — одному трудно долго прятаться в тайге. Он понимал, что найти Черняева будет нелегко. Крестьяне скрывали местонахождение партизан — незнакомому человеку они скорее укажут ложный путь, чем скажут правду.
На первое время Карл был обеспечен продуктами, но, не зная, как долго ему придется скитаться, он старался не трогать запасы и добывал себе пропитание — в тайге живности было достаточно. Карлу часто встречались куропатки, глухари, зайцы, косули.
На следующий вечер, после нескольких часов ходьбы по еле заметной тропинке, заросшей дудками, заваленной буреломом, он вышел к уединенной лесной пасеке. Она была расположена на солнечном косогоре на берегу маленькой речки — сорок выдолбленных из стволов дерева ульев и маленькая бревенчатая избушка. За пчелами присматривал один из тех седых дедов, которые любят под старость уединиться в лес, подальше от мирской суеты. С самой весны и до поздней осени они живут в своих отдаленных пасеках, на расстоянии целого дня ходьбы от деревни, долбят новые ульи, собирают рои. Раз в неделю привозят им продукты, сообщают о домашних новостях и увозят соты, полные меда, и опять они остаются наедине со своими пчелами и сумрачным вековым лесом. Так проходит каждое лето, пока дед не доживет до последнего часа. Тогда на его место приходит следующий по старшинству, наследует пчел, уединение и уважаемое положение пасечника.
Старый пасечник, по всей вероятности, не впервые видел чужого в своей хижине и ничуть не удивился появлению Карла, только спросил, откуда и куда идет, проговорил свое обычное «вон как…» и пригласил поужинать. Чтобы завоевать доверие старика, Карл несколько раз перекрестился по православному обычаю и весь вечер не расстегивал ворота гимнастерки, так как не носил креста на груди. Зная, как осуждают староверы курение, он после ужина отказал себе в удовольствии выкурить привычную папиросу и стал осторожно выспрашивать пасечника о его жизни, далеко ли отстоит пасека от деревни, как называется ближайшее селение и не следует ли в лесу бояться злых людей. Он держался по отношению к старику с почтительным уважением, как внук к деду. И это помогло: старик не удержался от соблазна поболтать с хорошим человеком, и вскоре Карл знал все, что ему было нужно.
