Хлеб остался нескошенным в поле. Кутона увели на джайлау.
Манап Боронбай приехал не один, с ним был его любимый комузист Авача. С этим музыкантом Кутону пришлось состязаться. Весь день и всю ночь они играли и пели, никто не хотел ославить себя и своего господина. Охрипшие, усталые, они свалились к утру: один с тяжелой головой от кумыса, другой с грустной думой о нескошенном хлебе.
Три дня музыканты пели и играли. Авача был хорош, но Кутон куда лучше. На четвертые сутки не стерпел музыкант, он бежал с джайлау убрать свое поле. Бежал на коне — давнем подарке манапа.
Разгневанный Мурзабек послал трех джигитов в погоню. Они настигли беглеца у зимовки, привязали его к коню и доставили на джайлау.
В тот день Кутон плохо играл и не славил в своих песнях манапа.
«Ты напрасно хвалил своего музыканта, — сказал гость Боронбай Мурзабеку, — твой Кутон, дорогой мой, не стоит козла».
«Ты прав, милый гость, я не спорю. Авача твой прекрасен, пусть берет себе коня моего музыканта. Для плохого певца и осел — аргамак…»
Комуз хрипит, струна дрожит, обрывается. Сабиля прячет лицо и бледнеет. Ей стыдно и больно: манап Мурзабек оскорбил ее отца, он сделал киргиза лежачим. Она не помнит отца, не видала его, но Джоомарт ей так много о нем говорил, так крепко его любит поныне.
Темиркул склонил голову набок, глаза его вскипают обидой. Он сам был свидетелем этой истории.
Комуз звучит, песня уверенно льется…
Оскорбленный Кутон себя показал: на старой клячонке стал с новыми песнями разъезжать по аулам. Он пел о поборах, о насилии баев, о власти манапа, суровой как смерть.
Мурзабек приказал изловить музыканта, доставить смутьяна на суд. Он созвал стариков всего рода, зарезал коня, наготовил кумысу и вывел Кутона.
«Покайся пред ними, — сказал Мурзабек, — ты виноват перед родом».
Музыкант улыбнулся и ничего не ответил. Ни угрозы, ни крики не смутили его. Он так ничего и не сказал. Манап приказал мелко изрубить и истолочь сноп соломы. Муку и солому замесили в воде, липкую массу круто смешали и густо наложили на бороду Кутона. Покрытого позором, с бородой, точно камень на шее, его обвели вокруг стариков.
Кутон отлежался после обид и побоев, сел на коня — и за прежнее дело. Тогда десять джигитов подписали бумагу, что Кутон — конокрад и грабитель. Его связали, судили и сослали в Сибирь.
Так и вышло, как в песне поется: не борись с сильным, не ищи у манапа правды.
Трудно пришлось семье музыканта. Манап отобрал все, что раньше дарил. Обрушилось небо на слабые плечи. Легко ли бедной женщине и кошмы валять, и арканы выделывать, прясть и косить, исполу сеять и жать. Мальчику шел тринадцатый год, ребенок — не помощник в хозяйстве. Не на чем было летом юрту возить, да и что им на джайлау делать? Будь у них кобылица, коровы и козы хотя бы на время, они вернули бы их баю с приплодом, работой бы ему отплатили.
Никто к ним не ходил, никто с ними не знался: у раба нет родственников, у обиженных — друзей. Один Темиркул навещал их. Нищий певец без коня и хозяйства, он веселил народ по аулам. Его песни не щадили ни джигита, ни бая, ни самого Мурзабека. Нелюбимый манапом, он голодал, побирался, терпел нужду и лишения всю жизнь.
Шли месяцы, годы… Вырос сын музыканта Кутона, состарилась мать, все изменилось, одна нужда оставалась прежней.
Вспомнил о семье Кутона Мурзабек и прислал вдове на время корову и несколько коз. Вдова получала молоко и шерсть, и за это поливала посевы и доила всех манапских кобылиц. Сын помогал отгонять от кобыл жеребят.
Не было у Джоомарта отца, и мать учила его, как жить и трудиться. Он любил ее голос, печальную речь и долгие грустные песни. Она пела о счастливом времени, когда не будет зимы и вся жизнь киргиза пройдет на джайлау. Не будет болезней, кони и люди не будут стареть. Еще она пела ему:
О свет мой, единственный мой,
Как мне расстаться с тобой?
Сокола кормит степь широкая,
Утку и чирка — озеро глубокое.
Кто бедную мать пожалеет?
Кто накормит, кроме тебя?
О свет мой, единственный мой,
Как мне расстаться с тобой?
Сын любил мать, пел и играл ей песни отца. Бывало, вечерами, когда хлынет с гор прохлада и луна взойдет над землей, вдруг послышится тихое пение и жужжание комуза. В юрте матери и сына нет огня, сквозь рваные кошмы видны звезды на небе. Соседи оставят свои костры и соберутся послушать молодого Джоомарта. Не всем хватит места вблизи музыканта, внутри станет тесно, и юрту облепят свои и чужие. Хозяйка поднимет наружные кошмы, всем будет видно и слышно. Время за полночь, молодой музыкант спел все песни отца, но никто не уходит, все ждут еще чего-то. Тогда Джоомарт воспевает соседа: он честен и добр, скот любит его, счастье знаться с таким человеком. Польщенный сосед оставляет подарок, и другой, и третий, и четвертый растроганы — всех привел в восторг молодой Джоомарт.
Весть дошла до манапа. Сын Кутона, внук славного Асана, своей игрой веселит народ. Мурзабек велел привести музыканта. Пусть сыграет манапу, его не обманешь, он знает толк в песне и комузе.
Джоомарт явился к манапу в рваном чапане, с грустной улыбкой на бледном лице. Он сыграл и пропел любимую песню Кутона. Ту песню, которую Мурзабек так любил. Манап, бледный, взволнованный, глаз не сводил с Джоомарта. Аткаминеры и джигиты с нетерпением ждали, что скажет манап. Мурзабек вскочил с места, сбросил с плеч свой халат и отдал его музыканту.
Внук Асана — Джоомарт занял место отца у Мурзабека.
Манап ничего не жалел для него, он дал ему денег, овец и коня. Одно лишь смущало Мурзабека — сын Кутона казался ему без души. Ни льстивого слова, ни любезной улыбки манап не добился от него. Бывало, он поет веселую песенку:
Придет счастье к земле —
Она цветет, зеленеет.
Придет счастье к человеку —
Он, как пес, наглеет.
Придет счастье к зеленому лесу —
Его ветки цветут и шумят.
Придет счастье к глупому человеку —
У него два самовара кипят.
Все смеются, хохочут, один лишь музыкант спокоен, за сжатыми губами точно прячется обида.
И в пору удачи Джоомарта, и в пору несчастья Темиркул оставался другом семьи, навещал его мать, утешал ее скорбь.
Беда поразила киргизский народ. Десять лет отбирали у него землю, теснили к горам, к бесплодным ущельям. И грозой грянул царский указ призвать киргизов в военно-тыловое ополчение, угнать с родной земли на север и запад, где третий год идет война. Не было этого раньше, и поднялся возмущенный народ, восстал. Он поднялся на защиту земли и джайлау, мазаров, родных и друзей, против байских и манапских насильников. Прискакали казацкие сотни. Они сжигали аулы, уводили и резали скот. Сорок тысяч кибиток, сорок тысяч киргизов с женами и детьми покинули страну своих предков. Молодежь уходила в изгнанье, старики умирали у родных пепелищ, киргизские девушки в праздничных платьях бросались в пропасть со скал…
Род ушел за кордон. Труден был путь через великий Тянь-Шань, за людьми следом шли метели и болезни. Голодные овцы стонали, как дети, верблюды и кони валились с ног.
«Будь проклят царь русских шакалов, — говорили джигиты. — Мы найдем себе родину, где нет казаков, — одни мусульмане, братья киргизы».
В новой отчизне не стало лучше: весною и осенью с хозяйств собирали налог для манапа. Те же десять овец и десять рублей, что на родине у русских, всем платить без отказа.
У бедняка отбирали жену, возвращали ее в родное семейство и из калыма покрывали налог. Тс же порядки, то же насилие, и везде и во всем рука Мурзабека. Придут ли враги мириться к нему — за труд ему дай баранов и денег. Угонит ли скот один у другого — опять суд манапа, снова плати. А что он творил с матерями и женами! Отберет у одного и другому продаст, за чужую жену получит кобылу.
Джигиты манапа жили разбоем. Хозяйства оставляли на батраков, сами уходили к русской границе обирать караваны, нападать на заставы, тайком провозили опиум в страну.
Джоомарт попросился у матери!
«Уедем отсюда, я не в силах терпеть манапскую милость».
Мать говорила:
«От себя и от рода никуда не уйдешь. На чужбине ты будешь «керме» — инородец, для каждого и всякого чужим».
Сын стоял на своем: лучше уехать, он чует несчастье, чует беду.
«Я буду малаем — батраком богача. У меня много сил, я крепче скалы».
«Ты не знаешь, Джоомарт, долю малая. Малай должен молчать, терпеть унижения и на людях бая хвалить. Покорную шею меч не берет, — покорись Мурзабеку, оставайся в роду».
«Позволь мне уехать, — твердил сын, — эта пустыня — не моя родина».
«И пустынную родину надо любить. Сурок не уйдет из своего темного царства, его родина мрачна, как могила».
Где им было друг друга понять.
Прошло лето, зима. Мать вдруг заболела и умерла. На руках у Джоомарта осталось хозяйство и шестилетняя крошка сестра. И еще одна забота была у него — помочь бедной Алиле, дочери земляка-пастуха. Ее сосватали в детстве за трехлетнего сына соседа. Он вырос больным и горбатым, с изъеденным оспой лицом и с душой, как у ядовитой змеи. Она отказалась стать женой горбуна. Ее отцу отомстили барымтй — угнали его лошадей. Бедняк поспешил к Мурзабеку. Манап положил: с отца ослушницы дочери взыскать трех коней и пятнадцать баранов. Суровое решение! Отдать все добро за свободу Алили! Бедняжка пришла к музыканту, просила слово замолвить манапу. Джоомарт попытался заговорить с Мурзабеком, но тот отказался слушать его. Музыкант снова решил попросить: манап — тщеславный ханжа, при гостях он уступит.
