— У-у, морда!.. Ты еще меня узнаешь!..
Шапка-ушанка торчала на нем задом наперед,
брезентовый плащ распахнулся, ворот его рубахи был расстегнут, на груди виднелась замысловатая татуировка. Железнодорожник спокойно выпихивал парня из вагона и приговаривал:
— Давай, давай. Не умеешь себя вести, так давай...
Пассажиры с любопытством наблюдали эту сцену, но никто не помогал железнодорожнику.
— Что случилось? — спросил Мартынов кондукторшу.
— Известно что — пьяный.
Мартынов еще раз, но уже с каким-то азартом посмотрел на переднюю площадку. Обычно он не любил уличных происшествий и всегда обходил их стороной, но сегодня случай в трамвае заинтересовал его, и он даже шагнул вперед, чтобы быть ближе к железнодорожнику.
Между тем возня затягивалась, и кто-то недовольно пробурчал:
— И чего он связался? Только трамвай задерживает...
Но железнодорожник все же вытолкнул парня, и трамвай тронулся. Мартынов облегченно вздохнул.
Парень метнулся к задней двери и на ходу ворвался в вагон. Расталкивая пассажиров, он устремился к передней площадке.
— A-а, тебе больше всех надо!.. У-у, морда!.. — парень замахнулся и хотел ударить железнодорожника, но тут произошло то, чего Мартынов не ожидал от себя. Он подошел к парню и встал между ним и железнодорожником:
— Что вы делаете? Слышите? Сядьте и сидите спокойно...
Но эти слова не произвели на парня никакого впечатления. Он даже не удостоил Мартынова взглядом, а продолжал наступать на железнодорожника, ругаясь и размахивая кулаками.
— Молодой человек, вы слышите? — повысил голос Мартынов. — Постесняйтесь женщин. Как вам не стыдно?
Нет, парень не слышал, ему не было стыдно. Кто-то вполголоса заметил:
— Нашел кого воспитывать... Ему слова — что мертвому припарка.
Мартынов схватил парня за плечи и легонько встряхнул.
С этой минуты события круто изменились.
— Что-о!—заорал парень.— Ты что-о?!
В его глазах Мартынов прочитал такую обиду, что сразу понял: с этой минуты у парня нет на свете более заклятого врага, чем он, Петр Иванович, артист драматического театра.
— Вы, пожалуйста, не тыкайте, понятно? — сказал он, еле сдерживая закипавшую в нем ярость.
— Что-о! Ишь ты, культурный нашелся. Плевал я на тебя!
Мартынов почувствовал, как кровь хлынула ему в лицо. Но он все еще сдерживался, стараясь не смотреть вокруг себя.
— Крокодил ты! Дерьмо! — выкрикивал парень, презрительно оглядывая представительную фигуру артиста.
Нет, это уже было слишком! Не помня себя, Мартынов выхватил из кармана поводок и замахнулся на парня, чувствуя, что еще мгновение, и он отхлещет его по нахальной роже.
Парень подставил лицо:
— На, бей!.. — И, видя, что Мартынов медлит, злорадно крикнул: — Боишься? У-у, сучье вымя!
Скрипнув зубами, Мартынов пихнул парня на лавку, пихнул с такой силой, что тот ударился головой о стекло и разбил его. Лучи трещин брызнули в разные стороны. В трамвае ахнули. А Петр Иванович сразу испугался, побледнел и растерянно посмотрел на свою жертву.
Но было уже поздно. Парень молча схватил Мартынова за лацкан габардинового макинтоша, рванул к себе и разорвал до нижней пуговицы. Потом быстрым и точным движением ударил по лицу — так, что с Мартынова слетела шляпа и затерялась в ногах пассажиров.
— Товарищи! Что же это получается? Товарищи!.. — жалобно воскликнул Петр Иванович, зажимая рукой синяк под глазом.
Думал ли он когда-нибудь, что попадет в такую историю?
Трамвай остановился. Кто-то поднял шляпу. Кто-то сбегал за милиционером. Как сквозь сон, Мартынов слышал возмущенные выкрики людей, объяснение кондукторши, голос парня, потом .деловитый вопрос милиционера:
— Так. Кто из вас будет в качестве свидетелей?
— Я, — сказал Мартынов.
— Еще кто?
— Ну, я пойду, — отозвался железнодорожник.
— Еще?
Вызвались еще два или три пассажира.
— Так. Прошу за мной.
Сопровождаемые толпой зевак, все двинулись в отделение милиции. У Петра Ивановича был не совсем приличный вид, прохожие останавливались и провожали его любопытными взглядами. Никогда в жизни он не участвовал в подобной процессии и теперь испытывал стыд и неловкость. Небо было по-весеннему чистым, с крыш струилась капель, на мостовой оглушительно чирикали воробьи, а Мартынов шагал за милиционером—дюжим старшиной с пустой кобурой на синей шинели.
Свидетели, кроме железнодорожника, вскоре куда-то исчезли.
Всю дорогу парень норовил вырваться и поносил Мартынова самыми последними словами. Но старшина крепко держал его за руки.
— Не дури, слышишь, не дури...
В отделении парень все же вырвался и чуть было не пнул артиста в живот.
— Тихо! — крикнул дежурный. У него было неулыбающееся утомленное лицо.
Через пять минут парня отвели в вытрезвитель, и в комнате стало просторно и тихо.
— Черт знает что... Происшествие за происшествием,— устало сказал дежурный и опустился на стул. — Гм, пальто-то как разукрасил, — кивнул он на разорванную полу габардинового макинтоша Мартынова.
— Нет, вы только послушайте! — с жаром воскликнул Петр Иванович и стал пространно объяснять, что произошло в трамвае.
Дежурный слушал его с непроницаемым лицом, изредка кивая головой. Видимо, происшествия эти изрядно надоели ему, и он не испытывал того энтузиазма, который испытывал Мартынов.
— Вот вам бумага, ручка, напишите заявление. И вы тоже, — обратился он к железнодорожнику.
Описав все по порядку, Mартынов тщательно вывел свой титул "артист драмтеатра", немного подумал и указал домашний и служебный телефоны Но дежурный и глазом не моргнул, прочитан пнул, и это немного обидело Мартынова.
— Я, знаете ли, артист, — сказал, он. — Мне послезавтра в премьере играть.
— Знаем, знаем, — вдруг улыбнулся дежурный. —Желаем успеха, Петр Иванович.
— Так вы меня знаете? — приятно удивился Мартынов.
— Знаем, знаем, — снова повторил дежурный во множественном числе, словно артиста Мартынова знала вся милиция.
И Петру Ивановичу стало неловко за свою обиду.
— Ну, до свиданья. Спасибо вам...
— Это вам спасибо, товарищ Мартынов, — серьезно сказал дежурный и проводил артиста до дверей.
Петр Иванович взглянул на свое пальто и хотел попросить машину, чтобы доехать домой, но постеснялся и пошел пешком. Прощаясь в подъезде с железнодорожником — машинистом Сидором Артемьевичем Щербиной, — он . дружески похлопал его по плечу:
— Очень рад был с вами познакомиться. Очень.
— A-а, лучите бы не связываться с ним, — махнул рукой Щербина. — Теперь хлопот не оберешься...— И зашагал прочь.
Дома Петра Ивановича ждала знакомая картина: накрытый стол и Верочка, сидящая с грустным лицом. При виде мужа она ужаснулась:
— Боже мой! Что случилось?..
— Видишь ли... — смущенно проговорил Петр Иванович и рассказал все, что с ним случилось в трамвае и милиции.
— Так ему и надо! — решительно заявила Верочка.— Будет знать, как в следующий раз приставать к людям. А то распоясались, прямо на улицу не выходи и она впервые за всю жизнь посмотрела на мужа как на истинного героя.
В этот день Петр Иванович был окружен особенным вниманием и заботой. Верочка собственноручно сняла с него пальто, пиджак, галстук; поставила на стол заветный графинчик с вишневкой; потом долго и тщательно примачивала синяк какой-то припаркой и после этого принялась зашивать макинтош. И все говорила говорила, выражая свое возмущение хулиганами, а Петр Иванович возбужденно шагал по комнате и время от времени восклицал:
_ Это черт знает что!.. Нет, хулиганов нужно искоренять огнем и мечом! Огнем и мечом!...
Заглянувшая в комнату соседка, узнав о происшествии была другого мнения:
— А вот увидите, ему ничего не сделают. Подержат в вытрезвителе и выпустят.
Однако на следующий день, во время репетиции, Мартынов позвали к телефону.
— Товарищ Мартынов? — услышал он. — Это говорит упитан милиции Каримбаев. Просим зайти к нам по вашему Делу, — и он с военной точностью сообщил в какой кабинет и к какому часу должен явиться Мартынов.
Когда Петр Иванович отозвал в сторонку главного режиссера и смущенно сказал ему, что должен отлучиться в милицию, у того удивленно поднялись брови.
— В милицию?.. Зачем?
— Да так, по одному делу, свидетелем, — неопределенно ответил Мартынов.
— Ну идите, — разрешил режиссер, провожая Мартынова подозрительным и недоверчивым взглядом.
"Черт знает что, — бормотал Петр Иванович, шагая в отделение, — связался с этим типом, теперь хлопот не оберешься. Да и в театре бог знает что подумать". В одном месте надо было проходить по обочине дороги, мимо высокого забора, за которым строили дом, и ноги его увязали в липкой глине, так что он несколько раз оставлял в пей то правую, то левую галошу.
