— Ну, хватит! — с досадой оборвал его Шепа. Аншл с пренебрежением оглянулся на Буланого, на Шепу и не спеша зашагал по пыльной дороге.
Шепа и Янинка стреножили коней, пустили их пастись, а сами пошли подыскать место, где можно отдохнуть. Нашли зеленый лужок. Шепа опустился на колени и в нерешительности покосился на Янинку — можно ли прилечь. Янинка не спеша причесала свои короткие светлые волосы, опустилась на траву и, расправив платье, прилегла рядом с Шепой.
Почва после дневного зноя была сухой и теплой. Степь давно жаждала влаги, дождя. Но высокие Алуштинские горы, которые издали казались синими, задерживали тучи, наползавшие с моря. Ни одного дождя не выпало за все лето. Земля трескалась. Сначала появились на ней узенькие трещины, в которые мог бы заползти лишь муравей, потом они становились все шире. Сухим зноем дышала земля, а небо оставалось таким же чистым, как выдержанное в подвалах Ореанды вино.
Ничего так не желали загорелые переселенцы, еврейские крестьяне, как первого своего урожая.
Янинка перевернулась на спину, уставилась в звездное небо. Вспомнила первомайский вечер.
Джелальский клуб был переполнен. Парни и девушки громко смеялись, нетерпеливо дожидаясь концерта. Переступив через порог, Янинка сразу же заметила Федора — он с кем-то разговаривал; она прошла мимо и остановилась в противоположном углу. На стене висел плакат, и Янинка подошла к нему. И вдруг почувствовала на плечах чьи-то ладони. Позади нее стоял Федор.
— Что читаешь, Янина?
— Разве не видишь? — улыбнулась она, чувствуя, как кровь приливает к щекам, к шее.
— Вижу, конечно, прошлогодний плакат! — Федор тоже улыбнулся.
— А я и не заметила, что прошлогодний. — Подумала: «Какие красивые у Федора волосы». И с улыбкой сказала: — Ты почему не причесался? Идем… Идем, я тебя причешу.
…Шепа лежал молча и сосредоточенно жевал стебелек катрана. Потом ему это надоело, и, сорвав белевшую рядом ромашку, коснулся цветком щеки девушки.
— Что, задремала, Янинка?
— И не собиралась, — неохотно ответила она.
— О чем же ты сейчас думала? — с любопытством спросил Шепа.
— Не помню уже… А где лошади? Смотри, чтоб в пшеницу не забрели.
— Слежу. — Шепа сел, незаметно придвинувшись ближе к Янинке. — А я о чем думаю, знаешь… Я думаю — вот если бы убрать верхушки Алуштинских гор.
— Это зачем? — удивилась она.
— Понимаешь, если убрать, они бы не задерживали тучи.
— Ох, какой умник! Ну иди убирай, кто тебе мешает?!
— Давай вместе, — улыбнувшись, сказал Шепа. — Вместе веселее.
— Ты вправду говоришь, не шутишь?! — Она сверкнула лукавыми глазами.
— Конечно, вместе… с тобой. — Он еще что-то хотел добавить. Но Янинка вскочила и побежала завернуть лошадей, которые добрались на своих спутанных ногах почти до самого пшеничного поля.
Подул ветер. Закачались, зашумели хлеба. Янинка, поеживаясь, направилась к стожку сена. Шепа последовал за ней.
— Ой, ты только посмотри, какие тучи! — сказала Янинка, застегивая на верхнюю пуговицу свое ситцевое платье, и, нагнувшись, полезла под невысокий стог.
Ветер крепчал, небо затягивали черные, растрепанные тучи.
— У-ва!.. Будет ливень! — сказал Шепа и тоже залез под стожок.
— Это еше неизвестно, — задумчиво заметила Янинка боясь, как бы не сглазить долгожданный дождь.
— Вот увидишь! Целый день кони потели.
— Они и вчера, и на прошлой неделе потели. Все дело в том, кто их погонял.
— И ласточки низко летали, — продолжал Шепа.
— Тоже не очень надежная примета, — усмехнулась Янинка. — Тебе не холодно, Шепа?
— А тебе, Янинка?! В таком легком платье, конечно, холодно. Придвинься ближе. — Он обнял девушку и притянул к себе. Их волосы смешались — его растрепанные черные, пахнущие щедрой землей, и ее светлые, словно пропитанные запахом свежего сена.
— Будьте добры, товарищ Шепа, — очень спокойно сказала Янинка, — уберите руки и, сделайте одолжение, засуньте их поглубже в собственные карманы.
У Шепы пересохло в горле. Он хотел что-то сказать и не мог.
— Шепа, ты что, оглох?!
Он отпустил Янинку, чувствуя себя очень обиженным. Молчала, а потом вдруг — на тебе.
А тучи все сгущались. Косматые, неслись по низко спустившемуся небу, гнались за бледной луной. А та, словно испугавшись, плыла, увертывалась из последних сил.
Стало еще темней. Луну почти затянуло черными клубами облаков. Ветер усилился.
Буланый вдруг заржал так, будто что-то учуял в этой грозовой ночи, стал бить копытами сухую землю.
— Шепа, ты слышишь? — толкнула Янинка его. — Бушует, еще других разгонит.
Шепа неохотно поднялся и, нахлобучив на голову соломенную шляпу, направился к лошадям. Буланого разыскал на дороге, ведущей в соседнее село. Конь непрестанно ржал, как будто звал кого-то, и вздымался на дыбы. Остальных лошадей тут не было. Пригнав Буланого, Шепа побежал искать их.
В Кривой балке ветер сорвал с него шляпу и потащил за собой. Шепа только махнул рукой.
Лошадей он вскоре разыскал. Шепа согнал их на лужайку и вернулся к Янинке.
— Всех коней собрал? — спросила она.
Шепа не отвечал.
— Я спрашиваю…
— Всех, — хмуро ответил он и тут же добавил: — Ветер шляпу унес.
— Ух, какая ночь, — проговорила Янинка. — Чего ты там стоишь, лезь под стожок. Иди, погрейся.
Шепа сел рядом.
— Может, возьмем лошадей и вернемся домой? — предложила Янинка, отодвигаясь от него.
— Зачем? — пробормотал он.
— Сейчас хлынет дождь.
— А может, и не пойдет. Пусть лошади пасутся.
Буланый опять заржал. Кони с растрепанными гривами встревоженно прядали ушами и уходили черными тенями подальше от Буланого.
Янинка присела и вытянула острый стебелек травы, коловший ей под платьем голые ноги.
— Этот несносный жеребец опять разгонит лошадей!
— Ша!.. — перебил Шепа, прислушиваясь.
Из ночной темноты донеслось ржание. Все громче, все возбужденнее.
— Слышишь, кто-то сюда скачет.
— Кто ж это может быть? — заволновалась Янинка.
— Скорей всего, из коллектива Аншла. Они пасут своих лошадей недалеко отсюда. Видишь, Янинка, соседи домой не торопятся, — произнес Шепа.
Буланый совсем взбесился. Он беспокойно ржал, вставая на дыбы, и задирал голову с взлохмаченной черной гривой. Вскоре донесся топот скачущей лошади. Янинка проворно выскочила из-под стога.
— Эй, кто там скачет?! Кто это там пшеницу травит?! — возмущенно крикнула она.
— А-тю!.. — Шепа сунул два пальца в рот и резко свистнул.
Ржание и топот совсем близко.
— А-тю! А-тю! — Шепа и Янинка пустились наперерез лошади. Верхового на ней не было.
Бесновавшийся ветер взметал с земли сено, кружил в воздухе и сухими стеблями хлестал по их лицам.
Шепа и Янинка не пробежали и тридцати шагов, как увидели возле Буланого Гнедую с порванными путами. Встряхивая длинной гривой, она терлась о бок Буланого. Обе лошади негромко ржали; их горячие, раздутые ноздри вздрагивали. Буланый припадал на задние ноги и пружиной взвивался на дыбы, потом устало падал на спутанные передние.
— Надо прогнать кобылу. — Янинка вся тряслась от холода. — Давай, Шепа, прогонять.
— Не уйдет. Видишь ведь…
— Она же вымотает Буланого. На нем путы. Чего стоишь как истукан! Она погубит коня.
Шепа ничего не слышал. По телу пробежала дрожь.
— Буланый ведь… Да не стой же ты как в воду опущенный! Давай развяжем путы. Скорее, смотри…
В Буланого, казалось, влились свежие силы, и он опять встал на дыбы. Путы на ногах лопнули.
Гнедая, задыхаясь, ржала, гнулась задними ногами к земле. Тело ее подрагивало.
У Шепы перехватило дыхание. Он вдруг схватил Янинку, поднял на руки и побежал.
— Куда ты меня тащишь?! — закричала Янинка. Шепа не отвечал. На бегу он горячо целовал ее лоб, глаза, шею.
— Перестань, Шепа! Пусти! — кричала Янинка.
Но он ее не отпускал. Он прижимал к себе ее упругое, налитое тело. Встречный ветер полоскал ее платье, и во тьме грозовой ночи молочно-белыми казались ее красивые ноги.
— Я-ни-нка… До-ро-гая… — задыхаясь, бормотал он. Она пыталась вырваться из его объятий. Шепа поскользнулся и вместе с ней повалился на траву.
— Мотыга, отпусти! Отпусти, слышишь?
— Яни-нка, Яни-нка… одну секунду… — умолял он. Янинка изо всех сил отталкивала его.
Они катались по траве.
— Я ведь тебя люблю… Сильно люблю… Пойми, люблю, — повторял он.
Острая молния полоснула по тучам и на миг осветила их разгоряченные лица.
— Не дотрагивайся до меня. Не смей! — Глаза девушки были колючими, злыми.
Шепа еще сильнее обхватил своими крепкими руками Янинку, прижимая к себе ее тугие груди, и что-то горячо шептал ей на ухо.
— Нет, нет! — выдохнула она через стиснутые зубы.
