– Звать тебя как будет? – спросил старик.
– Звать, говоришь? Звать меня будет Федор.
– А живешь где?
Дорога свернула к речке, к шаткому деревянному мостику без перил, из трухлявых бревен, положенных бог весть когда; за речкой дорога тянулась вдоль холмов, петляя между огромными, замшелыми серыми валунами, вросшими наполовину в землю; на далеких холмах смотрелись пятна валунов. Среди кустарников, низкорослого леса, боярышника и ореховых душистых кустов, омывая бока валунов, торопилась, искрилась на солнце речка, уходя к синим долам, голубым лесам, и пахло от нее не тиной и гнилью, а грибами и орехами. Далеко текла Воренька.
– Живу я в районе, – ответил Федор. – Я только в городах жил. Я, брат, городской парень. Мценск! Слыхал?
– А родился где?
– Не знаю где. А что? Нужно тебе для справки?
– Ну да, ну на это ты прав. Сам-то я из здешних местов.
– Я жил в детдоме, понимаешь, – перебил его Федор. – Там, конечно, короче говоря. Самое долгое время жил в Мценске. Фамилие у меня – Был. Интересно? Меня нашли куциком вот таким, с палец, и привели в детдом. Прямехонько к директору приперли. Оглянулись, нет меня. «Только был, только был», – искал меня милиционер. «Где же был?» – спрашивает директор. Вылез я из-под стола. «Вот был, вот был!» – обрадовался милиционер. И я стал Былом.
– Это понятно, – сказал старик. – Что же, это ясно и понятно. Хороший город, большой и с памятником. Есть там один хороший памятник.
– Знаю. Мне справки не нужны.
– Большой город, – повторил старик и замолчал.
Вскоре подъехали к Облянде, к его пыльной длинной улице с кучами щебня для строительства дороги, с его садами, водоразборными колонками, ничуть не примечательными деревянными избами, обнесенными ветхими, больше для видимости, заборчиками.
Федор думал о том, чтобы застать на месте председателя, и о том, как скажет ему, кратко и громко. Вот только жаль, что новая красная рубашка помята. Федор думал об этом и волновался. У правления остановил машину, посидел немного, как бы невзначай посигналил, медленно вылез из кабины и направился в правление.
В коридоре правления никого не было. На стенах висели старые плакаты, давно засиженные мухами, в углу стоял бачок с водой. Пахло мокрыми полами, а налево, в комнатке, кто-то сидел, низко нагнувшись, и считал на счетах. Федор прошел мимо считавшего, открыл дверь в другую комнату. Никого. Вернулся.
– Здравствуй, – продохнул тихо.
Ответа не последовало. Мужчина щелкал на счетах, щелкал тихо, но ловко, глядя в какие-то бумаги и одновременно посматривая на счеты. Он будто не считал, а играл. Федор тихонько, вежливо, в кулак, кашлянул. Сидящий не выказал никакого интереса к вежливому покашливанию.
– Где председатель? – спросил Федор.
– Не знаю, – быстро ответил сидящий, не поднимая головы, все так же ловко отстукивая костяшками.
– Где заместитель? Агроном где?
Мужчина больше не отвечал. Федор сильнее прежнего покашлял в кулак, осторожненько шаркнул ногой по полу, но мужчина не проявил ни малейшего интереса к Федору, более того, он подчеркнуто не замечал его.
– Я что с тобой, в прятки играю? – спросил Федор. И, к удивлению своему, не получил ответа. Помолчав, хотел было уже выйти, оставить этого человека с его счетами и бумажками, пусть, мол, сидит себе здесь хоть целую вечность, но не сделал этого, а прислонился к барьерчику, которым был отгорожен от прохода мужчина, и нравоучительно заговорил:
– Мой начальник однажды со мною не хотел беседовать. Тоже задавался. Сидел и молчал, как ты, а я его по шеям разочек трахнул! И исправился мигом мой начальник.
Сказал Федор это для вящего слова, никогда не бил своего начальника, а глубоко уважал и даже побаивался его, но считавший на счетах вдруг вскочил, точно и в самом деле ожидал от Федора принудительных мер.
– Что ко мне пристаете? – спросил тихо. – Вы знаете, что такое полугодовой отчет? Нет, не знаете! – громко ответил себе. – Мне и дела нет до вашего председателя. Поняли? Ехайте на поле. Он всегда там. Ему делать нечего, вот он и катается по полям. Знайте же, что он мне ни в чем не помог, ваш председатель. Из-за неимения накладных я не могу работать.
– Понимаю, – сказал Федор.
– Ни черта вы не понимаете! – воскликнул бухгалтер, выпрямляя свое худое длинное тело. – На мне держится все финансовое хозяйство. Никто не помогает. Все мешают. И ходют здесь, вроде вас, и тыкают на меня. Какой же я «ты», когда я – «вы». С человеком, который мне тыкает, я никогда разговаривать не буду. Я вам не кто-нибудь, а бух-галтер!
– Ясно, – ответил смутившийся Федор. – Мне все ясно. Только из уважения я тыкаю, а если я выкаю, значит, не уважаю.
– Вы неграмотный человек, – спокойно, совсем буднично сказал бухгалтер, поглядел на Федора и покачал головой.
Федор только сейчас заметил, что бухгалтер одноглаз.
– Я неграмотный? Я восемь классов закончил. Деликатненько.
– А что такое «деликатненько»? – спросил бухгалтер, потер за ухом, сел и в ожидании нервно помял длинные белые пальцы и строго поглядел одним глазом на Федора. Во всей фигуре бухгалтера было что-то очень ранимое, вежливое и нервное.
Федор не знал, что такое «деликатненько». Он сам поразился тому, что никогда не пытался узнать смысл этого слова, хотя вставлял его в разговор довольно часто.
– Никогда не употребляйте слов, понятия которых для вас… – сказал мужчина. – Никогда не тыкайте. Ясно? У вас все данные быть хорошим человеком.
– Я должен выкать? – удивился Федор. – Извини меня.
– Если вы культурный человек, то должны выкать даже корове, ясно?
– А мыкать корове можно? – усмехнулся Федор и подумал, что очень удачно сострил.
– Як примеру говорю. Но лучше выкать, чем тыкать. Тыкать – все равно что пальцем ткнуть в глаз человеку. Не уважая, можно тыкать.
Бухгалтер подумал с минуту, тяжело вздохнул и начал считать. Федор ушел от бухгалтера немного смятенным. До этого ему никто не говорил, что он некультурный и неграмотный человек, а тут на тебе – бухгалтер какой-то. И где? В селе.
Изба у старика была деревянная, небольшая. Ее сложили из дубовых бревен давно, еще в начале века. Нижние венцы из огромных стволов уже обтрухлявили и одной стороной вдавились в землю так, что вся изба покосилась. Но она еще была крепкая и стоять могла долго. Федор затормозил машину, протер капот и ветровое стекло. Ему очень нравилась новая машина, и он ее уважал, как уважают хорошего человека.
– Иди сюда! – крикнул старик, стоя у избы. – Иди, Федор!
Федор хлопнул калиткой, оглянулся на автомашину и полюбовался снова. Старик крикнул и замахал руками на кого-то. Федор оглянулся на старика, оглянулся раз, другой. Вдруг кто-то сильно ударил по ногам, так, что Федор рухнул на землю.
– Ах ты сволочь! – крикнул старик и бросился к Федору, который ничего не мог понять и, уже лежа на земле, увидел козла, боднувшего его. – Калган! – кричал старик на козла. – Ах ты гад! Ах ты сволочь! Уж я тебя, проклятый черт!
В избе было чисто, прохладно. Осторожно тикали часы; большой стол и русская печь загораживали почти всю избу. Федор огляделся, затем начал рассматривать фотографии на стене, в раме под стеклом, а старик подал на стол яйца, молоко, хлеб, соленые огурцы, сметану и соль.
– Ты с кем живешь? – спросил Федор.
– Один я живу.
– Давно?
– Уже не помню сколько.
– И детей, жены там, еще кого нет?
– Один я.
– Негусто. И никого не было? Все ясно и понятно, – тихо проговорил Федор.
В это время ко двору подкатил «бобик». Из него выскочил маленький человечек в грязной зеленой тенниске и быстро, оглядываясь по сторонам, засеменил к избе.
– Председатель наш, – сказал старик. – Шибко топочет. Сейчас нагонит жару.
Председатель вбежал в избу, влетел прямо, суетливо размахивая руками. Пот струйками тек по его лицу.
– Кто шофер? – спросил он, глядя на Федора. Федор дожевал яйцо, взял еще одно и стал медленно очищать скорлупу.
– Приезжаю, – сказал он как можно равнодушнее, – никто не встречает, а кругом такая тишь и благодать. Деликатненько так, спокойненько. Как на кладбище. Знаешь, есть такая песня? «А на кладбище все спокойненько…» Я думал, вам выручка не нужна. Засобирался рвать когти обратно.
– Значит, такое? – громко спросил председатель. – Значит, ты шофер! Ответственное дело, машина стоит на приколе, а шофер кушает яйца и спит.
– Кто спит? – тихо спросил Федор. – Кто это спит?
– Я с четырех бегаю. Я бухгалтеру сказал, чтобы он тебя встретил, дал маршрут, объяснил задание. Как же это ты здесь? Мигом лететь под зерно!
– Никто меня не встретил, – обиделся Федор, загораясь желанием говорить быстро, подхлестывать словами самого себя.
– Он тебя не встретил? – удивился председатель. – Он у меня талант, интеллигент, он у меня лучших людей отпугивает. Я скажу на собрании: или я, или он! Мне тебя рекомендовали как лучшего шофера, а он даже не встретил. Он тебе сказал, чтобы ты ему выкал? Ну, погоди, ну, поглядим, когда кончим уборку. Я поставлю жестокие условия: или – или!
