Начальница опять держала «беломорину» между пальцев и, разговаривая, по-прежнему лишь изредка поглядывала на ребят, все косила в сторону, на залитое дождем оконное стекло.
— У нас теперь четыре комсомольца и один коммунист. Комсомольская организация техучастка далеко, да теперь мы сами с усами. Посему собрание считаю открытым. Уж позвольте великодушно вести его мне. Пиши, Люба. Протокол номер один собрания партийно-комсомольской группы изыскательской партии номер пять. Повестка дня: первое — выборы групкомсорга, второе — задачи коллектива на ближайшее время. Комсоргом предлагаю избрать техника-чертежника Серову. Нет возражений?
Девушка, сидевшая за столом напротив начальницы, резко вскинула голову, перебросила туго заплетенную косу за спину. Грубоватое лицо ее нахмурилось, отчего на переносье прорезались глубокие складки.
— Почему обязательно меня? Вон, Асию можно. Или из парней кого. А то сплошной матриархат — женское руководство.
— Ой, что вы, Люба! Не надо меня, я совсем новенькая, — испуганно откликнулась из уголка маленькая девушка, сверкнув черными глазами.
— Ну-ну, Любаша, не кипятись. Мужички, они хороши, когда над ними контроль да власть. И опять же недаром говорится, что женщина облагораживает мужчину. Вот мы и возьмемся за них. — Капитолина Тихоновна снова рассмеялась, повернувшись к «мужичкам». Потом медленно обвела глазами сидящих перед нею, на мгновение задержала на каждом внимательный взгляд, и Старцев понял, что все это серьезно: не какая-нибудь там формальность или дань привычке; и все, что будет здесь говориться, подлежит действительному и неоспоримому исполнению.
Возражающих больше не было. Любу избрали единогласно. По второму вопросу приняли и записали краткую резолюцию: «За время буксировки к месту работ тщательно проверить все инструменты и оборудование, полностью подготовить необходимые материалы».
Изыскатели пребывали в добром, улыбчивом настроении. А с чего, собственно, горевать? Погода стояла — загляденье! Май к концу так разгулялся, что больше походил на хороший июнь. Отлично ловилась рыбка, комарье только-только начало зверствовать. Кругом лесное раздолье. Благодать после городской дымной зимы!
Даже мать-начальница, она же мама Капа и просто Капитолина, как называли ее между собой молодые техники, стала заметно меньше курить и приглушила свой, сержантского настроя, голос. Радоваться было чему и ей, и всем остальным.
Удача словно сама бежала им навстречу. Путейский катер «Кречет» появился в Сысольске вовремя и без всяких проволочек взял их плавучий дом на буксир. Талые воды в этом году были на удивление обильные, уровень в реке держался высоко. Даже по малознакомому притоку, обставленному судоходными путевыми знаками лишь в нижнем течении, идти можно без опаски. Помогали и светлые, белесо-матовые ночи. Север здесь чувствовался основательно, от закатной зорьки до утренней — воробьиный шаг. В ожидании рассвета к берегу притыкались ненадолго, и уже на пятые сутки причалили в устье небольшой речушки, в поселке из двадцати, домов. Вдали по горизонту грудились горы, смыкающиеся вершинами с низкими облаками.
Здесь и началась для изыскателей полевая страда. Надо было сделать заново съемку и промеры притока: где бегло, в общих чертах, а где тщательно, потому что изыскательские партии речников давно не бывали здесь — выборочно прошли по трассе сразу же после окончания войны.
Капитолина Тихоновна не дала партии застояться в поселке. В первое же утро, лишь выкатило над лесом солнце, подняла ребят:
— Виктор! Веня! Подъем! Хватит бока пролеживать, в пути за весь сезон отоспались.
С этого все и началось. Утром уходили на маленьком промерном катере далеко вверх по течению, потом вниз. Возвращались иногда к обеду, а чаще всего в сумерки. С новым солнцем вновь отправлялись до того места, где закончили глазомерную съемку вчера, и продолжали обследовать дальше. Пока стояла большая вода, изыскания ограничивались такими вот маршрутными объездами.
Мотористом на катере был десятник Харитон, тот самый беззубый сухой мужик. С эхолотом работала сама Капитолина Тихоновна. Один из техников — то Венька, то Виктор, попеременно, — отмечал характер берегов, рельеф местности, ширину реви, схематично зарисовывал трудные для судоходства участки, шестиметровым шестом-наметкой щупал дно, определял, что там: ил, гравий, песок?
Капитолина Тихоновна сразу выделила Витькины наблюдательность и глазомер. Он больше засекал подробностей, точнее наносил контуры реки и определял расстояния. Зато Венька был мастером по графической обработке материалов. Обобщив данные, он чертил такой план участка, так тщательно прорисовывал каждую деталь, что любо-дорого посмотреть — не деловой план, а картинка. И не подумаешь, что схема; по внешнему виду легко принять за результат серьезной инструментальной съемки. Тут уж все похвалы Капитолины Тихоновны доставались сияющему Веньке.
Наконец горы с северной стороны горизонта совсем осели, расплавились в дальней сини. Вернувшийся из низовьев «Кречет» поставил брандвахту у Пронькина визира — узкой, заросшей просеки, уходящей в глубь леса. Маршрутные объезды кончились. Далее предстояла подробная съемка реки с промерами всех перекатов. Но берега очень сырые, а местами еще и затоплены: нельзя прокладывать магистраль — опорную сеть для съемки и промеров, и начальница объявила всеобщую передышку.
Похоже, что Капитолина Тихоновна до этого специально подгоняла ребят, чтобы выкроить день-другой: уж очень повеселела она сама, закончив дела. Венька, видимо, об этом кое-что знал, понимающе и загадочно ухмылялся, но Виктору ничего не говорил.
Уже второй день мама Капа о чем-то шепталась с Карповной, женой шкипера, неразговорчивого человека, которого все называли попросту Мартынычем. По штату она числилась поваром и по совместительству матросом. Часть обязанностей за нее выполнял Мартыныч. А уж если честно говорить, то он один крутился и за шкипера-моториста электростанции, и за матроса — и днем, и ночью, поскольку страдал совершенно непонятной для Виктора бессонницей.
Когда Карповна в который уж раз кликнула начальницу к себе на кухню, что раньше случалось довольно редко, Виктор не выдержал и спросил у Веньки:
— Чего они в камбузе над плитой колдуют, будто званый обед готовят?
— А ты сам спроси, — уклонился от ответа Венька.
— Ага, так вот пойду и спрошу: «Многоуважаемая Капитолина Тихоновна, с чего это вы у нас такая веселая-развеселая?»
— Веселая, — не слушая дальше, подхватил Венька. — Ты с ней поработай подольше, тогда узнаешь. Иногда так взъестся, что никак не угодишь: хоть этим, хоть тем боком поворачивайся.
— Просто так? Ни с того ни с чего?
— А-а! Сразу видно, что с женщинами не работал, не знаешь, что такое бабья хандра. А я ведь здесь у нее практику проходил. Бывало, неделю туча тучей ходит, грызет нас за каждую мелочь. Мы как спасения ждем, когда на плесе «Пурга» покажется. Был тогда на этом плотоводе первый штурман. Мужик неплохой, вдовец ее лет. Как только «Пурга» вверх пробежала — все, у нас полное потепление внутреннего климата. Капитолина расцветает, чуть песни не поет. Ясное дело — через несколько дней «Пурга» пойдет вниз с плотом. Михалыч, штурман этот, загодя наперед выезжал на лодке и у нас своего буксира дожидался. Капитолина — смущалась, конечно, немного — прямо объявляла утром на разнарядке: «По-моему, всем ясно, что в поле сегодня не еду, остаюсь дома». Вот какая она! И хоть бы раз кто из ребят отпустил какую шуточку. Свои же морду б набили. А ведь говоруны — хлебом не корми… А с Михалычем у них так ничего и не заладилось. Мужик он надежный, но, заметно было, зашибал крепко и под этим делам любил покуражиться, высоко ставил себя. А наша Капитолина непривычна к этому. Она сама вся состоит из самостоятельности…
* * *
Над опушенным зеленью ивняком заклубился зыбкий туман. Он выполз на воду, растекся по ней. Понизу туман был плотный, отливал синим. Выше, в просветах меж кустов, — голубым. В гуще ивняка, в самом лозняке, казался зеленоватым. А под крутояром, в ногах у подмытых березок, светился сиреневыми переливами.
Вечернее небо стылое, цвета бутылочного стекла. Звезды прорезались колючими искорками. Но вся эта блеклая стынь вносила успокоение, подчеркивала тишину и умиротворение вокруг, а не вызывала, как чаще бывает, непонятной тревоги и сторожкого ожидания.
Виктор захлопнул окно и хотел включить свет. Но в перегородку негромко стукнули. Ну что ж, надо идти. Жаль, с пустыми руками. Весь чемодан перебрал — ничего подходящего. Придется как-нибудь потом, при первом удобном случае…
Стол был выдвинут на середину каюты. В центре его под льняным простеньким полотенцем исходил парным духом рыбный пирог. Запах сочной, запеченной в тесте рыбы Виктор никогда и ни с чем не спутал бы — любимая в их семье праздничная стряпня. Ближе к хозяйке, почти скрывая ее, высилась в трехлитровой банке Охапка весенних цветов — медуницы. Букеты стояли и на тумбочке, и на подоконниках. Это уж девчата, Райхана с Асией, постарались.
