Владимир Малыхин - Наследник

двор славился на всю округу, и Виктор гордился его заслуженной славой.

* * *

Одним из лучших друзей Витьки был его сосед по подъезду и по парте в школе Гурген Погосьян.

Отец Гургена, Арменак Макарович, шестидесятилетний седой красавец, работал инженером в

научной лаборатории легкой промышленности и считался большим знатоком своего дела, а мать,

Татьяна Михайловна, добрая, невысокая женщина с печальными библейскими глазами, в свое время

исполняла вокальные партии в Большом театре с самим Шаляпиным. Татьяна Михайловна любила об

этом вспоминать и с застенчивой улыбкой показывала пожелтевшие театральные афишки, где рядом с

большим овальным портретом Федора Ивановича и его шикарной фамилией, набранной огромными

плакатными буквами, значилось набранное мелким шрифтом и ее театральное имя — Татьяна

Дарьяни. Во дворе был слух, что уйти со сцены ее заставил молодой и ревнивый Арменак, кавказская

кровь которого не могла стерпеть оперных объятий и поцелуев, даже, когда они были шаляпинские...

Гурген однажды громко высказал мысль о том, что мать зря послушалась отца и ушла со сцены.

— Ты, мам, была бы сейчас наверняка заслуженной, а то и народной и не давала бы музыкальные

уроки всяким пустым девчонкам...

— Но ведь тогда не было бы тебя, мой Гургенчик, — смущенно улыбнулась Татьяна Михайловна.

— Почему?! — искренне удивился Гурген. — Я тоже был бы, только не Погосьяновский, а

Шаляпинский. Даже лучше.

Когда об этом разговоре узнал Арменак Макарович, он блеснул бычьим глазом в сторону сына, дал

ему подзатыльник и буркнул:

— Паршивый щенок!

...В один из выходных дней старший Дружинин по какой-то причине не пошел на завод, хотя

обычно он работал и в выходные. К тому времени он уже окончил Бауманский институт в числе

первых парттысячников и работал на крупном военном заводе начальником цеха. В то утро он читал в

садике под окном "Правду", потягивая из своей большой кружки крепкий чай. Проходя мимо их

садика, Арменак Макарович решил зайти и побеседовать с соседом о житье-бытье. Дружинин угостил

Арменака Макаровича чайком и они мирно беседовали о том, о сем. — А почему, уважаемый сосед, у

нас все-таки не хватает элементарной колбасы и... к примеру, селедок? — допытывался старый

инженер. — Ведь они-то, извините, всегда в России бывали в достатке... — Такое Георгий

Николаевич не мог простить даже доброму соседу. Он опустил свой тяжелый кулак на стол и спросил,

понизив голос до шепота:

— Вам захотелось колбаски, Арменак Макарович? А парижского шампанского "Мадам Клико" Вы

не желаете? А что Вам дороже, уважаемый гурман, банка селедок или Днепрогэс. Бутерброд с

колбаской или новые станки "ДИПы" и тракторы "ЧТЗ " ?! Эх, Вы!.. А еще сочувствующий советской

власти инженер!

Арменак Макарович с нескрываемым интересом некоторое время смотрел на собеседника широко

раскрытыми, немного выпуклыми и скорбными армянскими глазами. Потом задумчиво произнес:

— А знаете, уважаемый сосед, я Вам искренне завидую. Клянусь собой, завидую. Когда так

веришь, легче жить. — Дружинин тоже с интересом взглянул на Арменака Макаровича и, поняв, что

погорячился, улыбнулся: — Я ведь тоже, честно говоря, люблю селедочку. . Но ведь не хлебом

единым живем, а?

Арменак Макарович поправил свой галстук-бабочку (он всегда очень следил за своей внешностью)

и немного церемонно сказал:

— У нас сегодня маленькое семейное торжество. Я приглашаю Вас и уважаемую Анну Семеновну

на чашку чая, — он, улыбаясь, развел руками, — и уж извините меня, ради бога, за мое восточное

гурманство, — на рюмочку армянского коньяка.

Они, улыбаясь, пожали друг другу руки и рассмеялись.

* * *

Нерушимая дружба Витьки и Гургена однажды подверглась жестокому испытанию и была на

грани полного разрыва. Когда они учились в шестом классе, на уроках обществознания им

рассказывали о том, как буржуи всего мира пытаются задушить республику Советов. Среди этих

"душителей" был и тогдашний Папа Римский Пий XI. Они узнали, что этот "папа" — один из

организаторов "Крестового похода" против СССР — в своих энцикликах предает анафеме советскую,

власть и является другом-приятелем Муссолини. Особенно их возмутило то, что этот Пий

благославлял итальянских солдат, которых Муссолини посылал генералу Франко, возглавившему

мятеж против республиканской Испании. Они решили разоблачить и заклеймить этого "папу" в своей

самодеятельной программе, посвященной Первомаю.

Был написан сценарий. Он назывался "На свалкуистории". Из фанерных листов соорудили

декорации, на которых масляной краской намалевали, на глазок, контуры собора Святого Петра. Один

из фанерных листов был окрашен черной краской, наискосок его мелом было написано: "Свалка

истории".

Стали распределять роли. Итальянских рабочих, которые должны были по сценарию выбросить

"папу" и Муссолини на свалку истории, желали играть все. А Пия XI и Муссолини никто.

Староста класса Маша Туманова уговаривала Гургена:

— Ты обязан сыграть "папу". Это твой гражданский долг. Понял? — Нет, не понял. Почему это

именно я "обязан"? Что я хуже других? — горячился Гурген., — Нет! Ты лучше других. Но у тебя

внешние данные... "папы . Глаза, брови, нос и вообще... — У меня его внешние данные?! Ты хочешь

сказать, что я похож на этого... этого... подлеца Пия?! Да?! — Не на Пия, а на итальянца. — Ну,

знаешь!! В такое случае, ты сама похожа на... на... — он задыхался от гнева.

— На кого же я по-твоему похожа? — спросила Маша, гордо подняв свою каштановую головку со

вздернутым носиком. — Так на кого же я все-таки похожа, Гургенчик? Почему же ты вдруг замолчал?

Гурген молчал. В ту минуту у него не нашлось нужных слов.

— Ну вот, видишь! — улыбнулась Маша. — Твой несносный язык всегда обгоняет твой разум. Ну

будь же умницей, Гургенчик! Между прочим, ты в тысячу раз больше похож на Гарибальди, чем на

этого дурацкого Пия.

— Да? — спросил Гурген. — А ты не врешь?

— Клянусь собой, — поклялась Маша любимой клятвой Гургена.

Это решило дело. Гурген еще раз взглянул на красивую головку Маши и согласился быть Римским

Папой.

Пришел Первомай. Вечер самодеятельности проходил в большом физкультурном зале школы. Зал

был переполнен. На сцене в большом кресле, взятом напрокат в учительской, сидел, облаченный в

белый медицинский халат, Гургенчик. На его груди висел большой картонный крест и черная

табличка, на которой мелом было написано: "Папа Пий XI". В руках он держал другой крест, тоже

вырезанный из картона.

Из-за кулис вышел Муссолини в сопровождении своих приближенных, его изображал Витька

Дружинин.

Муссолини был в коричневом френче, на голове его красовалась черная бумажная пилотка с

нарисованной сбоку фашистской свастикой. Приближенные итальянского дуче были одеты в сюртуки

и фраки, на головах у них блестели черные цилиндры. Они несли плакат: "Крестовый поход на

СССР". Вся фашистская компания подошла к Пию и упала перед ним на колени, прося

благословления на поход. Пий благословил их крестным знамением. Фашисты встали, выбросили

вверх правые руки в своем фашистском приветствии и, хором выкрикивая "Вперед, на СССР!" —

стали давать круги возле трона "папы". На третьем витке произошло неожиданное. "Папа" вдруг

вскочил с кресла, подбежал к Муссолини и ... дал ему в челюсть. От неожиданности Муссолини упал.

Его приближенные оцепенели. А зал загрохотал аплодисментами и криками "Ура!". "Папа" и

Муссолини вцепились друг в друга и катались по полу, пока подручные "дуче" не уволокли их за

кулисы.

Там, на "свалке истории" они стояли на коленях друг перед другом и постепенно приходили в себя.

— Ты что, балда, сделал? — закричал Муссолини, потирая челюсть, — я же тебе ребра

переломаю, гад.

— А ты почему орал: "Вперед, на СССР!" ?

— Так ведь так же по сценарию, дубина!

— Мог бы орать эти идиотские слова и не так... громко...

— Ну ладно, черт сумасшедший, я тебе этого никогда не прощу.

А зал ревел от восторга.

— Слышишь? — спросил довольный "Пий", — все ребята поддерживают. — Муссолини вскочил,