Моцарта.
Не помню уже, сколько раз я еще ходил к профессору и аккуратно (на зло ему!) проигрывал заданное. Профессор был изумлен моими способностями. Удивленно пожимал плечами, радостно потирал руки, а в глазах светился огонек крайнего любопытства: какиз озорного и
бездарного «композитора» вдруг получился исполнительный и добросовестный ученик?..
Но ходить в учениках мне претило.
Мне хотелось быть самому композитором, а не исполнителем чужих произведений!
Я потерял всякий интерес к музыке, к занятиям, даже к сочинительству, и вскоре профессор был навсегда забыт.
И ненавистный ганон тоже.
Жизнь так сложилась, что за двадцать-тридцать лет мне пришлось побывать на многих морях и океанах. Я знал спокойный плеск южного моря, рокочущий, глухой прибой Северного, бурный, ревущий характер Охотского и даже симфонию Ледовитого океана.
О ракушке вспоминал редко, с иронией, как о далекой сказочной детской игрушке.
Лишь в час редкого отдыха, когда по радио играли на рояле, становилось почему-то грустно, подкатывал нервный комочек к горлу, хотелось плакать. Весь я словно наливался звуками, пел мозг, тело.
Странное состояние продолжалось часто и ночью после увиденного и услышанного концерта. Я погружался в океан звуков, ритма. Из сонного небытия возникало пианино или рояль, я садился и свободно, раскованно, без всякого напряжения ума ипальцев, вдруг играл какую-то музыкальнуювещицу. Мотив был незнакомым, но такойчудесный, что я восторгался… Потом во сневдруг начинал ощущать, что я сплю и что надосейчас же заставить себя проснуться и записать этот мотив. Мне это удавалось часто. Но, проснувшись, я с болью понимал, что не могузаписать ни одной ноты, а восстановить мотив — не было пианино.
Предательский мотив таял с каждой секундой, уходил от меня и безвозвратнопропадал. Через пять минут я уже не мог вспомнить то, что так жадно слушал во сне и восторгался.
Терзала мысль: учиться! Снова учиться!..
Когда?.. Дел невпроворот — работал днями, часто ночами — где уж думать о музыкальном образовании.
А музыкальные сны не давали покоя.
Через много-много лет, после войны, когда вернулся в отчий дом, я жадно рассматривал старые, дорогие с детства домашние вещи, которых — увы! — уцелело совсем немного.
— Мама! Помните, была у нас ракушка, красивая-красивая?
— Она смотрит на тебя, сынок, — улыбнулась мать.
Ракушка лежала на радиоприемнике, натой же ажурной салфетке, расшитой васильками.
Припал ухом…
На меня низвергнулась далекая симфония звуков, хотя пела ракушка тихо, как и четверть века назад, пела однотонно вечную свою песенку.
А я готов был разрыдаться. Перламутровый зев волшебной ракушки вернул на миг далекое, милое детство.
Вспыхнул давным-давно забытый творческий огонек.
Невольно обвел глазами комнату.
Пианино в доме не было.
Возможно, и к лучшему. Играть я все равно не умел, разве что нехитрые песенки, которые подбирал на клубном пианино, подыгрывая немым фильмам. Но играть их сейчас было бы просто стыдно, они прозвучали бы мне укором, а родным — обидой.
Классического музыкального репертуара я так за всю жизнь и не осилил.
Встретился глазами с матерью, и мы поняли друг друга…
Вышел в сад.
Почему-то вспомнилась сказка, рассказанная давным-давно моей бабушкой Агафьей еще в те дни, когда я признался ей, что не хожу к профессору музыки из-за противного ганона.
Вот эта сказка.
Жил-был Капитан.
Смелый, отважный, удачливый.
Капитана уважали, любили. И слава о нем, подобно морским волнам, обошла все моря и океаны.
В день своего юбилея Капитану преподнесли дорогие подарки: золотые часы, кольцо с бриллиантом, шкатулку с драгоценностями.
Последним из поздравляющих подошел к Капитану простой матрос. Он был лучшим ныряльщиком. В тот день корабль стоял в бухте, что славилась большими и красивыми ракушками, в которых — почти в каждой — находили жемчужины.
Матрос протянул Капитану ракушку. Всего несколько минут назад он достал ее с морского дна. Еще не успел снять водоросли, очистить от ила, высушить. Но огромная ракушка и в таком виде была красивой.
— Возьми, Капитан! — сказал матрос. — Подарок мой хоть, и не дорогой, но сохранит тебе самое дорогое — песню моря!
Капитан был самолюбивым и гордым.
— Не мог придумать для своего Капитана худшего подарка? — язвительно сказал он и тут же выбросил ракушку за борт.
Вокруг засмеялись.
Матрос молча удалился…
Прошло много лет.
Капитан состарился. Но еще плавал на своем корабле.
Однажды на корабль напали пираты, команду забрали в плен, корабль сожгли, а Капитана ослепили, посадили в лодку и оставили в Океане среди волн.
Только на седьмой день Капитана случайно обнаружил проходивший мимо корабль и доставил на родину.
Слепой Капитан доживал свои дни в бедности.
Когда ему исполнилось восемьдесят лет, никто уже не пришел его поздравить, и он тяжело переживал разлуку с морем и друзьями.
Вдруг в двери постучали.
— Войдите! — обрадовался Капитан.
На пороге стоял бывший его матрос, над которым много-много лет назад посмеялся Капитан.
На ладони матроса лежала огромная красивая ракушка.
— Капитан! Я пришел поздравить тебя. Прими в подарок от меня ракушку, которой ты когда-то пренебрег. Она тебе сейчас будет нужна как никогда.
Капитан был растроган.
— Ты тогда достал ее?
— Да. Я знал, когда-нибудь она тебе пригодится. Ракушка вечно поет о море, а его тебе так недостает.
— Прости меня, добрый человек!..
Старик-матрос поклонился и вышел.
Капитан прожил еще несколько лет. Он теперь не чувствовал себя таким одиноким и никогда не расставался с ракушкой, которая всегда пела ему бесконечную песнь о море, о невозвратном море.
Как-то в зимний вечер постучали к Капитану.
Ответа не последовало.
Выломали дверь.
Капитан лежал на постели, держа в руке ракушку, словно прислушиваясь к ее песне.
Ракушка пела.
А Капитан был мертв…
Почему вдруг так ясно вспомнилась эта сказка? Не знаю. Может быть, в судьбе Капитана и я смутно угадывал свою судьбу? Вот так: пренебрег своей ракушкой, не прислушался к своему пению и выбросил за борт.
Мы все любили в детстве слушать сказки. а к их мудрости прислушиваемся только в старости.
Ракушку сберегли родители.
Для меня.
Горьким укором…
Спасибо им за науку.
