Мудров показал себя в первом же бою — при разгроме вражеского гарнизона в Новой Деревне. Чтобы фашисты не смогли во время нашего налёта получить, подкрепление из других деревень, мы наметили расставить около дороги, ведущей в село, засады.
— Этого будет мало. Десять партизан с винтовками вряд ли смогут остановить немецкие автомашины с солдатами, — сказал Мудров.
— Что ты предлагаешь? — спросил его Горячев.
— Поставить на дороге мины. Они без дела валяются.
— Кто минировать будет?
— Я.
— Какой из тебя минёр, когда ты в армии не служил?
— У меня два наших сапёра с полмесяца укрывались. Они и научили.
— А сумеешь поставить мины?
— Коли берусь — сделаю, не ошибусь.
Через два дня партизаны окружили Новую Деревню. Пока они готовились к налету, Мудров с четырьмя партизанами принялся за минирование. Он сам аккуратно открыл в накатанном автомашинами снегу небольшие ямки, уложил туда мины и присыпал снегом. Затем поставил несколько противопехотных мин на обочине дороги.
Разгром вражеского гарнизона подходил к концу, когда за деревней, где находилась засада, раздались два оглушительных взрыва. Я и Горячев бросились туда.
На дороге валялись остатки разнесенных в щепы двух грузовых автомашин. Возле них лежали трупы немецких солдат.
Мудрова мы нашли на обочине дороги. Он осторожно разгребал снег, извлекая из него противопехотные мины. При виде нас он приподнялся и сконфуженно сказал:
— Ошибся немного. Думал, что фашисты после взрыва через борта машин будут прыгать. Оказывается, хватило для них и противотанковых.
После этих слов он снова нагнулся и продолжал прерванную работу.
С тех пор тихий и спокойный Александр Никитич Мудров стал главным минёром нашего отряда..
Однако в первые месяцы войны многое сделать мы не смогли. У нас не хватало оружия, боеприпасов, продовольствия, медикаментов. Но народные мстители сумели зато оценить и усвоить науку партизанской войны. И когда в феврале тысяча девятьсот сорок второго года войска Калининского фронта освободили наши районы от оккупантов, все партизаны решили продолжать борьбу в тылу немецких войск до полной победы над врагом.
Буквально через месяц был получен приказ штаба партизанского движения — отряду обосноваться в районе станции Чихачево, деревень Пахомово, Черемши и стекольного завода.
Теперь мы были на месте нашей новой дислокации.
Позади остались переход через линию фронта севернее города Холм, форсирование реки Ловати, изнурительные переходы через труднопроходимые болота, которые здесь тянулись на многие десятки километров и через которые пришлось идти по колено в ледяной воде, с многопудовыми ношами.
В деревне Пахомово уже кое-где задымили трубы, запели петухи, около домов замелькали фигуры людей.
Так начался для нас день седьмого апреля.
Мы молча разглядывали деревню, прилегающую к ней местность, прислушивались к крикам, которые временами доносились из деревни.
— Дома, кажется, все целы, скотина есть, раз петухи поют. Видно, фронт не зацепил эту деревню, — прервал молчание Ефимов.
— Похоже на это, — согласился я и продолжал наблюдать в бинокль.
Это был глубокий тыл немцев. Здесь от Витебска на Ленинград проходила железнодорожная магистраль, имелось несколько шоссейных дорог. Их использовали фашисты для переброски подкреплений и техники на фронт, вывозки из деревень награбленного продовольствия и имущества.
Нам было хорошо известно, что в лесах и отдельных населенных пунктах имелись партизанские отряды, объединенные во вторую партизанскую бригаду. Это они сумели собрать продовольствие и вместе с колхозниками в марте переправить его через линию фронта в осажденный Ленинград. Однако недостаток сил во второй бригаде не позволял блокировать железнодорожную магистраль.
Нам предстояло расширить границы партизанского края и прочно удерживать их. Поэтому на наш отряд возложили задачу активизировать в этом районе партизанские действия, оседлать железную дорогу, не давать покоя захватчикам ни днем, ни ночью.
В хлопотах по оборудованию нового лагеря, за проверкой и чисткой оружия прошел весь день. Только к вечеру мы собрали командиров и политруков рот, чтобы наметить план действий.
— Здесь есть где развернуться, — начал Ефимов, указывая на карту, на которой он уже обозначил расположение фашистских гарнизонов и баз.
Но в это время из штаба второй партизанской бригады вернулся наш посыльный коммунист Симонов с пакетом. В пакете был приказ. В нем говорилось:
«В соответствии с приказом Ленинградского штаба партизанского движения вашему отряду придаются ещё два отряда и на базе трёх отрядов создается одна боевая единица, именуемая Четвёртой партизанской бригадой. Командиром Четвёртой бригады назначить Ефимова Григория Ивановича, комиссаром — Веселова Илью Ивановича».
Мы не успели прийти в себя от неожиданности, как появился радист Петр Вифантюк.
— Срочная радиограмма. Из Ленинграда, — доложил он.
— Расшифруй, — приказал Ефимов.
Через полчаса мы знакомились с её содержанием. В ней уже давались первые боевые задания и указывался район действий.
— Что же, приказ есть приказ. Его надо выполнять.
Будем делать все сразу — создавать базу, громить захватчиков и формировать бригаду, — сказал Ефимов.
Южной базой решили сделать деревню Черемша. Через нее проходили две дороги — одна на стекольный завод «Новый свет», где немцы формировали маршевые роты, вторая шла к железнодорожной линии. Захват деревни давал возможность держать под контролем немецкие коммуникации и одновременно ликвидировать пункт формирования фашистских подразделений.
Под вечер одна из наших засад задержала прохожего, и Садовников доставил его в штаб. Тот был удивлен, когда увидел партизан, увешанных новенькими автоматами, с гранатами за поясом, и пулеметы у входа в штабную землянку.
— Откуда такая сила? Что вы, на парашютах спустились? — расспрашивал он.
Кто-то из наших не выдержал и сказал, что многие из отрядов уже воевали в Калининской и на востоке Ленинградской областей, сейчас прибыли сюда.
— Разве Калинин у наших? А как Москва, Ленинград? Немцы говорят, что они их захватили и сейчас двигаются на Саратов.
Ему рассказали о положении на фронтах, о разгроме гитлеровцев под Москвой и Калинином.
— Дайте ножик, — обратился задержанный, когда его ввели в штаб бригады. Из распоротой подкладки ватника он вытащил партийный билет и удостоверение, что является депутатом Соколовского сельского Совета Чихачевского района.
— Хотел зарыть их в землю, да совесть не позволила, — заявил он, бережно подавая Ефимову документы.
— Может, они не твои, а чужие? — сознательно с недоверием сказал Григорий Иванович и подал мне документы.
— Решай, это дело партийное, — сказал он.
— Как не мои! — возмутился задержанный. — Сам Яковлев подтвердит, что документы мои.
— А кто такой Яковлев? — спросил я.
— Председатель Соколовского сельского Совета.
Сельсовет-то у нас работает, только тайно.
— А где живет Яковлев? — В этой деревне, в Пахомове.
Мы решили поговорить с «тайным» председателем сельсовета и отправили за ним двух разведчиков.
Вскоре Яковлев появился у нас. Он подробно рассказал о положении в районе, помог уточнить расположение и численность немецких гарнизонов, рассказал об охране на стекольном заводе и в Черемше. Яковлев был в курсе смены постов, его последние данные подтвердили и наши разведчики.
Наутро был назначен штурм Черемши. Разгром вражеского гарнизона поручили ротам Маркушина и Виноградова.
Перед (рассветом партизаны подошли к деревне. Сначала ушла группа Романова, специально созданная для уничтожения часовых. Вслед за ней бесшумно двинулись и остальные.
Внезапными ударами прикладов, а где и кинжалами партизаны группы Романова убрали часовых. Почти одновременно рота Маркушина окружила дома с немцами и полицейскими, забросала их гранатами. Тех, кто пытался выскочить через окна и двери, уничтожали из автоматов.
Немецкий гарнизон был полностью разгромлен. В схватке за деревню погиб командир роты коммунист Роман Виноградов. Он подскочил к дому, где засели немецкие офицеры и главари полицейских.
— Сдавайтесь. Вы окружены. Бросайте оружие, — крикнул он в окно. В ответ прозвучал выстрел, и Виноградов упал замертво. Это была единственная потеря, которую понесли партизаны в бою за деревню.
Сразу же после боя все население от мала до велика высыпало на улицу. Прибежали из лесу и даже из ближайших деревень.
Радости колхозников не было границ. Они обнимали партизан, угощали кто чем мог. Мне и Ефимову с большим трудом удалось вырваться из крепких объятий и подняться на телегу, чтобы начать собрание.
