В приемную Желнина — квадратную, залитую солнцем комнату — она вошла спокойно и уверенно, как надо было входить к секретарям больших начальников. В том важном деле, которое ей поручили, не было мелочей, — была цепь действий и событий, одно с другим связанных и одно от другого зависящих.
За старомодной конторкой сидела пожилая некрасивая женщина («Ну, с этой придется повозиться...»). Она молча кивнула на приветствие вошедшей, уткнулась было снова в бумаги, но тут зазвонил один из многочисленных телефонов на столике, сбоку от конторки, и секретарша потянулась к нему. Выслушав, ровно сказала: «Хорошо, иду» — и вышла, ступая неожиданно молодыми легкими ногами.
Капитолина Николаевна села на один из тугих малиновых стульев, шеренгой вытянувшихся вдоль стены под окном. Огляделась. Ничего примечательного в приемной не было, разве только недавно натертый паркетный пол. Солнце желтыми квадратными плитами лежало на этом сверкающем паркете, отражалось на потолке.
Опять зазвонил телефон, звонки были настойчивыми, длинными, и Гвоздева, решив, что ничего дурного не сделает, подняла трубку.
— Мама! — раздался в ней женский голос.
— Вам кого? — спросила Капитолина Николаевна.
— Мне Татьяну Алексеевну. («Ага, значит секретаршу зовут Татьяна Алексеевна...»)
— Вы знаете, она вышла.
— Вышла? — растерянно переспросил голос.
— Может, что передать? — тут же сориентировалась Капитолина Николаевна.
— Да, передайте, что звонила Вика.
— Обязательно передам, не беспокойтесь!
Капитолина Николаевна ответила еще на пяток звонков, записала кое-что на календаре секретарши. Та вернулась через несколько минут, глянула на записи, скупо улыбнулась:
— Вот это вы хорошо сделали, звонок из аэропорта был важным. Спасибо.
— Вам еще Вика звонила, Татьяна Алексеевна.
— Вика?! — встревожилась секретарша и тут же сняла трубку. Впрочем, дома у нее оказалось все в порядке, так, какие-то мелочи. Но ниточка к Татьяне Алексеевне была протянута.
— Вы, как я догадываюсь, к Василию Ивановичу? — спросила она.
— Да. — Капитолина Николаевна встала, подошла к конторке, чуть коснувшись ее локтями. — Мне, Татьяна Алексеевна, вот так надо! — и выразительно дотронулась ладонью до открытой шеи.
— Приемные часы у него во второй половине дня...
— Сегодня двадцать девятое число, Татьяна Алексеевна!
Секретарша явно колебалась — ей было жаль симпатичную эту женщину.
— Какие нынче толкачи пошли, а! — она весело прищурилась, вышла из-за конторки, с видимым Удовольствием оглядела Гвоздеву. — Ладно уж... Сейчас вот понесу бумаги, попрошу, чтоб принял вас. В порядке исключения.
— Спасибо... — тепло и благодарно улыбнулась Капитолина Николаевна.
Высокая, обитая коричневым дерматином дверь кабинета, тяжелая на вид, открылась и закрылась за секретаршей легко и бесшумно.
Капитолина Николаевна торопливо распахнула портфель, выхватила попавшуюся под руку коробку конфет и, кинувшись к столу Татьяны Алексеевны, сунула ее под бумаги.
Утренний разговор с женой не шел у поездного диспетчера Бойчука из головы. Подробно вспоминал он, что говорила Зоя, какое у нее сегодня было чужое лицо — заплаканное, злое. Конечно, она права — сколько можно ждать? Пять лет стоял Бойчук в очереди первым и все эти пять лет слышал одно и то же: подождите, с квартирами туго. Правда, его за это время обошли дважды: квартиры получили энергодиспетчер Цветкова и инженер грузового отдела Блинова. Но Бойчук тогда подчинился месткому — он жил в благоустроенной, пусть и однокомнатной, квартире, а Блинова снимала частную. Цветкова же — та вообще разрывалась на три дома: муж — в одном общежитии, сама — в другом, а ребенок их жил где-то у бабки, в деревне. Конечно, Бойчук мог настоять, чтобы квартиру в тот раз дали ему. Блинова работала на железной дороге меньше его, могла бы и подождать, но так уж получилось... Однажды Бойчук столкнулся в коридоре отделения с заплаканной женщиной, которая вела за руку худенькую девочку, тихонько и настойчиво повторявшую: «Пошли домой, мама!.. Пошли домой...» Мать что-то сердито отвечала ей, решительно направляясь к кабинету начальника. Бойчук тогда еще посочувствовал, догадываясь, что у женщины что-то случилось, иначе не притащила бы сюда ребенка. И в тот же день его попросили зайти в местком. Овчинников, председатель, — мягкий и совестливый человек — долго не начинал трудного разговора, смотрел в окно, потирая крепкой ладонью лоб. Бойчук не выдержал, резко спросил Овчинникова — заем вызывали? Предместкома глянул на него виноватыми глазами, сообщил:
— Исаев звонил.
— Ну и что? — насторожился Бойчук.
— Видишь ли, Евгений Алексеевич... Тут речь женщине одной... Кстати, отличный специалист. Да... Понимаешь, дом, где они комнату снимали, попал под снос, хозяева съехали, а Блиновы не были там даже прописаны. Еще мать у нее слегла... Уж мы ломали, ломали головы...
Бойчук шагнул к двери. Сухое скуластое его лицо пошло бурыми пятнами.
— И слышать не хочу, Сергей Николаевич! Хватит. В тот раз Цветковой уступил, теперь Блинова, потом еще кто-нибудь... Нет! Что я, в самом деле!..
— Как будто я не понимаю, Евгений Алексеевич, — вздохнул Овчинников.
Бойчук снова подошел к председательскому столу. Жестко спросил:
— Почему такое отношение к поездным диспетчерам, Сергей Николаевич? Ведь ты же сам был диспетчером, знаешь, что это такое.
Голова Овчинникова согласно покачивалась в такт словам.
— ...Измотанный, выжатый со смены приходишь. Двенадцать часов тебе в уши: диспетчер! диспетчер!.. Явишься домой, а там одна комната. Дочка над уроками сидит, сын с игрушками, телевизор...
— Да знаю я все, Евгений Алексеевич! — председатель месткома смотрел на Бойчука мученическими глазами.
— В общем так, Сергей Николаевич. — Бойчук решительно положил на стол тонкую вздрагивающую ладонь. — Мое тебе «нет». Не могу. И не желаю. Моя законная очередь. Будьте любезны. Я заработал.
— М-да-а...
Овчинников встал, сунул руки в карманы брюк. Хмуро смотрел в окно.
— Ладно, что ж... А насчет диспетчеров... зря ты обобщаешь, Евгений Алексеевич. Диспетчера живут у нас более или менее.
— Вот я и хочу. До свидания.
Бойчук ушел...
Сычом сидел сейчас за рабочим своим столом, вспоминал весь разговор в подробностях. Изругал молоденькую дежурную по станции Ключи за чуть припозднившуюся информацию о проследовании грузового поезда, напустился на соседа по участку за нерасторопность. Скверно было у него на душе. Стояли перед глазами Блинова со своей худенькой девочкой, собственная дочь-школьница, ютящаяся с книжками в углу их тесной комнаты, маленький сын...
Той ночью он плохо спал, ворочался в постели.
— Чего ты? — сонно спрашивала Зоя.
Он не ответил жене, затих до утра, забылся. А перед уходом на работу сказал:
— Знаешь, Зоя, наверно, придется нам еще с квартирой повременить.
— Что? Опять?! — У жены опустились руки.
— Да понимаешь...
— Ты что же — сам отказался?
— Понимаешь, Блинова у нас есть. У нее...
— Плевать мне на твою Блинову! — закричала Зоя. — Дурак!
— Малышка же у нее, а бабушка...
— А у нас кто? — Зоя ткнула пальцем в притихших детей. — Щенята, что ли?! Ой дурак, ой дура-а-ак, господи, — зажала она лицо ладонями, заплакала горько, зло...
И вот сегодня, почти год спустя, Бойчук твердо решил пойти к НОДу[1]. Пусть Исаев ищет выход, пусть теперь и о нем подумают. Надо вот выбрать момент, чтобы поездов на участке поменьше было, и сходить.
Привокзальный шум мешал работать, и Бойчук встал, закрыл окно. Постоял бездумно, глядя на приглохшую привокзальную жизнь, давая себе минутный отдых. С половины девятого утра он с головой окунулся в самую гущу движения на своем участке. Пришел на работу на полчаса раньше, стоял за спиной коллеги, Редькина, запоминал его график. У того почти все линии лежали в горизонтальной плоскости — поезда ночью стояли. Редькин — сероглазый, молодой, с лицом и руками, густо обсыпанными веснушками, — сидел на стуле развалясь, покуривал. Глянув на вошедшего Бойчука, с облегчением сказал:
— Наконец-то кончились мои мучения. Знаешь, Женя, лучше работать, чем так вот сидеть. Ну его к черту!
— Давно? — спросил Бойчук, подходя к столу и подавая Редькину руку.
— Да вот, с вечера почти, — Редькин показал глазами на график. — По Ключам обрыв контактного провода был. И всю ночь — представляешь! — всю ночь провозились. То опоры искали, то решали, на чем их везти... С семи утра шум в отделении, а виновников — нету. НОД на одиннадцать разбор назначил... А провод только на рассвете натянули. Поездов скопилось — ужас! Пассажирские я, правда, проталкивал понемногу, а грузовые... видишь? Куда я с ними?.. В общем, веселая тебе смена предстоит. Весь главный ход закупорен, успевай только поворачиваться.
