Услышав новость, мать скомкала в руках фартук и тяжело опустилась на кровать.
— Лешенька, сыночек! Да ты что, мой родненький! Ведь тебя же убьют бандиты, а ты у меня один-одинешенек, — тихо произнесла она дрожащим голосом.
Взяв себя в руки, я как можно спокойнее ответил:
— Ничего, мама, не волнуйся. Ведь работают там тысячи людей, и я буду работать.
На другой день я встал очень рано. Мать уже гремела около плиты кастрюлями. На табуретке лежало чистое наглаженное белье. Было такое ощущение, будто мне предстояло уехать куда-то далеко-далеко, откуда не скоро возвращаются.
— Лешенька, выпей чайку, — услышал я голос матери. Он звучал ласково и ободряюще. Видимо, мать примирилась с моим решением.
Через несколько минут старенький трамвай увозил меня туда, где должна была начаться новая страница моей жизни — служба в милиции.
Офицерская школа милиции располагалась чуть поодаль от большой и шумной улицы в п-образном, серого цвета, четырехэтажном здании. Оно стояло в тени огромных серебристых тополей.
Отсюда в 30-е годы не раз поднимались по боевой тревоге и уходили на борьбу с басмачами курсанты рабоче-крестьянской милиции. Эскадроны милиции сражались с басмачами в горах Ходжикента под Ташкентом, преследовали по пятам Ибрагим-бека в Ферганской долине, в Байсуне встречались с английскими сипаями. А когда возвращались, то первое занятие начиналось минутой молчания в память о погибших товарищах. Таких минут было много.
С минуты молчания не раз начинали свои занятия они и в годы Великой Отечественной войны. Не доучившись, курсанты подавали заявления и уходили на фронт, а на их место приходили другие, порой еще дети. Не хватало ребят — девушки надевали милицейскую шинель. На каждый кирпич этого здания можно было бы прикрепить табличку с именем погибшего курсанта...
В тот день, когда я пришел ранним утром в школу милиции, во дворе уже было много народу.
С веселыми лицами по аллее прогуливались группками молоденькие стройные офицеры с новыми, золотыми, только что надетыми погонами, а поодаль стояли разношерстной толпой новички и с завистью и любопытством рассматривали выпускников.
«Так это же обыкновенные ребята, такие же, с какими я служил в армии, работал на заводе, но только в милицейской форме. Почему я их раньше не видел такими? Может быть, потому, что смотрел на них другими глазами — глазами обывателя, через призму злопыхательства базарной тетки, кладовщика Семена».
Мои размышления прервала команда «Становись!» Молодые офицеры, построившись и взяв чемоданы, двинулись на выход. А нас повели в только что опустевшие казармы.
Через несколько часов мы, распределенные повзводно, получали от старшины милицейскую форму, которую предстояло нам носить всю свою жизнь.
Переодевшись, мы с интересом оглядывали друг друга, подходили к зеркалу, откуда на нас смотрели самые заправские милиционеры. А на полу оставались сиротливо лежать только что снятые нами солдатские галифе, рабочие куртки и матросская роба.
Посмотрел я на свою серенькую кепочку, и мне стало немного грустно, как будто я прощался с самим собой. Но долго грустить не пришлось. Шум и задорный смех ребят выводил из такого состояния.
Ребята шутили нарочито громко, вели друг с другом оживленные разговоры и всячески старались скрыть свою грусть от других. Мне запомнился стройный, высокого роста, с вытянутым лицом паренек. Он стоял чуть поодаль, опустив свою чубатую, как у донского казака, голову, и вертел в руках фуражку с зеленым околышем. Видимо, вспомнилась ему застава, где он служил несколько дней тому назад. Но вот он отложил в сторону фуражку, расправив плечи, молодцеватой походкой направился к старшине. Я невольно залюбовался: милицейская форма сидела на нем так, словно он носил ее всю жизнь.
— А куда девать свои вещи? — спросил он старшину, показывая на солдатское обмундирование.
— Не торопитесь, сейчас скажу, — ответил тот и, обращаясь к нам, громко спросил: — Все оделись?
— Все, все, — раздались голоса.
— Вещи оставить, стройся!
Осмотрев нас, старшина скомандовал:
— Городские — два шага вперед, шагом марш! Вам разрешается поехать домой и отвезти свои вещи. Но с условием: вернуться всем до отбоя. И чтобы все было в норме...
Честно говоря, я и не думал, что в этот день попаду домой. Обрадовавшись такому обороту, быстренько собрал свои гражданские вещички, завернул их в газету и выбежал на улицу.
Было уже около пяти часов вечера. Кончился рабочий день, и на трамвайной остановке толпилось много народу. Я остановился чуть в сторонке, не решаясь подойти поближе. Мне казалось, что все смотрят в мою сторону. Растерянность окончательно овладела мной, и я то и дело перекладывал из руки в руку свой сверток. На мое счастье, к остановке подошел такой же новичок-курсант. Ему тоже, видимо, было непривычно в милицейской форме. Он подошел ко мне, и мы заговорили как старые знакомые.
Сутуловатый, в нескладно сидевшей форме, он скорее походил на школьника, нежели на милиционера. Тонкие черты лица, хрупкая фигурка — все говорило не в его пользу.
«Зачем ты пошел в милицию?» — хотелось спросить его, но в это время подошел мой трамвай, и мы расстались.
Он остался на остановке, а я, сев в последний вагон, долго смотрел в его сторону.
— Берите билетики! — прохрипел уставший кондуктор.
Работники милиции пользуются правом бесплатного проезда на городском транспорте, но это неоднократное «Берите билетики! Берите билетики!» не давало мне спокойно ехать. Я не выдержал и взял билет: так будет спокойнее.
Увидев, что на меня никто не обращает внимания, я постепенно успокоился, отвернулся к окошку и так доехал до самого Госпитального рынка.
— Ой! Леша! — услышал я удивленный возглас белокурой девчонки, пробивавшейся в мою сторону.
Это была Ленка. Мы с ней когда-то учились в девятом классе вечерней школы. Правда, она так и застряла в этом же классе.
— Леша! Леша! — пыталась она обратить на себя мое внимание.
Я сначала улыбнулся краешком губ, а затем с безразличием посмотрел на приближающуюся девчонку. Увидев мое холодное, ничего не выражающее лицо, она оторопела.
— Ты... ты... — пролепетала она в замешательстве, — милиционер..? Да..?
— Вам что, гражданочка..? — спросил я как можно строже.
— Я... я... ничего. А... а... а вы, — она умолкла на полуслове и уставилась на меня своими детскими глазами.
Пассажиры уже обращали на Ленку внимание, а она, потоптавшись на месте, снова утвердительно спросила:
— Товарищ милиционер, вы же Леша?! Леша?! — протянула она.
Я решил продолжить эту неожиданную шутку:
— Гражданочка! Вы меня с кем-то спутали.
— Ой, извините! Перепутала, но вы очень похожи на одного моего знакомого. — Она готова была расплакаться.
Мне стало смешно и в то же время жалко девчонку, и я решил прекратить эту шутку.
Но трамвай остановился, и сконфуженная Ленка стрелой выскочила, не доехав до своей остановки.
Эта история меня несколько развеселила, от скованности и переживаний не осталось и следа.
Прошло несколько дней, пока укомплектовали наш курс, распределили по взводам, назначили командиров. И вот мы сидим на лекции в большой аудитории. Передо мной лежит тетрадь, на ее обложке я аккуратно вывел:
«Конспект по уголовному праву курсанта первого курса, пятого взвода Яхонтова Алексея».
Да, я стал студентом, с той лишь разницей, что на плечах у меня погоны. Наконец эта долгожданная минута наступила, и я сижу в аудитории такой же равноправный слушатель, как те, что окончили среднюю школу, и поступили в университет, политехнический или транспортный институты.
Мои размышления прервал Толик Федоров, тот самый чубатый парень, которому в первый день не хотелось расставаться с фуражкой пограничника.
— Чего не пишешь? — толкнув в бок, спросил он меня. — Это же целая наука!
Я стал внимательно слушать преподавателя, который на доске мелом выводил какие-то формулы, объясняя, из чего складывается состав преступления.
«Выходит не так-то просто дать характеристику преступления, если для этого нужна целая наука», — думал я. А из-под руки преподавателя одно за другим появлялись неизвестные для меня слова:
— Объект преступления.
— Субъект преступления.
— Объективная сторона.
— Субъективная сторона.
И каждое из них затем разбивалось на целую группу понятий.
Теперь-то, слушая лекцию, я понял, что юриспруденция должна быть именно наукой, иначе — нельзя.
Вчера, получив учебники и среди них уголовный кодекс, я, не отрываясь от книги, прочитал все двести с лишним статей, как интересную повесть или роман.
Перед отбоем в казарме между ребятами разгорелся спор.
— А я не согласен, — кричал долговязый курсант. — Подумаешь! Двинул какой-нибудь сволочи в морду — и получай два года. А за что, собственно говоря?! За то, что девушку защищал от хулигана?! И на вот тебе — превысил пределы необходимой обороны. Тут что-то не так!
