Это означало лишь то, что Вук опять обезьянничал — подражал Владо Дедиеру. «Великосербство» вышло из моды после того, как гитлеровцы объявили сербов «нацией заговорщиков», «низшей нацией». И «высшие круги» Белграда, вчерашние ярые националисты, с готовностью согласились признать, что сербская нация отнюдь не ведущая нация Югославии, что разговоры о великом Душановом[27] сербском царстве на Балканах — это трепатня лавочников, утопия. Со страниц газет «Политика» и «Ново време» они призвали народ «забыть свое национальное прошлое». Они же создали и угодное немцам правительство во главе с генералом Недичем, а вернее, полицейский аппарат, с помощью которого гаулейтер Сербии Нейхгаузен превращал страну в базу снабжения рейха.
В Хорватии власть получили террористы-усташи. Их лидер Анте Павелич с благословения Муссолини и Гитлера провозгласил «независимое» хорватское государство, присоединив к нему Боснию, Герцеговину и половину Далмации. Копируя «идеи» своих шефов, Павелич установил в подвластных ему областях «расовые различия». В городах появились надписи на трамваях и автобусах: «Сербам, евреям и цыганам вход воспрещен». Сербы в Хорватии оказались вне закона. Поощряемые Ватиканом, усташи и их попы с остервенением резали, расстреливали, сжигали живьем простых людей, крестьян и ремесленников, которых перед тем перекрещивали, исповедывали и причащали. Они уничтожили более полумиллиона сербов, обильно снабдив чистилище покаявшимися схизматиками, жестоко мучили православных священников, разоряли церкви! Им казалось, что таким образом они мстят сербам за их прежнюю гегемонию, централизм и высокомерие. И в свою очередь мечтали о великой «Альпийской Хорватии», какой еще не видел свет, включающей в себя Сербию, Боснию, Далмацию и Герцеговину, все равно под чьей высшей властью — немецкой или итальянской.
Черногория стала частью итальянской империи. На том «законном» основании, что в 1896 году дочь черногорского князя Николая Елена перешла в католичество и вышла замуж за принца Неаполитанского. Но черногорцы упорно не признавали фашистской власти, и тогда муссолиниевский наместник, чернорубашечник Пирцио Бироли, подверг свободолюбивое население такому террору, перед которым померкли ужасы былых турецких зверств.
Воеводину и Бачку Гитлер пожаловал венгерским фашистам Хорта — плата за их участие в войне против Югославии и СССР, и они по старой своей привычке принялись усердно искоренять там «сербский элемент».
Оккупация Македонии также была провозглашена, как «освобождение от сербского рабства». Гитлер поручил «навести порядок» в Македонии болгарским шовинистам. Он не прочь был поиграть на извечных спорах болгар и македонцев.
Поделена была и «трудно покоряемая» Словения. Южную часть ее Муссолини присоединил к североитальянской провинции Венеция-Джулия и приказал срочно «латинизировать», а северная вошла в состав Германии, и фашисты начали в ней «восстанавливать немецкий характер края».
С поразительной быстротой рушилось, расползалось по швам, уничтожалось прежнее государство — королевская Югославия. Гитлеровцы, натравливая народы друг на друга, порабощали каждый в отдельности, «разделяли и властвовали». Осуществлялся давнишний план Гитлера и Муссолини в отношении Балканских стран — собрать их в качестве группы колониальных владений и превратить в огромный военный плацдарм агрессии, в житницу, в источник пополнения своих войск пушечным мясом. Балканские славяне, а также греки, румыны и венгры сделались батраками «высшей германской расы». Все они попали под сапог фашизма, но именно в условиях этого взаимного натравливания и этой приниженности, как никогда прежде, махровым цветом распустился повсюду в Югославии местный, чуть ли не племенной шовинизм.
В доме Дедиера опять начали вспоминать о «душановом царстве». Генерал Недич с разрешения немцев уже проповедывал великосербскую идеологию. Когда Иован шутливо заводил речь об этих метаморфозах с дядей Вуколом, тот угрюмо отмалчивался или переводил разговор на тему о трудностях жизни, наугад щеголяя случайно запомнившимися французскими словами. Но однажды он без всяких околичностей крепко ругнул и бошей с их Гитлером, и Недича. Это означало, что ветер у него в передней подул в иную сторону. Гости Дедиера все чаще заговаривали по-сербски. И на забытые темы: об особых добродетелях сербской нации; о том, что Сербия — это балканский Пьемонт, ей суждено собрать в единое — интегральное целое все балканские государства подобно тому, как Савойская династия объединила Италию; о традиционной дружбе югославов с англо-саксами…
Дедиер теперь дружил с англичанами, которые не успели удрать из Белграда и притаились под видом местных жителей. Как-то, засидевшись у Вука до вечера, Иован увидел в саду одного переодетого английского джентльмена, он не раз заходил прежде в магазин Фишера, интересуясь главным образом справочниками и путеводителями по Югославии. Дедиер гулял с ним по дорожке, разговаривая то по-английски, то по-сербоки. До слуха Иована долетело несколько фраз. Дедиер жаловался на тяжелые времена. Англичанин, старательно выговаривая сербские слова, выражал сочувствие угнетенному народу и предлагал свою помощь «преследуемому антифашисту» Дедиеру и его друзьям. Кажется, даже обещал деньги и оружие, впрочем, за какие-то услуги…
Все это было так странно!..
В тоске и смятении размышлял Милетич о том, что же будет дальше с его страной, с ним самим.
В магазине, где он служил, немцы устроили полицейский пост. Книги растащили, пожгли. Старика-еврея Фишера гестаповцы упрятали в концлагерь на Банице, откуда «Марица» — закрытый черный автобус — увозила заключенных на расстрел.
С каждым могло случиться что-то неожиданное, страшное. Иован часто вскакивал ночью в холодном поту: ему чудилось, что против дома остановилась черная «Марица».
Он ушел бы в Сплит к отцу, но не решался выйти из города. В приказах, вывешиваемых на улицах, и в сообщениях Германского информационного бюро то и дело сообщалось об арестах и расстрелах подозрительных лиц, связанных с «мятежниками» и «бандитскими гнездами» в горных деревнях Сербии.
Один из приказов немецкого коменданта Белграда генерал-лейтенанта Шредера гласил: «Ночью группой неизвестных сербов в Белграде убиты два германских солдата. Утром по моему приказанию расстреляно из среды местного населения сто человек. Впредь за каждого убитого германского солдата будет расстреливаться сто сербов». А на следующее утро Иован прочел на той же стене, под тем же приказом: «Да здравствует Советский Союз!», «Долой Гитлера и его банду!».
Увидев эту надпись, Милетич почувствовал себя, как утопающий, которому удалось вынырнуть и глотнуть свежего воздуха. Сердце его радостно забилось: народ не склонился перед оккупантами! Народ борется! С каким жгучим стыдом он вспомнил советы Вука: «Сиди тихо, не суйся в пекло, береги свою голову, будь доволен судьбой, ведь ты еще жив, а смотри, сколько людей погибло!..» Еще вчера эти советы казались Милетичу благоразумными. Но сейчас… сейчас перед ним во всем своем обаянии встал образ Павла Корчагина, и Корчагин в Иоване подавил Вука…
Он собрался уйти к партизанам. Все подготовил для похода: и рюкзак, в который положил заветную книгу Островского, и пилотку, и починенную тужурку, и иголку с суровой ниткой…»
«…Во всем том, что рассказывал Иован, сразу трудно было разобраться. Но вспомнив слова Ленина о слабости балканского пролетариата, я стал понимать, почему компартия здесь не смогла успешно бороться с международным капитализмом и своей шовинистической буржуазией, почему национализм в Югославии взял верх над идеей братского демократического союза балканских и придунайских стран, в основе которого лежит традиционная идея славянского братства. Некому было поднять народ на борьбу с захватчиками, удержать государство от разрушения. И если б не пример советского народа, горой вставшего против фашизма, не было бы тут и организованного партизанского движения. Да к тому же еще народ вспомнил былые дни, ведь изгнаны были отсюда и турки, и орды Наполеона. О начале всенародного восстания я уже знал от Мусича. Сейчас меня особенно интересовал боевой партизанский путь Иована, история Шумадийского батальона.
…Тринадцатого июля 1941 года, воскресенье. В этот день Иован решил покинуть Белград. Город полнился грозными отголосками народного восстания против оккупантов. После двадцать второго июня никто уже не мог сидеть дома сложа руки. «Теперь, когда сражаются братья-русские, — нас много», — говорил каждый и искал себе оружие. В старой Сербии, в окрестностях Нови-Пазара, пять тысяч крестьян бросили хозяйства и, объединившись, прогнали фашистов со своих земель. На границе Черногории и Герцеговины, в горном районе Требинье, создался территориальный центр партизанского движения. А в малодоступных горах и лесных дебрях на севере Сербии, щадя свои силы, укрывались группы солдат и офицеров, оставшиеся от разложившейся королевской югославской армии; они окрестили себя «четниками», от сербского слова «чета» — так назывались в средние века отряды, воевавшие против турок. Четниками командовал полковник генерального штаба Драже Михайлович. В своих листовках он заявлял, что его поддерживают Англия и югославский король Петр, бежавший в Египет.
