И вновь, теперь уже по телефону, спросил у Сухомлинова: действительно ли при Сольдау все же случилось несчастье и два корпуса Самсонова окружены и разбиты?
Сухомлинов уклонился от ответа и ничего определенного не сказал. Но вскоре позвонил Бьюкенен и сообщил: у него в кабинете сидит майор Нокс, который представлял союзников при Самсонове и который видел все, что происходило на фронте второй армии. Не желает ли военный министр встретиться с Ноксом и послушать его более чем печальный рассказ о событиях последних дней в Восточной Пруссии?
Сухомлинов наотрез отказался, сославшись на чрезмерную занятость. И тогда Бьюкенен сказал в телефон:
— Ваше высокопревосходительство, дорогой генерал Сухомлинов, катастрофа генерала Самсонова — факт, и о ней говорит весь Петербург. Майор Нокс убежден, что вся операция в Восточной Пруссии была начата слишком поспешно, в угоду нашему другу Жоффру, и поэтому потерпела неудачу. Майор Нокс также убежден, что штаб фронта и верховного главнокомандующего безобразно координировал действия первой и второй армий, а вернее сказать, вовсе не координировал и не мог заставить Ренненкампфа воевать как положено. И что генерал Жилинский гнал Самсонова в три шеи вперед, но совершенно ничего не делал, чтобы помочь ему, и даже не возвратил ему второй корпус Шейдемана после того, когда великий князь разрешил это сделать. Майор Нокс обвиняет во всем Жилинского, а Ренненкампфа называет изменником воинскому долгу, как, впрочем, его уже называет весь Петербург, ибо генерал Самсонов был предоставлен самому себе и им не поддержан. Вы можете согласиться со мной или не согласиться, но от этого ничего не изменится. Армия генерала Самсонова пока выведена из строя, и я так и телеграфирую в Лондон правительству его величества.
Сухомлинов ответил:
— Я не могу, господин посол, разговаривать на подобные темы по телефону, если бы и знал что-либо. До тех пор, пока генеральный штаб не сообщит мне о положении на театре действий второй армии Самсонова, я лишен возможности сказать что-либо даже нашим уважаемым союзникам, ибо сам узнаю о новостях из канцелярии генерального штаба.
Бьюкенен не верил ни одному его слову, но и ничего иного добиться не мог: Сухомлинов не хотел давать повода великому князю подозревать его в распространении недоброжелательных слухов о ходе войны и о верховном главнокомандовании, — с него было достаточно того, что великий князь и без того не переносил его имени и делал все, чтобы держать его подальше от своей ставки и даже от царя.
Однако царь пока оказывал ему, Сухомлинову, полное доверие и от поры до времени вызывал для докладов по тем или иным вопросам войны. И выслушивал его с подобающим вниманием, как делал когда-то, будучи наследником и проходя курс кавалерийских наук под его начальством.
Вот и сейчас, — вызвав его во дворец, царь без всяких предисловий спросил:
— Владимир Александрович, Петербург наводнен слухами самыми ужасными о событиях при Сольдау. И послы союзников обеспокоены и одолевают Сазонова тревожными вопросами о событиях в Восточной Пруссии. Я жду от ставки доклада. Вы, конечно, осведомлены о ходе сражения в Восточной Пруссии. Что могло случиться, коль всем ведомо, что немцы отступают, а генералы Ренненкампф и Самсонов наступают? Или это не так? Прошу вас говорить мне все откровенно.
Сухомлинов был удивлен: царь до сих пор не имеет доклада ставки. Неужели великий князь и сам еще точно не знает о трагедии? И что он скажет, узнай, что о событиях в Восточной Пруссии царь спрашивает у него, Сухомлинова, а не у верховного главнокомандующего?
Но царь ждал, и медлить было нельзя.
— Вторая армия генерала Самсонова, ваше величество, потерпела неудачу, — ответил он и умолк, как бы подчеркивая всю значительность происшедшего.
— Неудачу или разбита? — спросил царь, сидя за столом.
— Неудачу, ваше величество. Окружены два корпуса, тринадцатый и пятнадцатый. Первый и шестой отошли к нашей границе: к Млаве и Мышинец.
— А почему называют ужасные цифры наших пленных: сто и даже сто десять тысяч человек? Это уже — три корпуса.
— Не могу знать, ваше величество. Очевидно, неприятельские лазутчики постарались. Я знаю, что в сражении с врагом на этом участке фронта находилось не более восьмидесяти тысяч, из коих ведь есть и павшие смертью храбрых, и раненые. Полагаю, что пленены могут быть тысяч тридцать.
Царь встал из-за стола, подошел к висевшей в стороне карте, посмотрел на нее и наконец спросил:
— Где происходили последние сражения?
Сухомлинов назвал места последних боев, и царь тут же переставил на карте флажки и нарисовал новые стрелы красные и синие, нацеленные на центральные корпуса второй армии с севера, запада и юго-востока, так что Сухомлинов удивился: царь, видимо, хорошо знал местонахождение армии Самсонова и атакуемого ею противника, но сейчас нарисовал стрелы, направленные против второй армии.
— Как же так? — произнес он после раздумья. — Ведь всем было ведомо, что противник отступает к нижней Висле и что Ренненкампф и Самсонов теснят его все более. Что случилось, как вы находите, Владимир Александрович? Ведь Мартос — герой японской кампании. И командующие обеими армиями — герои японской кампании. Я полагал, что донесения из армии и ставки соответствуют действительности, и менее всего ожидал неудачи здесь, в Восточной Пруссии. Ведь все твердили, что восьмая армия разбита, что вся Восточная Пруссия бежит в Берлин и что сам Берлин объят тревогой и паникой, так что Вильгельм вынужден был снять с западного театра три корпуса. Ничего не понимаю, — пожал он плечами и закурил папиросу.
Сухомлинов еще не видел царя таким взволнованным и успел отметить: «Карьера великого князя, кажется, кончилась, а рано или поздно, но он все равно назначит себя верховным. Царь…»
И ответил возможно обстоятельней:
— Ваше величество, германское командование имело в виду всего только отбросить нашу вторую армию к границе, как выходившую глубоко в тыл немцам и могшую отрезать восточную группу войск восьмой армии от западной. С этой целью, пользуясь тем, что Ренненкампф ее не преследует, восьмая армия и начала операцию по изгнанию армии Самсонова, усиливая западную группу войск, а именно корпус фон Шольца, передислоцированием сюда первого армейского корпуса фон Франсуа — к правому крылу Шольца и первого резервного корпуса фон Белова, — к левому крылу, чтобы приостановить атаки наиболее сильного нашего пятнадцатого корпуса генерала Мартоса. Корпусу же фон Макензена приказано было отогнать наш шестой корпус к границе, чтобы он не соединился со вторым корпусом Шейдемана. Но случилось то, чего и сами немцы не ожидали: генерал Благовещенский, после неудачного боя четвертой дивизии генерала Комарова, отступил от Бишофсбурга — где шел бой, — за Ортельсбург и тем самым освободил противнику путь в тыл корпусу генерала Клюева на правом фланге второй армии. А немного спустя то же случилось и с первым корпусом Артамонова на левом фланге, который покинул позиции по ложному приказу, не без участия штаба восьмой армии, надо полагать, и отошел к Сольдау и ниже, к Млаве. Оба фланга армии генерала Самсонова оказались обнаженными вдруг. По вине командиров корпусов. Требовалась незамедлительная помощь генерала Ренненкампфа, маршем по сорок — пятьдесят верст в сутки, но Ренненкампф отпустил от себя немцев на сто верст, а продвигался по пять верст в сутки. И два корпуса второй армии и одна бригада из корпуса генерала Кондратовича оказались отрезанными.
— Невероятно, — произнес царь после долгого молчания. — Ренненкампф — волевой генерал, я знаю, герой Гумбинена… Как же он мог не помочь генералу Самсонову? Какова судьба генерала Самсонова? Мартоса? Клюева?
Сухомлинов подумал: «Мои слова при прежнем докладе не возымели действия» — и ответил:
— Дерзну повторить, ваше величество, что лично Ренненкампф к победе при Гумбинене не имеет никакого отношения. Его даже командиры корпусов не смогли найти на поле боя, чтобы посоветоваться. Победа при Гумбинене совершена преданными вашему величеству доблестными русскими нижними чинами и их непосредственными командирами-офицерами. А теперь и им, храбрецам нашим, придется отступать, ибо немцы непременно попытаются атаковать и первую нашу армию, тем более что они получили три свежих корпуса, снятых с западного театра…
— Вы не отвечаете на мой вопрос, Владимир Александрович. Что-нибудь случилось с Мартосом и Клюевым? Обыватели говорят, что они мертвы. А ставка молчит. То есть пока ничего не может сказать официально.
И Сухомлинов сказал взволнованно, хотя и сдержанно:
— Мартос и Клюев, кажется, живы, но пленены. Что касается Самсонова, то полагаю, судя по его письму ко мне… Вы понимаете, ваше величество, что человек, который просит побеспокоиться о его семье… Не смог он снести такого горя и просил меня передать вашему величеству, что он честно исполнял свой сыновний долг перед престолом и отечеством. Исполнял, — вы догадываетесь, ваше величество, когда говорят такие слова. Я полагаю, что Александра Васильевича с нами уже нет…
