Сергей Григорьев - Кругосветка

Еще не доходя до лужицы, над которой стояла на коленях Маша, черпая в чайник кружкой воду, я почуял запах стоялой воды. К тому же она была ржавая.

— Хозяйка, оставь воды кобыле, — пошутил Евстигней.

Лошадь склонилась к воде, прикоснулась к ней губами, словно поцеловала, и подняла голову.

— Этой воды лошадь пить не станет… Зря, хозяйка, набираешь. Гляди, вода вроде квасу.

— Это еще лучше. У нас чаю осталось мало, — ответила Маша, — можно меньше чаю заварить, и будет крепкий.

— Ай, практичная хозяйка! Дай бог всякому… Но, милая! И нам ведь пить надо.

Лошадь постояла в задумчивости с поднятой головой и пошла на ветер. В полуверсте от нашего стана кобылка нашла вторую лужицу, побольше первой, и стала из нее пить. Маша вылила ржавую воду из чайника и, дав сначала лошади напиться — «Небось лошадь воды не замутит», — начерпала полный чайник, а Стенька — котелок.

Мы вернулись на стан. Маша, подбегая к Пешкову, кричала:

— Вода!.. Вода!.. Это лошадь нашла!..

Скоро у нас на скудном костре закипели, низко навешенные, чайник и котелок.

— Котелок-то поганый, из него лошадь пила, — заметил Вася Шихобалов.

— Лошадь не поганая, — возразила Маша.

— Кипячение убивает все микробы, — сказал Алексей Максимович.

— Точка, — заключил Абзац.

Пока мы ходили за водой, ребята, собирая топливо по наказу Евстигнея, натащили к костру порядочную кучку окаменелостей и камешков, причудливых или цветом, или весом, или видом. Мальчишки по прежним нашим прогулкам знали, что все это меня интересует.

Больше всего в кучке находил я «чертовых пальцев», затем зазубренных по краям кривых раковин — «унгулитов» голубоватого цвета, причудливо сросшихся, а иногда и очень правильных кристаллов гипса. Кое-что я откладывал в сторону; тогда один из искателей с гордостью говорил:

— Это я нашел.

Вот хрупкий кусочек блестящего мягкого уголька — это «асфальтейн» («Это я нашел», — Абзац). Вот лая лепешка с блестками на изломе — серный колчедан («Это я нашел, золото», — Батёк). Кусок известняка («Окаменелая рожь», — заметил Евстигней) сплошь из спекшихся раковин корненожек. Вот тяжелый, размером с голову ребенка, позвонок ихтиозавра («Чертова ступка», — определил Евстигней) — находка Стеньки с той улицы.

— А это кто нашел? — спросил я, держа в пальцах небольшой легкий камешек, невзрачный на вид, приметный разве только своей точной круглотой.

— Это мой! — ответил Козан.

— Давай сюда губы.

Козан выпятил нижнюю губу. Я приложил к ней круглый камешек, и — о чудо! — камешек плотно пристал к губе мальчишки…

На него посмотрели с завистью.

— Теперь, ребята, нам придется немножко поскучать, — сказал Алексей Максимович, почти подмигивая мне. — Наш министр финансов хочет вам прочесть нечто вроде лекции. Вы ему натащили столько чудес, — а его хлебом не корми, только дай ему хороший камень… Конечно, хорошо бы эти камни обратить в хлебы, но Сергею не дано совершать чудес, — очень жаль… Что поделаешь? Впрочем, слово, по евангелию, может заменить хлеб. Послушаем…

Ироническое вступление, сделанное Пешковым, меня не смутило нимало. Подобные «лекции», как и сказки Пешкова, входили в обычную программу наших экскурсий. Было бы с моей стороны нескромно, если б я сказал, что меня всегда слушали с восторгом, во всяком случае — терпели и мирились. За одного внимательного слушателя каждый раз я мог поручиться — это за Алексея Максимовича… Поэтому я начал смело:

— «Милостивая государыня и милостивые государи!» Так начинают лекции профессора и ученые. На сей раз и я, следуя их примеру, начинаю мою лекцию столь пышным обращением. Дело в том, господа, что нам выпало счастье под командой нашего отважного атамана посетить одно из самых замечательных, на мой взгляд, замечательнейшее место на всем земном шаре. Да, это так, и вы сейчас мне поверите. Место это замечательно уже по одному тому, что здесь находимся мы. И я предлагаю здесь соорудить пирамиду или обелиск. Мы здесь находимся и можем своими глазами обозревать одно из самых интересных мест земного шара. Осмотритесь кругом. Что мы здесь видим?

Мои слушатели, в том числе и наш проводник Евстигней, не выпускавший из рук кнута, послушно осмотрелись вокруг.

Нас окружало неровное, почти голое желтовато-серое плоскогорье, дальше шли бугры с промоинами потоков, глубокие овраги. От вчерашнего дождя в земле уже не осталось влаги, и по буграм тут и там на солнышке вставали смерчи, вздымая пыль и сухую траву, они, крутясь, бежали по буграм, делались все выше, как будто гонялись друг за другом, и вдруг, развеясь, пропадали, не оставляя никакого следа. Вдали голубела Волга узкой полоской. Над нами высоко в безоблачном, чистом небе кружили степные орлы…

— Над нами океан земной атмосферы. Но было время, когда над этими горами бушевали не ветры, а настоящие морские волны. А эти горы были морским дном. Вон там, где сейчас реют орлы, а может быть еще выше, была поверхность моря. Вот откуда эти окаменелые раковины. «Чертовы пальцы» — это остатки хвостов очень больших моллюсков белемнитов; «окаменелая рожь» — это не что иное, как спрессованные ракушки морских животных корненожек. А то, что наш уважаемый Евстигней Петрович назвал «чертовой ступкой», — окаменелый позвонок ихтиозавра, что по-русски значит «рыба-ящер». Это чудовище бывало длиной до семи саженей. У него были челюсти очень длинные, а пасть усеяна множеством острых зубов. Вместо ног у него были ласты, как у китов, ходить ихтиозавры не могли, а только плавали. Питались рыбами. В глубине океана мало света, поэтому у ихтиозавра было два огромных глаза. Чтобы ихтиозавр не наткнулся впотьмах глазом на что-нибудь острое, у него глаза были защищены костяным кольцом… Правда, страшилище? Что ихтиозавр был именно таков, ученые узнали по множеству найденных окаменелых остатков их скелетов.

По окаменел остям, которые мы находим в глинах, песчаниках, доломитах, известняках, вообще в осадочных породах, ученые судят о возрасте тех слоев земли, которые отлагались на дне древнего океана, погребая остатки живых растений и животных. В разное время на земле жили разные животные и росли разные травы и деревья. Ихтиозавр жил в «юрскую эпоху» земли — это далекое время. Хотя геология — наука молодая, ей от роду нет и ста лет, но она любит древние времена и считает не годами, не столетиями, даже не тысячелетиями, а десятками и сотнями тысяч лет. Ихтиозавры жили до нас целую тьму тысячелетий. Сроки эти гадательны, а потому я не стану говорить цифр, все равно вы их не почувствуете и забудете. На срезах гор у волжских берегов, на крутых скалах оврагов мы видим, что слои песка чередуются с глиной, а ниже лежит камень. Это песчаники, известняки, а под ними глубже — первозданные породы, например граниты. Считают, что первозданные породы образовались, когда земля, остывая от огненно-жидкого состояния, переходила в твердое, она застывала неровно — буграми и ямами. Там, где бугры, — суша, где впадины — море, где земля застывала складками, — горные хребты. И долго спустя, когда из первозданных «вулканических» пород, размытых волнами, течением, дождями, образовались намывные осадочные породы, земля продолжала остывать и сжималась при этом неравномерно — где больше, где меньше. От этого в осадочных породах происходили сдвиги, сбросы, опрокидывания. Один из таких изломов случился вот здесь, где находимся мы теперь. Вероятно, это случилось в те очень древние времена, когда из-за подземной катастрофы образовались провалы Каспия и Черного моря, а одновременно выросли огромные хребты гор Кавказа. Земные пласты наклонились в сторону Каспийского моря. И тут, где мы сейчас, сломались! Получилась огромная трещина в направлении с запада на восток. Один край ее поднялся, образовав хребет Жигулевских гор, другой край опустился. Получилась большая впадина. Когда много тысяч лет спустя из множества ручьев, речек и рек, сливаясь воедино, образовалась Волга, Жигулевские горы преградили ей путь. Она долго не находила выхода. Горы были тогда куда выше, чем теперь. И Волга несла воды во много раз больше, чем теперь. Вода постепенно накоплялась, и к северо-западу от Жигулевских гор образовалось огромное озеро-море. Горы были плотиной этого великого пруда.

Теперь взглянем на Волгу. Мы видим только узкую полоску голубой воды. А когда-то берег Волги, куда мы сейчас стремимся (там стоят Ермаков погост и Переволока), был берегом великого Хвалынского моря, от которого остались теперь Каспий, Аральское море, несколько соленых озер да бесконечные пески и солончаки киргизских степей. Та Волга, что мы видим сейчас, была в очень древние времена глубоким заливом Хвалынского моря. И город Хвалынск — теперь ничтожный приволжский городишко — являлся тогда океанским портом, если только он существовал, хотя бы и под другим названием.