Ужинали на кухне. Светлана журила деда за пережаренную картошку, хвалила огурцы, рассказала о том, что вчера тетка заказывала разговор с Индией, что там все в порядке…
— А как Володька? Давно я его не видал.
Светлана смутилась. Вилка в ее руке остановилась на полпути.
— Ничего, спасибо, дедушка… Ему дали хорошую роль в кино. От радости ходит и не дышит.
— Жених, что ли, он твой? — подчищая со сковородки остатки картошки, Петр Егорович испытующе посмотрел на Светлану. Заметив, каким жарким пламенем вспыхнули ее щеки, подмигнул. — Вижу, вижу, от меня ничего не спрячешь. Чего покраснела-то, как крымский помидор? Не бойся, никому не скажу.
— Дедушка, ну как тебе не стыдно! Ведь ты давно его знаешь. Он просто мой хороший товарищ. Три года играем в одном драмколлективе…
Петр Егорович, изловчаясь наколоть вилкой срывающийся с нее кружочек огурца, покачал головой.
— Играли… Вы играйте, да смотрите не доиграйтесь до чего не следует. Рано еще тебе. Вот когда кончишь учебу, тогда забивай этой дурью голову.
— Ну, дедушка, дедушка!.. — Светлана, словно отбиваясь от назойливых пчел, замахала руками. — Какой же ты невозможный и старомодный!.. Володя мой друг, он помогает мне на вступительных экзаменах, его любит мама… Папа к нему тоже относится с уважением. Ну что здесь особенного?
— Помогает в экзаменах… — усмехнулся Петр Егорович. — Что, разве Корнея Карповича мало? Али он знает меньше твоего Володьки?
— Да нет, нет же, дедушка… Ты просто невыносим!..
— А как этот самый, рыженький, в очках, который от любви хотел застрелиться из отцовского нагана?
— Кто, Коля Рогачев?
— Не знаю, кто он там, Рогачев или Ухватов, а ты с ним поосторожней. Как бы не пальнул по Володьке, а то и по тебе.
— Коля сдает экзамены в физико-технический. Он пройдет. Он круглый отличник. Лауреат трех математических олимпиад Москвы.
— А что же ты его так… от ворот поворот? И лауреат, и круглый отличник, и даже стреляться из-за тебя вздумал.
— Ну, знаешь что, дедушка!.. От твоих вопросиков можно полезть на стену! — Светлана выскочила из-за стола и убежала в комнату.
А когда Петр Егорович помыл посуду и вошел в комнату, Светлана уже стирала пыль с мебели.
— Дедушка, у тебя на гардеробе можно редиску сажать.
— Нарочно не убираю, чтоб почаще заглядывала к деду.
Петр Егорович сел в жесткое кресло и, наблюдая за внучкой, закурил. Светлана видела, что настроение у деда отличное: в Индии все благополучно, внучка успешно сдает экзамены, от старшего сына Владимира из Иркутска утром пришло письмо, в котором он сообщает, что поставили его начальником цеха… А час назад приходил монтер с телефонной станции и сказал, что завтра придут устанавливать телефон.
— Когда у тебя последний?.. — Петр Егорович осекся, подыскивая нужное слово.
— Последний тур? — Светлана пристально посмотрела на деда, наблюдая за выражением его лица.
— Последний экзамен, — хмуро поправил ее старик.
— Ровно через шесть дней. Боюсь его ужас как! Аж дух захватывает, как только вспомню. На этом экзамене будет сам Кораблинов.
— Ну, а если… — Петр Егорович не договорил фразы, закашлялся.
— Что если? — не дождавшись, пока прокашляется дед, спросила Светлана.
— Если на третьем экзамене… будет неудача?
С тряпкой в руках Светлана застыла у тумбы, на которой стоял телевизор, и растерянно смотрела на деда.
— Ой, дедушка, даже не знаю, что я тогда сделаю, если провалюсь!..
— Тогда беги к Кольке Рогачеву и проси у него отцовский наган.
Светлана скомкала в ладонях тряпку и разразилась нервным смехом, от которого у нее выступили на глазах слезы.
— Положи тряпку и присядь, давай поговорим.
Светлана села на стул и опустила руки.
Петр Егорович заговорил не сразу. Видно было, что беседа, которую он хотел начать, должна быть не из легких.
— Я слушаю тебя, дедушка.
Петр Егорович к главному в разговоре подходил исподволь:
— Жизнь, доченька, штука заковыристая. Иногда в ней получается и так: ты к ней с открытой душой, а она к тебе задом, да еще так лягнет в придачу, что не успеешь и ахнуть, как ты уже лежишь на земле и на обеих лопатках. Так что ко всему нужно быть готовым. Перед отъездом отца мы долго говорили с ним обо всем, но тут, как мне кажется, твоя тетка все карты путает. Вихорь у нее в голове, вот она и крутит тобой.
— Ты о чем, дедушка?
— Зачем с теткой ходишь в ГУМ?
Светлана смутилась, догадываясь, что дедушка знает о ней больше, чем она думала.
— Как зачем?! Затем, зачем все люди ходят в магазин.
— А еще зачем вы с ней туда зачастили? — Теперь Петр Егорович уже не просто спрашивал, а почти допрашивал.
— Ты, наверное, имеешь в виду демонстрационный зал?
— Да, этот самый… демонстрационный зал. — Петр Егорович встал, закрыл форточку и остановился у окна. — Как зовут людей, которые в магазинной одежде прохаживаются по длинному столу и показывают новые моды?
— Манекенщицы… — растерянно ответила Светлана. — А что?
— Ты по столам ходила?
Светлана молчала, потупив взгляд.
— Я спрашиваю: ты по столам ходила в казенной одежде и показывала публике новые моды? — Петр Егорович строго смотрел на внучку. Он понимал, что рано или поздно, но этот, как видно, неприятный для Светланы разговор должен состояться.
— Да, ходила… — еле слышно пролепетала Светлана, — но что здесь особенного, дедушка? Заведующая залом Мария Николаевна хорошая приятельница тети Капы. Однажды тетя взяла меня с собой и познакомила с Марией Николаевной. Та попросила продемонстрировать спортивный костюм. Ну, я но могла отказать, два раза прошла но демонстрационной дорожке.
— А второй раз?
— Второй раз Мария Николаевна сама позвонила мне и попросила зайти к ней. Об этом даже мама знает.
— А в этот раз какую моду ты показывала на столе? — не без откровенной насмешки в тоне спросил Петр Егорович.
— Демонстрировала летний ситцевый сарафан молодой девушки.
Петр Егорович прошелся по комнате, переставил с телевизора на стол вазу с цветами, которые принесла Светлана, и сел в кресло.
— Большой беды от того, что ты два раза прошлась перед публикой в магазинном наряде, конечно, нет, хотя и погордиться тут тоже нечем. Вся беда в том, доченька, что твоя родная тетка тянет тебя не в ту сторону. Уж не договорилась ли она со своей приятельницей Марией Николаевной насчет того, чтобы в случае неудачи на экзаменах устроить тебя манекенщицей? — Петр Егорович сердито хмыкнул. — Ишь ты — манекенщица!.. Слово-то мерзкое, аж ухо его не принимает. Что-то вроде… самогонщицы. — Петр Егорович строго взглянул на внучку. — Я спрашиваю: не успела ли уж тетка договориться с Марией Николаевной?
— Договорилась, — еле слышно ответила Светлана.
— Так я и чуял. А в стюардессы кто тебя сватал? — в упор спросил Петр Егорович.
— Не в стюардессы, а в бортпроводницы, — робко поправила деда Светлана.
Петр Егорович громко рассмеялся.
— Ишь ты!.. Бортпроводница. Тоже словечко двухэтажное. Хрен окрестила шоколадом. Как будто хрен от этого стал слаще. И тут сватьей была тетка?
— Да, — подавленно ответила Светлана.
Петр Егорович заметно волновался.
Продолжая этот трудный для Светланы разговор, он чувствовал себя неловко. Вроде бы и не было нужды заводить эту беседу: экзамены Светлана пока сдавала успешно, Корней Карпович почти заверил его, что все будет в порядке… И все-таки предчувствие какого-то неблагополучия, в которое втягивала племянницу Капитолина Алексеевна, томило Петра Егоровича. Он еще раз прошелся из угла в угол по комнате и встал спиной к окну, опираясь ладонями о подоконник.
— В роду нашем, доченька, никогда не было ни стюардесс, ни манекенщиц. — Голос его звучал приглушенно. — А род наш давний, и корень его крепкий. Когда-нибудь я расскажу тебе про своего деда. Это значит — твоего прапрадеда. Ты уж теперь взрослая и должна знать, откуда ты произошла, какая кровь течет в твоих жилах.
Петр Егорович замолк, глядя на понуро сидевшую внучку.
— Дедушка, никакая работа не зазорна. Кто-то же должен быть и стюардессой, и манекенщицей…
— Правильно! Молодец!.. — дед не дал Светлане договорить. — И банщицей, и в парикмахерской обрезать на руках и ногах ногти, и пивом торговать в палатке да слушать там с утра до вечера грязные словечки пьяных ханыг. Везде нужны работники. Но я совсем не об этом. Я о другом…
Петр Егорович прошел на кухню, поставил на плиту чайник и возвратился в комнату. Светлана видела по лицу его, что разговор этот дед завел не случайно, и чувствовала, что с каждой минутой их беседы ответы ее становятся все менее уверенными и не до конца искренними. А Петр Егорович, на какое-то время потерявший твердую почву под ногами после заявления Светланы, что никакой труд в нашей стране не является зазорным, снова обрел неопровержимую напористость своих доводов. Привалясь спиной к гардеробу, он продолжал:
