Крымов в полном отчаянии продолжал ходить и с болью в голосе, с укором и еле сдерживаемым негодованием говорил:
— Что вы наделали, ваше превосходительство? Что вы наделали? Вы же испортили все, и теперь мы вряд ли сможем прийти на помощь нашим товарищам по оружию, пятнадцатому и тринадцатому корпусам. Как же можно так воевать, если каждый командир позволяет себе поступать так, как ему заблагорассудится?.. Как хотите, ваше превосходительство, а я немедленно доложу командиру корпуса. От себя, как исполняющий обязанности начальника штаба корпуса и представитель командующего армией, настаиваю на том, чтобы вы немедленно, сейчас же, повернули свой отряд на Нейденбург и поддержали действия дивизии генерала Рещикова, направляющейся на Мушакен.
Генерал Сиреллиус разводил руками, пожимал плечами и беспомощно произносил:
— Теперь я уже ничего сделать не могу… Всю ответственность я беру на себя.
Орлов, не сходя с мотора, сказал:
— А что проку в том, ваше превосходительство, что вы берете на себя всю ответственность, коль приказ командующего армией не исполняется и десятки тысяч людей могут попасть в плен? Кому нужна ваша ответственность? Благовещенский оголил правый фланг по собственному почину и взял всю ответственность на себя. Артамонов оголил левый фланг армии и тоже взял всю ответственность на себя. А в итоге — вторая армия поставлена на грань катастрофы.
Сиреллиус выслушал Орлова молча, а потом спросил:
— Капитан, кажется? Быть может, вы соблаговолите сойти с мотора и представиться, а уже затем и говорить всякие благоглупости, если вам позволят это делать старшие по чину и положению?
Крымов жестко ответил за Орлова:
— Ваше превосходительство, благоволите уважать боевого офицера и личного представителя главнокомандующего фронтом, капитана генерального штаба Орлова, к тому же трижды раненного.
Сиреллиус увидел на груди Орлова крест Святого Георгия и извинился:
— Прошу извинить, господа. Темно, не заметил. И голова плохо соображает в суматохе сей…
Крымов поздоровался с Орловым, осведомился о самочувствии и, попросив его подождать немного, скрылся в домике, где был командир корпуса, а через несколько минут вернулся оттуда вместе с заспанным Душкевичем, который, застегивая на ходу гимнастерку, спросил у Сиреллиуса:
— В чем дело, ваше превосходительство? Ведь я приказал без моего письменного распоряжения не отступать ни на пядь? Что случилось?
Генерал Сиреллиус козырнул и повторил то, что говорил Крымову.
Генерал Душкевич уныло покачал головой и произнес в полной безысходности:
— Все действительно испорчено. Все погибло, генерал Сиреллиус. Придется выставлять на ваше место последний корпусной резерв: Нейшлотский и Петровский полки, ибо у противника — паника и Гинденбург принимает все меры помощи Франсуа. А вы преподносите противнику еще один подарок: оставляете Нейденбург. Как Артамонов подарил дорогу Сольдау — Нейденбург. Как Благовещенский подарил район Вилленбург — Пассенгейм. На подобных подарках противник и добивается побед над русским оружием. Ах, генерал, как вы легко поддались россказням какого-то офицера и труса! А ежели этот офицер суть лазутчик врага?
— Ноя же видел, ваше превосходительство: наш, русский, офицер, ранен, выбрался из плена, — оправдывался растерянно генерал Сиреллиус. — Я сказал, что беру всю ответственность на себя и постараюсь исправить дело.
Крымов с негодованием прервал его:
— О каком исправлении вы говорите, ваше превосходительство? Мы потеряли за двое суток тысячи нижних чинов и офицеров. Чем вы можете это поправить? Напрасными новыми жертвами, кои неизменно будут, так как противник немедленно попытается вновь занять Нейденбург, а мы должны будем не позволять ему это сделать? Чепуха все, ваше превосходительство, — ответственность такая и такое исправление содеянного. Судить нас с вами будут за такое ведение войны. И правильно сделают, — заключил он с бесцеремонностью и добавил раздраженно: — И я стану первым, кто будет настаивать перед командующим армией и фронтом. Перед ставкой, наконец, на устройстве суда над некоторыми нашими командирами.
— Да за что же, помилуйте, ваше превосходительство? — умоляюще произнес Сиреллиус, величая Крымова по исполняемой должности генерала.
И тогда Орлов ответил:
— За то, ваши превосходительства, что мы своими руками делаем врагу победу, а ему только и приходится подхватывать ее, разукрашивать цитатами из сочинений Мольтке и Шлиффена — и размалевывать миф о непобедимости германского оружия во всех газетах и книгах. Для простофиль.
Генерал Сиреллиус хотел что-то возразить и умоляюще посмотрел на Душкевича, как бы говоря: «Да что же такое, ваше превосходительство, что яйца курицу начинают учить?», но не успел сказать: на полном скаку подлетел Тадеуш Щелковский осадил коня и сказал Душкевичу:
— Ваше превосходительство, в Нейденбурге — паника среди наших раненых и отставших от своих полков.
— Как отставших? — спросил Крымов.
— Пятьсот нижних чинов брошены генералом Сиреллиусом, — так поспешно сей генерал отступил, — ответил Тадеуш Щелковский, не зная, что генерал Сиреллиус был перед ним, и возмущенно добавил: — Я никогда подобного не видел даже на плохих маневрах. Занимать такой важный стратегический пункт для того, чтобы через несколько часов покинуть его без всякого давления со стороны противника, — по меньшей мере, странно. Если не преступно, извините.
— Вы, в форме легионера Пилсудского, неведомо, как и зачем попавший сюда, кто вам дал право так оскорбительно говорить о русских и об их командирах? — накинулся на него генерал Сиреллиус. — И как вы, офицер, можете позволять себе такое пренебрежительное отношение к старшим офицерам русской армии?
Тадеуш загорячился:
— Я достаточно воспитан, ваше превосходительство, чтобы не вызвать старшего, если он позволяет себе оскорблять мою честь.
— Как вы смеете? — воскликнул Сиреллиус.
Орлов сказал:
— Поручик Щелковский причислен к штабу второй армии и уже оказал ей немалые боевые услуги, ваше превосходительство. Выразить же он изволил не только свое собственное мнение, а и мнение многих офицеров.
Это было перед рассветом. А утром генерал Душкевич отдал приказ: вернуть с марша на Мушакен и двадцать четвертую дивизию генерала Рещикова.
Последнюю угрозу тылу Франсуа. Последнюю надежду и реальную силу, могшую расстроить противнику всю идею окружения корпусов Мартоса и Клюева. Ибо тыл Франсуа — Нейденбург — охраняли всего три батальона, а Макензен еще не мог выйти из боя под Ортельсбургом с шестым корпусом Благовещенского и не мог сомкнуть с частями Франсуа кольцо окружения, хотя и обезножил пехоту, гнал ее по пятьдесят километров в сутки, а теперь, усадив едва ли не всю. тридцать пятую дивизию на крестьянские телеги, погнал их вскачь по дороге Вилленберг — Нейденбург.
Крымов с обычной бесцеремонностью сказал:
— Ваше превосходительство, я, как представляющий командующего армией, не согласен с вами. Наоборот, я сейчас же поеду к генералу Рещикову, начальнику дивизии, и потребую от него быстрейшего марша на Мушакен. Это — единственная точка, куда могут отойти наши центральные корпуса.
Генерал Душкевич спокойно повторил:
— Полковник Крымов, прошу исполнить мой приказ, как начальник штаба корпуса.
Крымов сбычился и горячо произнес:
— Вы не имеете права, ваше…
И умолк, увидев приближавшихся двух конных, в которых без труда узнал Андрея Листова и Максима Свешникова, израненных и забинтованных чем попало, еле сидевших на лошадях.
Орлов стоял возле автомобиля, опираясь на палку, и удивленно воскликнул:
— Поручик Листов? Андрей? И Максим? Что с вами? Кто это вас так?..
— Потом, Александр. Дайте нам воды. Максим то и дело теряет сознание, — сказал Андрей Листов и хотел встать с коня, да не мог и упал на его шею.
Тадеуш Щелковский помог ему и возмущенно воскликнул:
— Пся крев прусская. Они же изрубили вас, Андрей, мой дорогой друг. Как же это? Почему с вами не был я, идиот несчастный?
— Не надо, Тадеуш. Все обойдется. И ты не смог бы управиться с целым эскадроном, — ответил Андрей Листов, а когда немного отошел, закурил с великим удовольствием и рассказал…
Генерала Самсонова со штабом армии он настиг в лесу, по дороге на Мушакен — Янов, и пристроился к его конвою из сотни казаков. Но когда Самсонов увидел в лесу, на просеке, разбросанные буханки хлеба, мешки с пшеном и патронные ящики, а на дороге — торопившиеся в тыл обозы и нахлестывавших лошадей ездовых, он остановил всех, расспросил, в чем дело, и понял: в тылу корпуса Мартоса случилась паника. И вернулся назад, в Орлау, приказав чинам штаба двигаться на Мушакен.
