— Для рубки, — ответил Куров.
Входя сюда, он думал, командир ухватится за его предложение, но командир смотрел безучастно.
— Совершенно не требуется, — не отрываясь от Курова, убийственно хладнокровно сказал командир. — Нас ничто не обязывает выезжать на рубку целым эскадроном и зря загромождать плац незачем. Еще что хотите сказать?
— Ничего, — холодея, чуть не шепотом ответил Куров.
Командир отвернулся к столу и углубился в свои бумаги.
Куров постоял еще немного и, злясь на свою неуместную робость, вышел наружу.
— Съел, Артем Васильич? — издеваясь над собой, пробормотал он. Однако через минуту был уже у отсекра ячейки — комвзвода Робея. Тот выслушал его и довольно откровенно рассмеялся.
— Не удивительно, что с тобой не стал разговаривать комэска. Неужели ты допускаешь, что за все время существования конницы никто не подумал об этом? Ерунда это. Даже если бы это было открытие, так все равно оно не будет принято. Почему? Потому, что тогда потребуется на каждый взвод десять командиров для наблюдения, да на этот лес станков и лозы не напасешься.
— Так, значит, не поставишь? — смотря ему в переносье, переспросил Куров.
— Что? Куда?
— На президиум?
Робей опять засмеялся.
— Ну, тогда Ветров поставит, — сердито повернулся Куров.
— «Ах, ты, — пробормотал про себя Робей, — еще в кандидатах, а уж с гонором!»
Куров, оглядываясь на Робея, думал по-своему: «Говорят, что только старые чиновники — бюрократы. Врут все! Не замечают, что у нас свои поспевают, молодые. А что, если бы ему сказать о люшкиной кобыле?» Он представил себе это и усмехнулся.
В обеденный перерыв Куров мигнул Люшкину, и, набрав обрубков лозы, они направились на плац и до уборки лошадей вымеривали там и подсчитывали. Ветров обещал Курову при помощи военкома собрать президиум и позвать на него Гарпенко. Вот почему так старательно Куров мусолил бумагу расчетами и чертежами.
После уборки и чаю он собрался было опять на плац, когда за ним вошел Шерстеников.
— В библиотеку на президиум зовут, — позвал он Артема и, оглядываясь по казарме, по привычке заворчал: — Говорил, надо на рейки плакаты-то, теперь все изорвались. Вам бы только с рук, а с ног-то хоть собаки гложи. Журналы-то зачем сюда таскаете, места нет вам в ленуголке-то? Растаскают все, а собирать-то — дядя?
— Ты вон его ругай, — мигнул Ковалев на Карпушева, — он это все таскает у тебя. Он как-нибудь у тебя всю библиотеку упрет.
— Болтай, болтало, — сердито огрызнулся Карпушев, — язык-то у тебя без костей.
Куров, нащупывая в кармане брюк бумажку с выкладками, вошел в библиотеку смело, с твердым намерением стоять до конца. Президиум был в сборе. У окна, навалившись на шкаф, стоял Гарпенко, Смоляк возился с новыми брошюрами.
— Все, — не поднимая головы, сказал Робей. — Я думаю — начнем. На повестке дня у нас доклад Хитровича, но его пока придется снять. Следующий вопрос — товарища Ветрова.
— Курова, а не Ветрова, — поправил Робея Смоляк. — Так, кажется? — повернулся он к Ветрову.
— Да, да.
— Слово имеет Куров, — объявил Робей, все еще не глядя на присутствующих.
Куров заторопился с своей бумажкой, долго ее развертывал путающимися руками, наконец, встряхнув толовой, заговорил.
— Я насчет рубки. Первый взвод должен давать девяносто, а дает семьдесят два, — мы не выполняем договора. Осталось два занятия, и нам не догнать. С пикой вовсе ни одного занятия нет. Мы хотели вечером заниматься, но разве на одном станке весь эскадрон поместится? Даже если по очереди будем, повзводно, и то придется проехать только по разу, а время затратим до отбоя. Да и сами занятия по рубке. Баклуши мы бьем на них, а не занимаемся.
Он показал свой чертеж оборудования манежа для рубки и, точно подсчитывая, определил, что это мероприятие увеличит продуктивность занятий по крайней мере раз в пять, с учетом всех издержек и на лозу и на руководство начсостава.
— Дай слово, — кивнул Ветров Робею, когда кончил Куров. — По-моему, у нас дело не только в рубке. Нам надо, — махнул он ресницами на Смоляка, — посмотреть на все социалистическое соревнование. Идет ли оно? Как мы им руководим? Не кончили ли мы его, как кампанию? Если мы допустим провал на рубке, уколах, прыжках, дисциплине, то не будет ли это опошлением ленинского соревнования? Время идет. Уж второй месяц, а мы его еще не смотрели. Так может кончиться лето, и никаких следов не останется. По инерции оно пока еще теплится, но если мы будем им руководить, как до сих пор, оно погаснет вовсе.
— Я знаю, что ты мастер ругаться, — сказал Робей, — ты предлагай что-нибудь.
— А ты слушай предложения-то ушми! — вспылил Ветров. — Разве Куров не предлагает? Ишь, нашел довод: «Конница существовала!» Сами знаем, что существовала сотни лет. Может быть, ежегодно точь-в-точь это же предложение делалось, да тонуло оно так же, как хотел и ты утопить.
— Ветров, Ветров! К порядку. Еще подеретесь! — прервал его Смоляк.
— Он кричит на меня, как на мальчишку, — вздрагивающими губами пожаловался Робей.
— Вы правы, ребята, — отрываясь от шкафа, проговорил Гарпенко. — Правы. Мы проводим соревнование кампанией и сейчас начали опошлять его. Как ни горько, Иван Антоныч, — покосился он на Робея, — а это так. А насчет станков я, откровенно говоря, не понял утром Курова. Вернее, не пытался понять... Учебные занятия по рубке сотни лет в старой армии и сейчас у нас проводились так же, как и в эскадроне. Редко где, и то только в последнее время, проводятся по отделениям. Почему это было так, нам сейчас не важно, важно, что предложение дельное и его надо скорее использовать.
От душившего волнения у Курова вздрагивало в груди. Он не утерпел и, захлебываясь, рассказал о люшкинской двухголовой кобыле на рельсах, о том, как она катается и как можно с нее рубить, как с живой.
Ветров поощрительно сутулился. Он ждал этого, он знал, что социалистическое соревнование, взбродившее в массах, даст неиссякаемый источник изобретений, энергии и упорства в преодолевании трудностей.
— Слышишь, Робей! — говорил Смоляк. — Если нам сейчас не расшевелить комсостав, он отстанет от роста красноармейцев.
Робей стрелял глазами, его тоненькие, как порез осокой, губы кривились досадой.
Из ленинского уголка доносился слабый звук пешек о шашечницу и глухие голоса играющих.
Утром в ленинском уголке, в коридоре, на выходной двери казармы появились аншлаги, объявлявшие, что в воскресенье будет смотр выполнения договора социалистического соревнования. К обеду Шерстеников даже конюшни украсил длинными, сделанными из кусков обоев, лозунгами о соревновании.
У аншлагов толпились красноармейцы, оживленно обсуждая предстоящий смотр. На плацу срочно готовились станки для рубки, набивались соломой мешки для уколов. Тихонов с Корыпаловым возили лозу.
Начиналась опять горячка. Она шевелила красноармейцев, заставляя подумать о подготовке, о дисциплине, о всем договоре, придавая ему опять большое и важное значение.
У аншлагов красноармейцы невольно сортировались повзводно, как связанные одним обязательством — договором. В одну группу собрались второвзводники, окружая Головкина.
— Чего это? Как будут проверять-то?
— Не знаю, не разберешь тут, — проворчал Головкин.
— Говорят, будут каждого пропускать на рубку, а потом подсчитывать — чья возьмет.
— Ври больше. Тут дня только на рубку одну не хватит.
— Там Артемка что-то мастерит, говорят, весь эскадрон враз будут пускать.
— Болтают.
— Сколько нам рубить-то? — переспросил Силинский.
— Семьдесят пять, — ответил ему подошедший Кадюков. — Нам наравне с третьим взводом. Так же, как и переменникам... Надо подтянуться.
— Тянись... После лета по малину не ходят.
— Возьмемся, так нагоним, нечего нюни-то распускать.
— У меня лошадь обносит, — пожаловался на коня один.
— Ты всегда на лошадь. Хоть бы раз с деревянной порубил — она не обнесет!
— А как будут дисциплину проверять, задачу какую задавать будут, или как?
— Черт ее знает как! Может, на выдержку брать будут.
С третьим взводом митинговал маленький белобрысый Карпов. Он с каждым словом вставлял свое «как таковое» и, не зная всех подробностей смотра, привирал от себя.
— А что касается препятствий, то они как таковые будут в одиночку, потому что на горбы для прыжков не хватило досок. И если кто выполнит, то того на эти занятия брать не будут, а как такового будут переводить в другой взвод.
— А если все выполним, тогда как?
— Тогда? Тогда не знаю как...
Смотр начался для красноармейцев совершенно неожиданно — с утреннего подъема. Смоляк организовал три тройки под руководством комвзводов и распределил их между взводами.
