Пригнав в обед стадо, маленькая Анна все время сидела возле больной матери. В хорошую погоду мать и дочь выходили из избы, садились на скамью под куст сирени и смотрели, как наседка с цыплятами ходит по зарослям крапивы, как ползет пчела по цветку, собирая дань. Иногда к ним присоединялся Жан, но старая Сурумиене тут же прогоняла его, боясь, что Кристина заразит мальчика. Кристина и сама не забывала об этом и, как бы ни рвалось сердце к Анне, не позволяла дочке слишком близко подходить к себе. За последнее время она ни разу не поцеловала ее, не прижала к груди.
Однажды вечером, пригнав домой скотину, Анна увидела во дворе много незнакомых мужчин, — они разговаривали с отцом. Только одного из них, черноусого Клугу, знала она, остальные были чужие. Загнав скотину в хлев, она налила в шайку воды, присела на колоду у кучи хвороста и стала чистить постолы.
— Если мы будем сидеть сложа руки, лет через десять Змеиное болото нас всех затопит, — горячо говорил Клуга. — Половина моей земли уже сейчас заболочена.
— А разве у меня лучше? — добавил другой. — С каждым годом урожай все меньше. Скоро нечем будет кормить семью, а чем платить налоги и долги в банк? В один прекрасный день пустят с молотка.
— Я разве что говорю… — задумчиво протянул Антон Пацеплис. — Но что мы можем предпринять? Это огромная работа. Кто может ее осилить, и где нам взять деньги на мелиорацию? Влезать в новые долги? Я и от старых задыхаюсь.
— Но ведь это окупится! — воскликнул Клуга. — В несколько лет мы вернем с лихвой затраченные средства и труды. Без пота и жертв такие дела никогда не делались. Надо только, чтобы все этого захотели. Ну, подумайте сами: когда осушим болото, на наших лугах вырастет такой клевер, что его не скосить, а на самом болоте посеем хлеб, разведем сады. Сейчас здесь от одних комаров нет никакого спасения.
— Как смотрит на это Тауринь? — поинтересовался Пацеплис.
— Да ну его… денежный мешок… — Клуга махнул рукой. — Ему ведь вода к горлу не подступает. И слышать ничего не желает. Его земля от излишка влаги не страдает, и пусть его не беспокоят, вот что он говорит. Его мельнице нужна вода. Мы будем тонуть, а он — наживать деньгу.
— Без Тауриня нам этого дела не поднять, — заметил кто-то. — Если он отказывается принять участие в рытье канала, не стоит и начинать. Не нам тягаться с таким богатеем.
— Я тоже так думаю, — сказал отец Анны. — И почему этот канал обязательно проводить через мою землю? Пользу получат все, а я потеряю несколько пурвиет земли. Кто мне заплатит за это — может, ангелы?
— Через твою землю самый короткий путь к реке, — пояснил Клуга. — Да и уклон здесь тоже самый большой. А вместо земли, которая отойдет под канал, тебе прирежут от высушенного болота.
— Да, и я должен буду корчевать пни и маяться с кустарником, — холодно ответил Пацеплис. — Вместо обработанной земли получить целину — это здорово!
Так они спорили довольно долго и разошлись, ни до чего не договорившись. Слишком велико и могуче было Змеиное болото, чтобы горсточка людей осмелилась начать с ним решительную схватку. Слишком силен был и Рейнис Тауринь. Как страшное чудовище, лежало проклятое болото в своем огромном гнезде, с каждым днем все больше раздаваясь в ширину. Не первый раз отчаявшиеся крестьяне думали начать с ним борьбу, но всякий раз их попытки оставались бесплодными.
Жили тогда латыши разрозненно, на небольших хуторах, которые казались им целым миром; редко они действовали сообща, поэтому не привыкли совместными усилиями совершать большие дела, непосильные для одного человека. Хутор, это обособленное гнездо крестьянской семьи, отдалял людей друг от друга, ограничивал их горизонт межой поля и накладывал отпечаток на всю жизнь латышского крестьянина. Не было ничего удивительного в том, что Антон Пацеплис спрашивал эгоистично: «Почему этот канал обязательно проводить через мою землю?» Это спрашивал хуторянин…
Утром, выгнав скот на пастбище, Анна долго смотрела на мрачное болото. Оно тянулось на много километров, другим краем вдаваясь в поля соседней Айзпурской волости. Подобно зеленому поясу, рос вокруг болота густой ольшаник. За ним раскинулось унылое пространство с карликовыми сосенками, чахлыми березками и мелким кустарником на редких болотных островках, к которым вели узкие тропинки. Отовсюду глядели круглые бездонные болотные «окна», блестели маленькие озерца. Но и здесь, в этом царстве запустения и тлена, росли алые и белые цветы, порхали птицы и звучали голоса живых существ. Тучи комаров носились над трясиной, вечерами в воздухе кишмя кишела мошкара, а в полдень, свернувшись на кочках, грелись на солнцепеке гадюки. Ни одно лето не проходило без того, чтобы змея не укусила скотину или человека, поэтому пастухи носили толстые шерстяные чулки и всегда ходили с палками. Отец научил Анну бить змей, и она их уже не боялась. Иногда она убивала по две-три гадюки в день. В сущности искусство это небольшое: нужно только с первого удара точно попасть в голову змеи и при втором взмахе не подымать высоко палку, чтоб не забросить обвившуюся вокруг нее гадюку себе на шею.
Старый пес Рипсис оказался хорошим помощником Анны. Стоило ему увидеть гадюку, как он, схватив зубами, яростно мотал ее из стороны в сторону до тех пор, пока она не становилась неподвижной. Во время этих схваток бывало, что змея жалила собаку; тогда пес несколько дней ходил с опухшей мордой и терся ужаленным местом о землю, но ничего худого с ним не случалось. Старики говорили, что собаки знают такие травы, которые помогают от укусов змей, находят их и едят, пока не выздоравливают.
«На самом болоте можно будет сеять хлеб, разводить сады…» — вспоминала Анна слова Клуги. Убедившись, что скотина спокойно щиплет траву, девочка замечталась о том времени, когда она вырастет большая и сделает так, чтобы Змеиное болото превратилось в прекрасный цветущий сад. Она не знала, как это сделать, но крепко верила — придет время, и она победит болото. Словно по щучьему велению, исчезнут страшные болотные окна, сгинут змеи, и там, где сегодня чернеет грязь, расцветут красивые яблони и вишни. Посреди огромного сада будет возвышаться красивый дом — такой белый, с большими окнами, под красной шиферной крышей, ну прямо, как в Ургах у Тауриня. Вокруг дома расцветет много красивых цветов — красных, лиловых, белых и желтых, а в центре сада будет скамейка и маленькая простая табуретка. Отец с матерью сядут на скамейку отдохнуть после работы, а Анна присядет на маленькую табуретку и почитает им вслух о далеких солнечных странах, где круглый год так тепло, что люди даже зимой ходят в тонкой белой одежде. Мамочка тогда не станет так много работать, все для нее сделает Анна. А подальше от их дома будут красоваться такие же дома соседей, и все будет так чудесно, как в сказке.
«Я это сделаю… — думала девочка. Она решила сегодня в обед рассказать матери про свою мечту. — Может, тогда мамочке станет легче и она больше не будет так сильно кашлять».
В одном месте Анна нашла много сладкой лесной земляники; сделав из бересты туесок, она наполнила его ягодами.
«Отнесу маме, она в этом году не попробовала земляники. Пусть попробует. Я посижу с ней и не отстану, пока не съест все до последней ягодки».
Приятно было сознавать, что можешь доставить радость единственному человеку, который тебя действительно любит всем сердцем.
С туеском ягод и с букетиком пестрых цветов в руках девочка пригнала в обед домой скотину и, загнав ее в хлев, поспешила к матери. На пороге ее задержала старая Сурумиене:
— Не ходи сейчас туда. Побудь здесь.
Все люди казались серьезными и озабоченными, у отца были покрасневшие глаза, а Жан, сидя в углу кухни на чурбачке, тихо плакал.
— Что с тобой, Жанит? — спросила Анна.
— Мамуся умерла… — всхлипывая, ответил мальчуган. — Она больше не говорит… не встает…
Девочка вздрогнула и некоторое время, оцепенев, стояла посреди кухни, устремив взгляд куда-то далеко-далеко. Потом в лице ее что-то дрогнуло, и она вдруг так обессилела, что не могла устоять на ногах. Присев рядом с Жаном, не выпуская из рук букетик и туесок, Анна судорожно зарыдала.
…Позже этот букетик Анна положила в гроб, на грудь матери. Туесок с земляникой взрослые не разрешили класть в гроб и оставили его тут же, на подоконнике; там он стоял до вечера, пока его не заметил Бруно, которого тоже на минуту впустили посмотреть покойницу. Он сейчас же стянул ягоды и, выйдя в сад, съел их.
Не стало больше у Анны единственного друга, к которому можно было приласкаться и рассказать все, что она думала и чувствовала. И некому теперь было поведать о своей большой мечте: о превращении Змеиного болота в чудесный сад, который вырастет над трясиной.
Через три дня Кристину похоронили на старом пурвайском кладбище, поодаль от могилы Лины Мелдер: хоронить ее рядом с первой женой Антон Пацеплис не осмелился — старые Мелдеры могли это расценить как оскорбление памяти их покойной дочери. Человеку батрацкого происхождения даже после смерти не полагалось лежать рядом с дочерью богатого хозяина, поэтому между их могилами оставили два свободных места — на семейном кладбищенском участке Пацеплисов места еще хватало.
