любовью. Бросить игру, свести все к шутке и со временем начисто забыть сегодняшний день казалось легче и правильнее всего другого. Но сделать это не позволяло самолюбие и боязнь оскорбить Надю. Он ведь и в самом деле влюбился в нее. Другой разговор — надолго ли. А на любовь плевать нельзя. Она приходит не так уж часто, и ее не гонят.
Да и что ждет его дома или на службе? Что заменит ему Надю? Нет, он ее не отпустит. Иначе он быстро-быстро покатится по наклонной, и через месяц-другой не стоять ему на ногах. Значит, он пока что не может жить без нее. И ложь его — не ложь, а самозащита. Ложь во спасение — не грех, как говорится в каком-то священном писании. Что ж, неглупые люди сочиняли это писание. И Букварев имеет право на ложь и на Надю, потому что настала в его жизни такая полоса… Он лжет еще и потому, чтобы не терзалась сомнениями и недоверием Надя. Чтобы она была спокойна и счастлива. Чтобы он снова мог целовать ее и чтобы она шла ему навстречу с чистой душой.
— Ты сегодня притомилась. Ведь столько на тебя сегодня навалилось! Я разыщу тебя денька через два-три, и мы потолкуем наедине поспокойнее. Я в первую очередь хочу, чтобы тебе было хорошо, — проговорил Букварев. И Надя согласно кивнула ему.
Они опять сцепили пальцы рук и не спеша двинулись к шоссе. Приближался час, когда за ними должна была придти машина. Они отстранились друг от друга лишь в тот момент, когда сквозь прогалину стала видна дорога, и заговорили громче.
— Эту дорогу мы проектировали, а построена она плохо. Даже серповидного профиля полотну не придали. Оттого и колеи, и грязь, — рассуждал Букварев нарочито серьезно и тут же услышал смех все понимавшего на свой лад Губина.
…Шофер скользнул взглядом по пустым корзинам, по усталым разгоряченным лицам пассажиров и молча отвернулся. И не произнес ни слова за всю дорогу. Но Букварев теперь ни на что не обращал внимания, потому что рядом с ним сидела Надя. Он крепко придерживал ее под руку и чувствовал тепло и упругость ее груди и бедра. Ему давно было неудобно сидеть, притиснутому к рукояткам дверцы, но он не смел и не хотел даже пошевелиться. Он был счастлив уже оттого, что Надя доверчиво прислонила свою голову к его плечу.
Губин пошептался с Аркой и запросил у Букварева пятерку, явно на вино.
— Я домой хочу, — едва слышно, дрогнув только смеженными ресницами, проговорила Надя, и Букварев расценил это как приказ.
— Девочки, конечно, пригласят нас к себе? Покормят, отблагодарят за пикничок, — с прежней игривостью и уверенностью спросил Губин.
— Разумеется! Почему бы и нельзя в выходной? — во весь голос откликнулась Арка.
— Я устала. Мне надо одной побыть. Сделай так, — прошептала Надя так тихо, что сквозь шум мчащейся машины ее услышал один Букварев. — И окно приоткрой. От бензина душно, — погромче попросила она.
Все без особых споров подчинились Буквареву, когда он уже в городе заявил, что едет домой и другим советует разбежаться и отдыхать. И выражение его лица было столь непреклонным, что недоуменно оглянувшаяся на него Арка только крякнула по-мужски и не осмелилась ничего сказать.
Расставались буднично, почти хмуро, словно все четверо остались недовольны вместе проведенным днем и друг другом. А может быть, просто устали. Даже Губин, имевший обыкновение сразу же выкладывать приятелю свои впечатления, в этот раз зевал и молчал.
УТРАЧЕННАЯ СВЕЖЕСТЬ
Поднимаясь по лестнице своего подъезда, Букварев беспокойно подумал, что ведет себя, пожалуй, фальшиво. Уж коли он так крепко влюбился едва ли не с первого взгляда, ему надо было не отходить от Нади, вздыхать под ее окном, добиваться вечернего свидания, идти с ней в кино, в ресторан, вообще предпринимать что-то подобное. Ему и хотелось так провести вечер, а может, и всю ночь бродить с Надей по городу, сидеть в тихом парке, полном опавшей листвы… Достаточно искушенный в житейских делах, он понимал, что поведи он себя так — легче было бы рассеять все Надины сомнения, заставить ее забыть своего Юрочку и полностью довериться Буквареву, думать только о Буквареве. Тогда бы она могла и полюбить его по-настоящему, а не «как папу». А что желаннее этого было сейчас для Букварева! Но Надя его попросила, и он подчинился, разогнал компанию, пошел домой, где ничего радостного его, конечно, не ждало. Зато он теперь был уверен, что Губину уже ничего не добиться от Нади, что Губин сам понял это и вовсе не в претензиях к Буквареву. Губин на подобные дела смотрит легко: получилось — ладно, не получилось — тоже не беда.
Да и самому Буквареву надо побыть одному, разобраться в своих чувствах и во всем, что натворил он за день, а заодно поразмыслить и о днях грядущих.
Думать ему надо бы трезво, но получалось совсем иначе. Еще по дороге к дому у него созрел едва ли не фантастический план действий на ближайшее будущее. Как истинный технократ, он разбил этот план на разделы и параграфы, которые формулировались примерно так:
1. Добиться, чтобы Надя полюбила его. Для этого:
— как можно чаще встречаться;
— встречи и свидания должны быть интересными и увлекательными для Нади, чтобы она долго помнила о них, ждала их, стремилась к ним;
— рассказать Наде о своем служебном положении, об успехах, ввести ее в круг своих технических идей, чтобы она, как многие другие, убедилась в его незаурядности;
— давать полезные советы по ее работе;
— делать мелкие, недорогие, но неожиданные и приятные подарки.
2. Подготовиться и рассказать Наде все о своей семье и сразу же о своих намерениях:
— развестись с женой;
— разменять большую квартиру Букваревых на две;
— в одну из квартир поселить Любу с Ленкой, в другую вселиться Буквареву, Наде и Генашке.
Был и третий раздел этого плана: предложить Наде уехать вместе с
