Очнувшись вновь, он подумал, что скоро его убьют. Убьют уже окончательно. Эта мысль принесла облегчение.
Гусев... Он узнал его по фигуре, лицо было неузнаваемым, оно потеряло всякие очертания и напоминало скорее кусок мясного фарша, чем человеческое лицо.
Их вели на допрос. На лестнице конвоиры замешкались, и они очутились рядом. Гусев поднял закованные руки и слегка толкнул Коспана в бок:
— А ты настоящий джигит, Коспан. Спасибо!
Конвоир стукнул его прикладом в спину, он полетел вперед, ударился о стенку, но не упал и, обернувшись, крикнул:
— Держись! Мы еще поговорим с ними всерьез!
Почему-то их не расстреляли, а отправили в прежний лагерь и даже в старый барак.
— Ну как, хорошо прогулялись? — язвительно спросил толстомордый.
— Пошел бы ты туда-то, потом еще раз туда, а в третий раз подальше, — ответил Гусев.
— Как же вы попались? — интересовались другие.
— Таким дылдам, как мы с Коспаном, на немецкой земле не спрятаться. Разве это леса? Это же парки культуры и отдыха. Голову спрячешь, а ж... торчит.
Нет, Гусев решительно отказывался терять присутствие духа.
Медленно объезжает Коспан свою отару. Медленно тянется зимняя ночь. Медленно тянутся в ночи, как караван за караваном, воспоминания, медленно проходит жизнь.
Все спокойно.
Коспан расстилает шубу, ложится и сразу погружается в тяжелую дремоту.
Будит его какой-то тоскливый утробный звук. Он поднимает голову. Рядом скулит Майлаяк. Коспан вскакивает, хватает соил, бежит к Тортобелю. Гулко начинает лаять Кутпан, Овцы испуганно мечутся по глубокому снегу.
Навострив уши, Куренкаска смотрит на хозяина и тихо ржет. В темноте отчетливо проступает его силуэт, и Каламуш с удовольствием отмечает, как он строен и красив. Все в нем пружинисто, стремительно, словно след уходящей волны. Каламуш гладит его по шее, под слоем инея пальцы касаются теплой, бархатистой шерсти. Куренкаска вздрагивает и кладет морду на плечо Каламуша, обдавая его теплым дыханием. Целые сутки держат его во дворе. Он сыт и полон сил.
Неуклюже двигается в темноте Кадыржан. Тоже седлает свою лошадь. Он еще не проснулся до конца, часто зевает, поеживается от холода. «Чего это мы утра не дождались?... Куда это нас несет в такую ночь?» — бурчит он в темноте.
Каламуш знает характер своего старшего брата. Он молча седлает коня. Кадыржан еще долго бурчит, но в конце концов его выводит из себя то, что этот сопляк его, старшего, не удостаивает ответом. И он уже зло кричит:
— Слушай!.. Ты... ты, малыш, не будь дураком! Подумаешь, какой! До утра никуда не поедем. А ну, расседлай коня! — И сам начинает расстегивать подпруги.
— Это почему не поедем?
— В такую темень... да еще пурга! Мы же... мы же замерзнем.
— Ах, вот как! Значит, тебе твоя шкура дороже всего на свете! Ну тогда оставайся. Я поеду один.
Каламуш садится в седло.
— Взгляните-ка на него! За кого ты меня принимаешь? В такую ночь отпустить безумного мальчишку одного? А ну, слезай с коня, — уже властно приказывает Кадыржан.
Каламуш трогает, Кадыржан растерянно кричит:
— Эй, подожди! Подожди же, тебе говорят. Несет же его черт.
— Догоняй!
Каламуш едет рысью. Ветер хлещет его, снег залепляет глаза. Он обматывает лицо шарфом, но снег все равно находит лазейку. Мокрые шерстинки щекочут лицо. Позади на своем гнедом трусит Кадыржан. Временами, вспоминая свое старшинство, он подает сердитые наставительные реплики:
— Слушай, ты внимательнее следи за дорогой. А то еще собьемся!
Или:
— Куда тебя несет! Так недолго и коней загнать.
При отъезде Каламуш, выведенный из себя, нагрубил брату.
Обычно он вежлив, хотя ни капли не уважает его. Терпеливо выслушивает нудные замечания, но делает все по-своему. Родные братья никогда не были близкими людьми. Вообще, странное отношение у Каламуша к своей семье. Он как чужак в семейном клане. Младших всегда балуют. Каламуш же никогда не ласкался к отцу, скорее относился к нему с почтением, как к деду. Приезжает он в отчий дом, как сын близкого родственника, держится отчужденно, степенно. А тот, другой, дом вроде родного гнезда. Там он чувствует полную свободу. Сызмальства он привязался к Коспану, бегал за ним по пятам, засыпал только у него на руках. С пяти лет посадил его Коспан на коня и стал брать с собой в степь. Нет в этой округе урочища, куда бы Каламуш не ездил с Коспаном. Вон впереди, в низине, куда они сейчас спускаются, есть чистый родник. Летом у родника образуется маленькое озеро, а вокруг — зеленая лужайка. Ягнята и козлята бегают туда, чтобы напиться. Каламуш любит смотреть, как козлята острыми мордочками тычутся в воду. У самого родника зеленая, клейкая, как пластилин, глина. Каламуш руками месит ее, лепит фигурки верблюдов, овечек, козлят. За лето он слепил их великое множество.
Во время школьных каникул Каламуш ходил с Коспаном за отарой. Он любил вечернюю степь, что с наслаждением отдыхает после дневного зноя, подставив прохладному ветру свою могучую грудь. Ясно проступает закатная даль. Сердце замирает, что-то неведомое манит туда. Каламуш садится на коня и скачет во весь опор. На полном скаку взлетает он на косогор. Впереди необозримое головокружительное пространство. Низины, далекие холмы. Хочется без конца скакать, стать частью этой красоты. Возвращается он, когда солнце уже скрывается. Издали видит стоящие на большом расстоянии друг от друга чабанские юрты. Они похожи на шлемы богатырей.
От земляного очага валит дым. Там его Жанель-апа хлопочет над ужином. С косогора заворачивает своих овец Коспан-ага. Он на коне. Тень его тянется за ним на целый километр. С любовью смотрит Коспан-ага на Каламуша и ласково говорит:
— Ты много скакал. Теперь не стой, поезжай рысью, чтобы конь отдышался.
Добротой и спокойствием веет от его большой фигуры, так же как от этой вечерней степи. Коспан-ага чем-то похож на Поля Робсона. Когда Каламуш увидел впервые портрет певца в журнале, его поразило это сходство. Он вырезал портрет из журнала и спрятал в учебник...
Кадыржан и Каламуш взбираются на холм, ветер становится еще более порывистым. Куренкаска, опустив шею, мотает головой, фыркает. Снег слепит все сильнее. Кругом не видно ни зги. Лошадиные копыта прощупывают дорогу. А где-то далеко, в безлюдной степи Кара-Киян, вместе со своей отарой скитается Коспан-ага. Уже пошли третьи сутки, а никаких вестей, как в воду канул. Если Каламуш к рассвету не доберется до Центральной и не поставит на ноги весь колхоз...
Прекрасный человек Коспан-ага. В детстве он заменял Каламушу отца, а теперь стал вроде брата или старшего друга, с которым Каламуш советуется во всем.
После окончания школы Каламуш начал работать вместе с Коспаном. Первые месяцы работы принесли разочарование. Чабанский труд, то, что раньше казалось ему делом нехитрым, скорее похожим на увлекательную игру, обернулось тяжелым потом, усталостью, а порой и отчаянием от своего неумения. «Брошу я это дело, уеду учиться», — решил Каламуш.
Своими мыслями он поделился с Коспаном.
— Я до сих пор не считал тебя легкомысленным. Сегодня здесь, завтра там. Как же это так получается? — спросил Коспан-ага с неожиданной холодностью.
— Буду всю зиму готовиться, а летом поступлю в институт. Кончу — вернусь.
Жанель горячо вступилась:
— Пускай учится. Зачем нам портить будущее мальчика?
— Человек, который при первой же трудности меняет свое решение — ненадежный человек. Если хотелось учиться дальше, то надо было решить это сразу после окончания школы... Ну, хорошо, коли хочешь — поезжай, — закончил разговор Коспан.
Каламуш почувствовал, что Коспан уязвлен. Всегда он добр и справедлив. Многое прощает Каламушу, только выражение лица меняется, когда тот говорит неправду или обижает сверстников. На лице появляется огорчение и боль, и нет большего наказания для Каламуша, чем видеть это. После того разговора он больше и не упоминал об отъезде. Каламуш мечтатель. Он много читает и размышляет в одиночестве. О чем только он не думает ночью, лежа на спине, глядя в звездное небо.
Как-то он увидел спутник. Маленькая звездочка медленно плыла по ночному небу. Зрелище это потрясло его. Он побежал за Жанель и Коспаном, долго тыкал пальцем в небо, кричал, пока и они не увидели спутник. Говорят, что скоро человек полетит в космос. «Вот здорово! Кто же полетит первым? Повезет же кому-то!» Какие только мысли не приходят в голову, когда ты один в степи...
Но как бы высоко ни возносились мечты, мысли Каламуша все чаще стали возвращаться к отаре. В последнее время он часто толкует с Коспаном-ага насчет комплексных чабанских бригад. Думают, прикидывают. Часто бывает Каламуш у учеников десятого класса. Каждый свой приезд обязательно заезжает к ним. Делится своими идеями.
— А вы, ребята, как только окончите школу, приходите работать в животноводство. Создадим новые бригады. Техника в животноводстве — вот что нам нужно. Тогда чабаны будут не просто чабанами, они станут и механизаторами. Хватит пасти овец по старинке. Вот увидите, все будет по-новому.
