— Ну, хорошо, Пахомов — известный выдумщик и фантазер, — развела руками Сулико Габуния. — А Голованов? Он же человек положительный, ему-то зачем ехать?
— Никто их там ни в какую командировку не пошлет, — неожиданно сказал Рафик Салахян. — Их по дороге арестуют, будут судить за ересь, сожгут на костре, а урны с прахом пришлют на факультет наложенным платежом.
— Пашкину урну поставят на кафедре физкультуры, — мрачно пошутил Юрка Карпинский.
— А тимофеевскую в комитете комсомола, вместо пепельницы, — добавил Боб Чудаков.
— Надо отговорить их ехать! — ужаснулась пышноволосая Руфа.
— Странная какая-то история, — задумчиво сказала Изольда Ткачева. — Пахомов не ходил на лекции, не посещал семинары и вдруг сдал литературу лучше всех. Голованов никогда не совершал никаких легкомысленных поступков и вдруг отправляется вместе с Пахомовым в какое-то авантюрное путешествие…
— Они же золотые медалисты, — с усмешкой заявила Галка Хаузнер, — им все можно.
— А вот и заголовок для некролога в стенной газете! — обрадовался Эрик Дарский. — Приключения двух медалистов окончились печально!
— Хватит вам всякую ерунду болтать! — сурово оборвал староста Леха Белое неуемных остряков. — Пускай едут. И ничего с ними не случится. Не маленькие.
Леха почему-то был единственным человеком в пятой французской, с самого начала положительно отнесшимся к идее поездки, хотя мог бы усмотреть уже в самой этой идее нарушение дисциплины про ведения каникул.
Дело кончилось даже тем, что именно Леха Белов помог окончательно определить маршрут — Куйбышев. Леха дал Пашке и Тимофею адрес своих куйбышевских знакомых, у которых можно было переночевать, если откажут в гостинице. И кроме того, один из членов семейства этих знакомых работал как раз в нужной Пашке и Тимофею областной газете.
Перед самым отъездом — за два дня, когда уже были куплены билеты, — студентов четвертого курса Голованова и Пахомова неожиданно вызвали в партбюро факультета журналистики.
Заместитель секретаря партбюро аспирант Халманов (инвалид войны со страшно изуродованной под Сталинградом рукой — вместо ладони и пальцев у него прямо от локтя шли обтянутые обожженной красной кожей, похожие на рачью клешню две лучевые кости) внимательно посмотрел на Тимофея и Пашку и сказал:
— Не удивляйтесь. Про вас по факультету ходят противоречивые разговоры. Куда-то собираются ехать, кому-то показывать студенческие билеты, где-то хотят заработать денег. Так это или не так?
— Так, — твердо сказал Тимофей.
— Вас, товарищ Голованов, мы хорошо знаем, — поправил Халманов «клешней» галстук, и у Пашки как-то болезненно сжалось от этого движения сердце, — и к вам у нас никаких вопросов нет. Против вашей кандидатуры мы ничего против не имеем. А вот с товарищем Пахомовым хотелось бы побеседовать…
Пашка насторожился. Жалость, которую он испытал к Халманову еще секунду назад, сменилась неприязненным чувством.
— О чем будет беседа? — нахмурился Тимофей. — Мы едем в каникулы, а во время каникул, насколько я понимаю, каждый студент может перемещаться по стране во всех направлениях без ограничений.
— Да не нападайте вы сразу на меня! — поморщился Халманов. — Никто вам не собирается ставить никаких ограничений. Вы что думаете, партийное бюро разрешает или запрещает поездки студентов по стране?
— Нет, я так не думаю, — солидно ответил Тимофей.
— Ну, вот и хорошо, что так не думаете, — улыбнулся Халманов, и Пашка, увидев на лице аспиранта следы ранений и сильных ожогов, которые, когда он не улыбался, были не так сильно заметны, снова проникся к нему сочувствием и жалостью.
— Так вот, товарищ Пахомов, — продолжал заместитель секретаря партбюро, — есть к вам несколько вопросов… Как у вас вообще-то с дисциплиной?
Пашка снова насторожился.
— В каком смысле?
— Да в самом простом. Лекции аккуратно посещаете?
— Не совсем…
— Причина?
— Он болел, — вмешался Тимофей.
— Это, конечно, хорошо, товарищ Голованов, что вы так изобретательно защищаете своего друга, но я слышал, что товарищ Пахомов не только из-за болезни лекции пропускает, а главным образом из-за того, что слишком сильно увлекается спортом.
— Да вы знаете, как он в баскетбол играет?! — вдруг закричал Тимофей, навалившись на стол, за
которым сидел Халманов. — Он однажды всю нашу университетскую команду мастеров чуть один не обыграл!
Халманов, удивленно подняв обожженные брови, с интересом смотрел на Тимофея.
— Да вы знаете, — продолжал Тимофей, забыв обо всей своей солидности и сдержанности, — что Пахомов — лучший баскетболист нашего факультета?!
— Откровенно сказать, не знаю…
— А почему не знаете? — снизил тон и хитро прищурился Тимофей. — А потому, что партбюро вообще плохо интересуется состоянием спорта на нашем факультете.
— Что верно, то верно, — подтвердил Халманов. — Состоянием спорта на нашем факультете партийное бюро действительно интересуется пока еще недостаточно.
— Так зачем же вы упрекаете человека в том, что он увлекается спортом?
— Но ведь не за счет же учебы? Нельзя ведь из-за баскетбола столько лекций пропускать, сколько в прошлом семестре пропустил Пахомов.
— Кстати сказать, — высокомерно откинулся на стуле Тимофей, — в последний месяц перед сессией Пахомов не пропустил ни одной лекции.
— А как вы, товарищ Пахомов, вообще-то сессию сдали?
— Его ответ на экзамене по русской литературе девятнадцатого века был признан лучшим в группе, — не дав Пашке даже открыть рта, снова вмешался Тимофей.
— Вот это молодцом, — похвалил заместитель секретаря партбюро, — это я одобряю.
— Так зачем вы нас тогда вызвали? — опять навалился на стол Тимофей.
— Собственно говоря, дело здесь вот в чем, — сказал Халманов и достал костями-пальцами изуродованной руки носовой платок.
И тут только Пашка заметил, что вторая рука у аспиранта вообще не действует. Рукав пиджака, оканчиваясь черной, глухо застегнутой перчаткой, висел неподвижной плетью.
И, увидев эту черную перчатку, Пашка вдруг сразу все «простил» Халманову— и вопросы, которые тот задавал до этого, и те, которые он мог бы задать еще.
Халманов вытер лицо платком, спрятал его в пиджак.
— Собственно говоря, дело здесь вот в чем, — повторил он. — Партийное бюро в принципе не возражает против вашей поездки. Больше того, мне, например, даже нравится, что вы проявляете личную инициативу и едете в областную газету попробовать свои силы, так сказать, в свободном журналистском полете. Но коль скоро вы будете предъявлять в этой областной газете студенческие билеты нашего факультета, то старайтесь в первую очередь не деньги зарабатывать, а показать, что вы действительно из Московского университета. Помните, что на вас будет лежать ответственность не только за самих себя, но и за весь наш факультет.
— Товарищ Халманов, — бодро выдвинулся вперед Пашка, — можете не беспокоиться. Все будет в порядке. Мы им там всем покажем, что такое факультет журналистики Московского университета. Мы будем работать там, как звери!
— Странный ты все-таки парень, Пахомов, — задумчиво сказал Халманов. — Все учатся, а ты в баскетбол играешь. Все отдыхать после экзаменов едут, а ты работать собрался. Все наоборот.
Провожать Пашку и Тимофея на Казанский вокзал пришли, несмотря на мороз, Оля Костенко, Светка Петунина, Руфа, Боб Чудаков и Юрка Карпинский.
Вещей у Пашки и Тимофея почти не было — два рюкзака и школьный портфель с блокнотами и карандашами. Портфель был взят по настоянию Тимофея, которому он, собственно говоря, и принадлежал, будучи верным тимофеевским спутником еще в школьные, «золотые» медалистские годы, — поэтому Голованов и взял его с собой в качестве талисмана и символа будущей удачи.
Последним на перроне появился Эрик Дарский.
— Виват! — закричал Эрик издалека. — Я не опоздал?
— Да нет, вон поезд стоит совершенно пустой, — сказал Боб Чудаков.
Гурьбой пошли вдоль не заполненных еще пассажирами вагонов. Сверившись с билетами, влезли в нужный вагон (проводников около вагонов почему-то до сих пор не было), нашли свое купе, тесно расселись на нижних местах.
— Ребята, — серьезно и печально сказала вдруг Светка Петунина, — а ведь вы первые из всей нашей пятой французской уезжаете в настоящую, взрослую, самостоятельную журналистскую поездку.
— «В флибустьерском дальнем синем море-е, — запел Боб Чудаков, — бригантина поднимает паруса»!
Но неожиданно никто не поддержал Чудакова. Всех вдруг охватила грусть от Светкиных слов.
— Граждане пассажиры, — раздался на перроне голос радиодиктора, — поезд «Москва — Куйбышев» отправляется с третьей платформы через три минуты. Повторяю…
