Флагмех расчувствовался, вспомнил первые походы, первого командира — Владимира Николаевича Чернавина, ныне известного адмирала, Героя Советского Союза.
— Трудно будет без Алексея Ивановича. Ас своего дела. Уж он-то знает, что и где нужно.
— Знает, — поддакнул я. — Вот только вы ему не даете дополнительных запчастей.
— Так ведь все есть у него! — изумился флагмех.
— Все, да не все, — вытащил я заявку. — Вот тут ваш преемник, ас своего дела, который знает, что и где нужно, написал дополнительный список. Он так надеялся, что вы его поймете.
— Возможно, — согласился флагмех. — Но ведь пока старые.
— А может быть, — предложил я, — мы сделаем так. Вы нам дадите все, что запросил Починщиков, мы же после возвращения из похода, что останется лишнее, вернем.
— Ну да, — рассмеялся флагмех. — Держи карман шире. Ваш механик действует, как невозвратный клапан, пропускает только в одну сторону. Да и ты, комиссар, хитер, подловил меня, простака, а я-то уши развесил. Ну ладно, давай заявку.
Размашистым почерком он наложил нужную резолюцию и, возвращая мне заявку, подмигнул:
— Тебе бы по линии дипломатии идти.
— Отвечу, как Чапаев: «Не могу — языков не знаю».
— Так ли? Вот со мной быстро нашел общий язык, хотя не механик.
— Так мы же свои, чай.
— Свои, свои. Конечно, свои.
Увидев заявку с резолюцией, Алексей Иванович удивился:
— Как это вам удалось?
— Ни в жизнь бы не удалось, если б не вы.
— При чем тут я?
— Да любит вас флагмех. Так и сказал: «Алексею Ивановичу дам, потому как люблю и верю, что надо».
— Ну да, — покачал головой Починщиков.
И улыбнулся открытой улыбкой, поверив, что все так примерно и было.
И правильно, что поверил.
Бывало, мне говорили иные, что, мол, не своим делом занимаешься, друг. У политработника, дескать, есть прямые обязанности, основные формы работы: политзанятия, политинформации, беседы, лекции с использованием технических средств пропаганды и наглядной агитации, оказание всесторонней помощи в работе партийной и комсомольской организациям, планирование культурного досуга. К тому же есть еще индивидуальная работа. Уже этого больше чем достаточно для одного человека. Зачем же вмешиваться в чужие дела?
Ответ у меня один: для политработника на корабле, где все теснейшим образом взаимосвязаны друг с другом, посторонних, чужих дел — нет.
Вот еще один пример, один из уцелевших в памяти штрихов этого беспокойного предпоходного дня.
Во время обеда в кают-компании разговорились со старпомом.
— Почему, Вячеслав Иванович, — спрашиваю его, — командирскую лодочку на кителе не носишь? Ведь лодку знаешь, управлять умеешь?
— Так ведь приказа не было.
— А почему?
— Не сдал практическую часть командиру соединения.
— Странно, — удивился я. — Он столько раз выходил с нами в море, видел твое умение, чего еще надо?
— Надо сдать официально, а адмирал занятой человек, да и экзамен не в кабинете сдается.
Старпом вынул зачетный лист и показал:
— Вот, одна графа осталась. Практика. Нужна подпись с резолюцией: «В приказ».
Надо сказать, что своего командира соединения контр-адмирала Игнатова Николая Константиновича мы здорово уважали, и не только потому, что в свои неполные сорок лет он уже стал и адмиралом и Героем Советского Союза, а в первую очередь за его высокие морские качества, за демократичность и доброе отношение к людям. И, признаться, меня удивила неуверенность старпома.
— А ты пойди к нему и объясни все.
— За другого пошел бы, а сам не могу…
Понимаю. И потому сам иду с зачетным листом старпома к Игнатову.
Как и следовало ожидать, командир соединения тотчас же подписал бумагу и начертал сверху заветное: «В приказ».
— Странно, что он сам не пришел, — удивился Игнатов. — Мы ведь в свое время плавали на одной лодке, он у меня штурманом был. Неужели я такой грозный?
— За себя просить всегда неудобно, — поддержал я старпома.
— Пожалуй. Если еще что надо будет, заходи. У тебя должность такая — за всех болеть.
Да, это он хорошо сказал. С первых же дней службы на подводной лодке я убедился, что нет такого вопроса, который бы не касался замполита. Недаром он с командиром отвечает за все успехи и неуспехи экипажа.
Долголетняя служба приучила меня никогда не откладывать намеченное дело и, если возможно его выполнить раньше, — выполнять. «То, что отложил — считай наполовину загубил», — говаривал часто командир части нам, молодым лейтенантам, когда я еще только начинал свою офицерскую службу на Тихоокеанском флоте. Наказ его запомнился на всю жизнь, и по сей день благодарен ему за науку. Вот и теперь старался сделать все основное заблаговременно, с поправкой на что-то неожиданное, которое может вклиниться в четкий график предварительной подготовки к походу.
Так и случилось: сначала непредвиденное совещание отняло почти день, потом внезапная проверка по физподготовке штабом флота в течение двух суток лихорадила нас и, наконец, ураган — все в целом значительно усложнили наши сборы. Запланированный предпоходный отдых рассосался на различные неотложные дела. В последний день «подбирали» по мелочам.
Ровно в полдень командир, заслушав доклады от командиров боевых частей и служб корабля, доложил в штаб о готовности к выходу.
Отошли от пирса поздно вечером, почти ночью, если можно так сказать о полярном дне, когда незаходящее солнце золотыми бликами сверкает на пенных гребнях еще бунтующего после недавнего урагана залива, когда в сопках слышны ауканья первых грибников, а детвора готова гонять футбол до потери сознания, не слушая сердитых окликов родителей.
Но на корабельных часах стрелки показывали двадцать два.
Только что по отсекам прошел командир соединения, прославленный адмирал, и, пожимая всем руки, повторял свое неизменное и традиционное: «Счастливого плаванья!» На пирсе стояли немногочисленные друзья, которым удалось узнать о времени отхода. Работники штаба и политотдела, только что проверившие своих подопечных, приветственно махали руками и на всякий случай еще раз напоминали, на что обратить особое внимание.
Никакой торжественности. Деловая обстановка, крепкие мужские пожатия, суровая проза жизни.
В носу и в корме лодки на «товсь» застыли швартовные команды. С красными жилетами на груди, они издали напоминали стайки снегирей.
И вот:
— Отдать носовой!
Отсчет времени похода начат. Медленно скользит лодка среди угрюмых скал на выход. Вот уже за очередным поворотом скрылись пирсы и береговые строения. Еще один поворот и на курсе — океан.
— На румбе — Полярная звезда! — необычно торжественно докладывает штурман Виноградов.
Да, курс норд. Счетчик лага уже отбил первые мили похода. Скоро точка погружения, мы задраим верхний рубочный люк и на долгие недели отгородим себя от светлого мира, чтобы потом, на исходе плавания, по-настоящему оценить его красоту и неповторимость.
…Люблю свою каюту. Маленькая, узкая с койками в два яруса, она напоминала купе вагона. Разве только чуть-чуть поуже и пониже. Напротив койки небольшой столик и справа узкий платяной шкафчик. Все продумано так, чтобы в предельно малом объеме создать максимально возможные условия для отдыха и работы.
Теоретически вместе с замполитом в каюте должен жить помощник командира подводной лодки. Но это только теоретически, так как количество спальных мест на корабле не всегда соответствовало числу людей, выходящих в море. В длительное плавание, вместе со штатным экипажем, часто ходили: специалисты штаба, работники политотдела, иногда кораблестроители, представители прессы, группы для испытания новых приборов и другие, не предусмотренные проектом лодки нештатные лица.
Все это создавало порой определенные трудности в распределении мест на лодке. Поэтому, случалось, в моей каюте обосновывался не помощник командира, а кто-то из гостей. Это, как правило, не устраивало меня, а помощника и тем более. Но долг гостеприимства превыше всего. И приходящему отдавалась койка, пара ящиков стола и половина шкафчика. Если учесть, что на этом малом пространстве надо было уместить чемодан с книгами, коробки с различными наглядными пособиями и техническими средствами пропаганды, пишущую машинку, магнитофон, проигрыватель и еще многое другое, остро необходимое для политработы в походе, то было и совсем тесно. Но подводники не жалуются на тесноту, понимая, что это неудобство неизбежное.
Впрочем, в каюте я бывал редко. Или когда выдавалась возможность отдохнуть, или когда мне требовалось подытожить какие-то наблюдения, что-то срочно отпечатать на машинке. Да и то зачастую работать приходилось в офицерской кают-компании, которая находилась рядом, за тонкой переборкой.
