- У нас и парничок есть, - сказал Бадейкин. - Конечно, здесь все растет не очень шибко.
Вошла смуглая женщина в пестром халате.
- Моя жена, - сказал Бадейкин и улыбнулся.
Она дружелюбно поздоровалась с Акимовым и ушла за ужином.
- Я сам северянин, коренной мурманец, - разговорился Бадейкин. Потомственный рыбак. А Нина - южанка, грузинка. - Он понизил голос. Тоскует по югу. На флоте, - продолжал он уже обыкновенным голосом, - я со времени его основания. Я Сталина здесь видал десять лет назад, когда он приезжал с Кировым и Ворошиловым и они велели тут флот создавать. Я еще тогда плавал на каботажном судне. Еще Нины не было в Мурманске. А вы женаты?
- Нет, - механически ответил Акимов, потом, рассмеявшись, поправился: - То есть женат, собственно говоря. Представьте себе, забыл. Моя... - Слово "жена" звучало слишком непривычно, и он не решился произнести его, - ...моя Аничка в армии. Мы были вместе недолго. Вот я и не привык.
Тихая жизнь в квартире Бадейкина была так разительно не похожа на то, что происходило полчаса, час тому назад! Нина Вахтанговна бесшумно подавала ужин. От нее пахло туалетным мылом и лекарствами - она работала медсестрой в госпитале. Сам Бадейкин сменил китель на какой-то старомодный архалук с кисточками, а сапоги - на шлепанцы. По его лицу расплылось выражение необычайного довольства.
Акимов во время еды и после, перелистывая "Лоцию Баренцева моря", с интересом наблюдал Бадейкина и Нину Вахтанговну. Бадейкин называл ее Нинусей, а она его - Лешенькой. А Акимов ловил себя на том, что это не только не кажется ему смешным, как казалось бы еще два месяца назад, но даже умиляло его, и что сам он был бы не прочь вот так жить с Аничкой; и что если жена будет называть его на людях Павликом или даже Пашенькой, то это не будет ему казаться отвратительным, как казалось бы каких-нибудь два месяца назад, до знакомства с Аничкой.
Продолжая думать об этом, он потом решил, что отнесся бы, вероятно, иначе ко всей этой мирной, почти мещанской картинке, если бы не видел Бадейкина на мостике в бою с вражескими самолетами, если бы не помнил его фигуру во время боя - вертящуюся, как петрушка, во все стороны, но вовсе не смешную, а необычайно ярую, гневную, почти грозную, и что стоит случиться теперь тревоге, как этот маленький человечек сбросит архалук и шлепанцы и снова станет тем, чем был несколько часов назад.
На следующий день - если можно было назвать днем все тот же долгий синий сумрак - Акимов вместе с Бадейкиным отправился на катер.
Моряцкий поселок, расположенный на скалах, выглядел очень оживленным и даже веселым. Из громкоговорителей гремела музыка. В сиреневых расселинах скал, через которые были проложены мостики и лесенки, играли дети. Да, здесь были даже дети, и вообще все кругом имело вид обжитой, благополучный и благоустроенный. И только там, внизу, в темно-синих водах залива, - казалось, очень далеко и от домов и от играющих детей, и от развешенного для просушки белья, и вообще от всех мелких человеческих забот, - медленно проплывали подводные лодки, эсминцы, катера, посверкивали сигнальные огни, подрагивали на ветру флаги. Оттуда доносились негромкие гудки, свистки, грохот якорных цепей.
Акимова вывел из задумчивости громкий возглас:
- Акимов! Пашка! Ей-богу, он!
Акимов, крайне удивленный тем, что кто-то знает его здесь, в далеком краю, по имени, оглянулся и увидел отделившегося от группы моряков и идущего к нему почти бегом приземистого моряка. Не успев опомниться, Акимов очутился в объятиях этого человека, которого не сразу даже узнал. Наконец рассмотрев его, Акимов воскликнул:
- Мигунов! Вот не ожидал тут встретить черноморца!
- Черноморцев тут хватает, - сказал Мигунов. - Тут и Лысков, и Степанов, и кого тут только нет! А тебя никак не ожидал увидеть. Ну как же ты поживаешь? - говорил Мигунов, ощупывая и охлопывая Акимова любовно, но весьма ощутительно. - Да ты уже капитан третьего ранга! Здорово меня обскакал!
Акимов улыбнулся.
- Спасибо пехоте-матушке. Это она меня до майора возвеличила.
Мигунов потащил Акимова к дожидавшимся морякам и объявил им:
- Дружок-черноморец приехал, Пашка Акимов. У немцев на флоте паника.
Узнав, что Акимов служил в пехоте и только что приехал чуть ли не с самого фронта, Мигунов сразу затих, стал подробно расспрашивать о ходе военных действий там, на главном театре войны, и время от времени, с непохожей на него серьезной миной, говорил:
- Что? Трудненько там? А?
Акимов не мог не отметить при этом, что моряк считает флот, как он выразился, "подсобным хозяйством", а пехоту - основой основ. Это явление было новостью для Акимова - в мирное время моряки были склонны ставить себя выше сухопутных войск. Перемена мнения соответствовала ходу войны и, несомненно, указывала на трезвый ум этих морских ребят, окруживших теперь Акимова тесным кольцом.
Узнав, что его друг назначен всего-навсего дублером, Мигунов обиделся за Акимова и сердито сказал:
- Эх вы! У надводников всегда так! Жаль, что ты не подводник. У нас совсем другой порядок. Где ты устроился? Да брось ты этих женатиков, - он покосился на молча стоявшего поодаль Бадейкина. - Переходи к нам, холостякам. У нас веселее.
- Ты совсем не изменился, - засмеялся Акимов.
Ему было приятно, что у него тут оказались друзья-черноморцы и среди них этот забубенный парень, капитан-лейтенант Мигунов.
Простившись с ним и пообещав подумать о его предложении, Акимов догнал Бадейкина.
- Знаете Мигунова? - спросил Акимов.
- Знаком немного.
- Сорвяголова, - улыбаясь, сказал Акимов.
- Герой Советского Союза, - серьезно сообщил Бадейкин.
- Ну? - удивился и рассмеялся Акимов. - Вот так обскакал!
Акимов остался жить у Бадейкина. Мигунов, нередко забегавший к нему, даже приревновал товарища к маленькому лейтенанту и все пытался сманить его к холостякам.
- Да я же сам "женатик", - смеясь, сознался наконец Акимов.
- И ты? - удивился Мигунов и, внезапно задумавшись, сказал с некоторой грустью: - Лучшие люди женятся. Боюсь, и мой черед приходит.
Акимов все время проводил на своем катере, руководил учебными занятиями, присутствовал при малых и больших приборках, вечерних поверках, расспрашивал матросов обо всем, что им известно о Баренцевом море, знакомился с бухтами, якорными стоянками и путевыми картами.
Этими всеми делами, а также ожиданием писем от Анички были полны мысли Акимова все время. Ожидание ее писем стало тем постоянным и напряженным состоянием души, которое не покидало его ни на минуту, чтобы он ни делал. Он вспомнил, что даже не знает почерка Анички, и представлял себе, каким должен быть ее почерк, а также старался представить, каким будет ее первое письмо и ее обращение к нему: "милый", "дорогой" или еще что-нибудь в этом роде. Он назначал все новые сроки для получения ее первого письма и, слегка насмехаясь над самим собой, старательно высчитывал, сколько дней прошло с момента получения ею его первого письма отсюда. А так как она должна, очевидно, ответить ему сразу же, ее ответ должен прибыть через такое-то количество дней. Не получив ответа в предполагаемый срок, он отнес это за счет больших расстояний и скрепя сердце назначил новый срок, а потом назначал все новые и новые сроки.
В течение этого времени спокойная жизнь на берегу несколько раз прерывалась поисками вражеских подводных лодок, обнаруженных на подходе к базе, а спустя три недели морской охотник совершил вторичное плавание в Варангер-фьорд.
На этот раз катером командовал Акимов, Бадейкин же находился внизу и появлялся на мостике только изредка. Потирая ручки, маленький лейтенант спрашивал Климашина или боцмана Жигало:
- А мой квартирант что? Хороший ученик?
Климашин отвечал:
- Вполне справляется, товарищ лейтенант.
Жигало отвечал коротко:
- Моряк.
Это было величайшей похвалой в устах боцмана, и Бадейкин радовался такой аттестации, потому что привязался к Акимову внезапной и сильной привязанностью, отличающей очень сдержанных и малообщительных людей.
Между тем катер приближался к той точке побережья, которая предуказана была ему боевым распоряжением. Берег не подавал признаков жизни. Бадейкин вышел на мостик.
- Не видать? - спросил он.
- Тишина, - ответил Акимов.
Минут сорок дрейфовали у берега, дожидаясь. Все молчали.
Наконец Акимов нетерпеливо сказал:
- Может, мне на розыски пойти?
- Нет, - энергически возразил Бадейкин. - Нет у нас такого приказа.
Уже собрались уходить, когда значительно южнее указанного пункта в небе появились долгожданные ракеты: три зеленые, две красные. И следом за ними оттуда донеслись звуки выстрелов.
- Полный вперед, - скомандовал Акимов.
Перестрелка становилась все более ожесточенной. Все на катере заняли места по боевому расписанию. Катер подошел к берегу, и Акимов велел сигнальщику дать условленную заранее ответную серию красных ракет. Это, как Акимов, впрочем, и предполагал, немедленно вызвало стрельбу по катеру. Боцман, сидевший у пулемета, начал отвечать. Закричала и стремительно взлетела в небо чайка.
