Думая об Обуховском или о его призраке, я добрел до освещенной и пустой автоматной будки. Подул мокрый ветер, и дрожь пробрала меня. Я быстро вошел в будку. Теперь надо было схватить за рога другого быка: я должен встретиться с Анджеем до того, как он прочтет извещение о моей смерти. Это желание было искренним. От всей души (в загробное существование которой я ведь не верил) мне захотелось, чтобы, читая траурное извещение, он не подумал: «Что ж, одним подлецом на свете меньше».
Так благодаря новой чувствительной кожице я вдруг начал заботиться о своей репутации после смерти, хотя при жизни далеко не всегда думал о ней. И снова меня охватил страх при мысли, что уже слишком поздно, что все будет рушиться при одном моем прикосновении.
Я нашел в телефонной книжке нужный номер. Судьба не препятствовала мне – в трубке сразу же прозвучал голос Анджея:
– Я слушаю.
– Говорит Кшиштоф. Я хотел бы увидеться с тобой. Дело не терпит отлагательства.
Он ответил не сразу. Видно, был захвачен врасплох. Я терпеливо ждал.
– Какой Кшиштоф? – наконец спросил он.
– Ты же прекрасно знаешь, какой! – А… это ты!
– Мне надо поговорить с тобой. Это не займет много времени.
– Поговорить со мной? Впрочем… может, это и лучше. Приходи.
Я выбежал из будки. Боль в животе, заглушенная до того водкой и порошками, снова ожила и принялась за свои мрачные шалости. Минут через десять мне удалось поймать такси, и я отправился на Беляны. Уже стемнело, опять заморосил дождь, в железные крыши домов стучал ветер. Все вокруг вызывало не столько жуткое, сколько мерзкое, воистину похоронное настроение. Не лучше ли умирать, когда светит солнце и пахнут цветы? Это было бы куда более красивым прощанием с земной жизнью, а участники похорон тоже отделались бы всего несколькими злотыми – летом ведь цветы дешевые! «Любимому начальнику от сотрудников»,- написали бы под руководством Обуховского на ленте, опоясавшей гвоздики (красные). Вторая надпись, от семьи, была бы, может быть, на венке из роз (чайных): «Нашему дорогому мужу и отцу, Зося и Эва». Ладно уж. Не напишут же они «Ненужному уже -начальнику» или «Опостылевшему мужу и негодному отцу» (о чем мне следовало бы пожалеть, потому что таким образом воспоминание о моих незаурядных похоронах, а следовательно, и память обо мне остались бы жить еще некоторое время, хотя бы как анекдот). К сожалению, нельзя выбрать сезона для своей смерти, и мне придется примириться с тем, что я, быть может, уже никогда не увижу листьев на деревьях и раскрытых бутонов.
Мы доехали до квартала кооперативных домов, где жил Анджей. Это были трехэтажные блоки, стоявшие параллельно друг другу и упиравшиеся одним торцом в негустой лесок, а другим выходившие на асфальтированную улицу. Варшава расплывалась все шире, как чернильная клякса, и ничто уже в этой части Белян не напоминало заброшенного поля времен моей юности. Дверь Анджеевой квартиры была окрашена в зеленый цвет. Этот неожиданный оттенок гнилой травы заставил вздрогнуть мое тельце. Я заново открывал для себя активное воздействие красок, дуновений, запахов. Мои обнажившиеся рецепторы передавали теперь каждый импульс в стократном увеличении.
Через несколько секунд, показавшихся мне часами, дверь отворилась. Анджей, одетый в шелковый стеганый халат, с минуту присматривался ко мне, словно оценивая меня взглядом.
– Прошу,- наконец сказал он.
Я вошел. Комнатка была теплая и небольшая. Над письменным столом, заваленным раскрытыми книгами, горела чертежная лампа.
– Работаешь? – глупо спросил я.
– Развлекаюсь,- ответил он.- Садись.
Я сел на краешек тахты, потому что единственный стул стоял у стола и на него сел Анджей.
– Слушаю тебя,- сказал он.
Я набрал в легкие воздуха, и сразу же в животе у меня будто что-то застучало.
– Анджей, я хотел оправдаться перед тобой…
– В чем?
– Ты знаешь в чем. Этот твой арест тогда и потом встреча в трамвае…
– А в чем тут оправдываться?
– То есть как это?
– Не хочешь же ты сказать, что это далекое прошлое вдруг начало тебя тревожить?
– Вот именно. Оно не дает мне покоя.
– Зря. Во-первых, ты не мог меня предупредить, потому что улица была запружена жандармами. Во-вторых, ты не хотел разговаривать со мной в трамвае, потому что я был опасным человеком – только что вышел из тюрьмы. О чем тут говорить спустя столько лет?
– Ты не до конца откровенен! – воскликнул я.- И наверняка думаешь обо мне плохо!
– А что это тебя вдруг начало волновать?
– Я хочу спать спокойно.
– Ну, так скажи, зачем ты пришел?
– Именно за этим!
Анджей внимательно взглянул на меня.
– Давай не будем играть в прятки, ладно? Если ты считаешь нужным поговорить со мной – пожалуйста, давай поговорим!
– Да ведь я же говорю! Не хочу, чтобы ты считал меня последней свиньей! И хочу спокойно…
Нет, слова «умереть» я не дог произнести, это немедленно лишило бы весь разговор смысла: умирающему в отпущении грехов не отказывают.
Анджей взглянул на часы.
– Ты хочешь, чтобы я ушел! – воскликнул я.
– Наоборот,- серьезно ответил он.- Раз уж ты здесь, давай доведем дело до конца.
– Знаешь, я тогда мог тебя предупредить… если бы переждал в кустах, пока эти жандармы уйдут…
– Ну что ты заладил одно и то же, как заигранная пластинка… мог, мог. Вот именно, что не мог! Ты – не мог.
– Рожденный ползать, летать не может. Так что ли?!
– Да, что-то в этом роде,- с улыбкой ответил он.- Эту тематику я уже давно списал со счетов и даже не смотрю передач по телевидению, если они толкуют про это. Куда интереснее, например, вот эта новая система перекрытий…
Он указал на одну из книг и улыбнулся мне.
– У меня нет к тебе претензий,- добавил он.- Можешь умирать спокойно.
Разумеется, Анджей шутил, но у меня чуть не разорвалось сердце: этот человек не хотел сближения, он сознательно умалял все и даже издевался надо мной. Я тяжело поднялся, и в эту минуту раздался звонок.
– Подожди,- сказал Анджей,- мы же должны это уладить.
И пошел открывать. В дверях стояла Зося. Видно, она очень спешила, потому что учащенно дышала. Ноги у меня подогнулись, и я вынужден был сесть.
– Ты хотел поговорить со мной сегодня,- сказала она.- А теперь приехал к Анджею. Давай уладим все сразу. Я надеюсь, это не кажется тебе трудным. Нам не к чему сохранять дольше видимость брака.
Я взглянул на них. Они стояли рядом, почти одного роста, и смотрели на меня. Весьма подходящая друг другу пара среднего возраста. Если бы я сказал Зосе утром про свою болезнь, они переждали бы несколько оставшихся до моей смерти недель и легализовали бы свои отношения после. Но, видно, мне суждено было пройти и через это.
– Вы давно знакомы? – спросил я.
– Семь лет,- сказала Зося.- Ты представил мне его на кладбище. А потом мне захотелось узнать, почему ты его так ненавидишь. Меня очень интриговало то, что произошло между вами.
– И ты решила вознаградить его за то зло, которое я ему причинил…- грустно улыбнулся я.- Вы что же… все семь лет так?
– Ну что ты! – возразила Зося.- Анджей учился по вечерам в институте. И только недавно… Ты был так занят своими делами… И я хотела, чтобы Эва спокойно сдала на аттестат зрелости. Но если ты сам сделал первый шаг…
– Вы любите друг друга?
– Ты даже и представить себе не можешь как, старик,- ответил Анджей.
Они стояли передо мной, несколько удивленные тем спокойствием, с каким я принял это как-никак неожиданное сообщение. Анджей лишил меня даже возможности сделать жест – отписать ему в завещании жену или соединить их руки на моем смертном одре… Они все сладили сами, у меня за спиной. От меня требовалось только не устраивать скандала.
– Ты действительно закончил институт? – вдруг вспомнил я.
– Зося уговорила меня кончить,- ответил он, нежно беря ее за руку.- Три месяца назад я получил диплом. Вообще, благодаря ей я встал на ноги.
Он улыбнулся точно так же, как некогда Боженцкий: прекрасной улыбкой любви. Этот сорокавосьмилетний выпускник стоял на пороге жизни, влюбленный в мир, и был полон сил, как омоложенный чувством Фауст.
Все смешалось, все снова перетасовалось, точно колода засаленных карт. На глаза у меня навертывались слезы страдания и зависти. Оставалось сыграть заключительную сцену.
– Желаю вам долгих лет счастья, мои дорогие,- сказал я со всей галантностью, на которую только был способен.
Анджей кинулся к тумбочке, вытащил оттуда какую-то бутылку и наполнил рюмки, чтобы окончательно завершить соглашение. Этим он давал мне понять, что мы квиты. На минуту повеяло чем-то из прежней жизни.
– Значит, все эти твои собрания комитета, эта борьба с алкоголизмом были липовыми? – спросил я, взглянув на Зосю.
– Только воскресные, как и твои заседания по пятницам,- ответила она.
