на свои места. Но идти домой и переодеваться он тоже не мог, там его ожидали только горькие глаза жены и сына… И новые вопросы, упреки…
«Никуда сегодня не денешься, кроме дома, хоть и заблудился, как в лабиринте», — обреченно подумал он и принялся жадно курить на лестничной площадке, не обращая внимания на редких соседей, которые, проходя мимо, с удивлением глядели на него. Таким Букварева соседи еще не видели. Раньше он позволял себе курить по вечерам в своем кабинете или у открытой форточки на кухне.
У него кружилась голова, его мутило, а он все стоял и курил на сумрачной и нечистой лестнице. В его воображении рисовались лица жены и Генашки, Надя с распахнутыми фантастического цвета глазами и подленькая улыбочка Губина, и пустой взгляд Арки, какой-то покорной и готовой на все, что ей ни предложи. И сам он, мужчина не первого возраста, подержанный и лысеющий, с горьковатыми складками у рта и с таким выражением лица, словно обрыдло все ему и он хочет одного: оставьте меня в покое. Но рядом возникала Надя, юная, быстрая, пышущая здоровьем и радостью жизни. Он понимал, что не может быть ничего общего между двумя столь разными людьми: вступающей в жизнь девчонкой и потасканным, порядком измочаленным мужиком, понимал, но отказывался убедить себя в этом. Ему казалось, что уже завтра он должен проснуться бодрым, с ясной головой, с готовностью переделать любую кучу дел и выполнить любые пожелания Нади.
Он испугался своего состояния и вернулся домой. «Вот до чего истрепал нервы, вот до чего… — шептал он, смачивая лоб и виски холодной водой из-под крана и оглядываясь, не видит ли его Люба. — Немедленно в постель и успокоиться. И нельзя допускать, чтобы со мной еще хоть раз произошло такое».
…Он спал как убитый. Но и во сне жила в нем беспокойная память о том, что впереди — воскресенье, что Надя, может быть, захочет его увидеть и ей нельзя отказать, и что завтра у него будет масса мелких домашних забот: купить на неделю картошки, погулять с детьми, отгладить свой костюм, единственный, в котором еще не стыдно появиться на людях, поработать с пылесосом и суметь ответить на вопросы и взгляды жены и Генашки.
ГОСТЯМ ДВА РАЗА РАДЫ
Утром Букварев вышел на улицу с Генашкой. Но погода за ночь успела испортиться: моросил мельчайший дождичек, мокрые листья прилипли к тротуарам и скользили под ногами, отовсюду тянуло промозглостью. Бродить по улицам и любоваться пейзажами не пришлось. Они зашли в пельменную, где Букварев позавтракал, потому что с утра Люба не успела ничего ему приготовить. С аппетитом поел и Генашка, чему Букварев обрадовался и даже подумал, что так вот они и привыкнут питаться без матери. Но самые теплые отношения между отцом и сыном установились после того, как Букварев купил пистолет-пугач с пистонами. Генашка преданно заглядывал в глаза отца и скоро согласился вернуться домой. Буквареву хотелось одиночества.
Обычно ему по душе была дождливая осенняя погода, когда он чувствовал себя бодрее, в голове было ясно, хорошо работалось. Но сейчас служебные дела на ум не шли, а сырой ветер, вырывавшийся из-за каждого угла и свистевший в голых кронах деревьев, угнетал и заставлял раздраженно морщиться. Да и город выглядел невесело. Фасады домов казались мрачными лицами людей-великанов, которые то ли смывали с себя летнюю пыль и грязь и были недовольны, что воды мало и она холодна, то ли отчаянно тосковали и плакали. Все это не радовало Букварева, но ему надо было еще какое-то время побыть вне семьи. Думалось, однако, плохо, и он стал жить слабой надеждой, что вдруг да и подвернется ему по пути что-нибудь занятное, способное рассеять его. Случайная встреча с Надей представлялась счастьем… И скоро его робкие надежды стали сбываться.
— Старик! — раздался рядом с ним радостный голос Губина. — Я тебя уж минут двадцать разыскиваю. Домой тебе звонил, наврал Любке, что вызывают нас с тобой срочно на службу. Ведь бывало такое и в выходные. А дело в том, что договорился я с девчатами. Они ждут нас в гости, настрого мне наказали, чтобы без тебя не приходил. Я им еще раз намолол, что ты большой начальник и многое можешь. На тебя спрос.
Букварев обрадовался другу и не скрывал этого, но что-то его удерживало, и он проговорил:
— Неловко как-то… Вахтерши нас там обсмотрят с ног до головы. Документы спросят, к кому пришли… Начальству могут о нас донести. Вот и сплетня по всему городу!..
— Волков бояться — в лес не ходить. Вчера-то мы ездили! И тут не страшней. Я договорился с Аркой. Она сказала вахтершам, что к ней сегодня придут двое профсоюзных активистов с проверкой мероприятий на выходной и с разговором по работе. Нам остается только представиться этими проверяющими — и сиди хоть до полночи, проверяй! — ликовал Губин.
— Это еще куда ни шло. Но и то… Я бы пошел без звука, да скребет что-то на душе. Как бы все это плохо не кончилось, — выкладывал свои сомнения Букварев.
— Хлебнуть тебе надо для храбрости, вот что. Время еще есть.
Губин привел другу столько убедительных доводов, наобещал ему таких удовольствий от встречи с вчерашними дамами, что Букварев, хоть и сомневался, послушно шел за ним к пристанскому ресторану-поплавку, который перед концом навигации спешил распродать остатки своих припасов.
— Ну, старик, готовься к бою! — предвкушая близкую радость, провозгласил Губин. — Сбрось с себя хоть на выходные монашеский обет. Они, брат, обе хороши. И симпатии у нас уже наметились вполне определенно. За успех!
Букварев криво улыбнулся и нехотя выпил, но почувствовал, что водка на него не действует: настроение лучше не стало и смелости не прибавилось. Вот один на один с Надей он бы встретился с великой радостью, хотя еще и не придумал, что ей в этот раз говорить. А так?.. Опять слушать пошлости Губина и видеть пустые глаза Арки? И все это рядом с Надей? Бр-р!
— Кончай ты киснуть! Ну, придем, посидим, поболтаем; может, и еще что-нибудь у нас выгорит. Разве это преступление?
