Убедившись, что девушки поблизости не видно, я замялся, что он истолковал по-своему. Подмигнув мне довольно похабно, он с ухмылкой панельной девицы произнес не вопросительно, а как удачную догадку:
— Интересуемся французскими открытками!..
Конечно, я понятия не имел ни о каких «французских открытках», а что такое порнография, знал из литературы. Но от всей повадки этого типа на меня нашло озарение. И то, что я все же не сразу сообразил, в чем дело, почему-то меня страшно разозлило.
Я ответил, что не достиг еще того возраста, когда интересуются подобными вещами, — накося выкуси!
— Может быть, другой «мужской товар»? — продолжал веселиться этот тип.
— И другого не надо, — отрезал я и подумал, что, кажется, придется уйти ни с чем: я решительно не хотел продолжать общение с этим рыжим. Мне было противно его внезапное оживление и даже его чересчур яркий галстук: не мальчик, пора бы поспокойней!..
— Ну тогда с вами займется моя продавщица! — миролюбиво ответил он и ушел за бархатную портьеру. Почти в ту же минуту, словно в театре, ее раздвинула Иоганна Риц…
Несмотря на то что на ней был фирменный халатик из блестящего шелка с эмблемой магазина, она выглядела нарядной. Может быть, от хорошо причесанной головки или от кружевного воротничка, лежащего вокруг ее шеи, как белый пушистый котенок. А может быть, взгляд блестящих карих глаз сообщал девушке это сияние, я бы сказал, лучезарность, если бы не та же отмеченная мною при первом взгляде тень, то особое выражение лица…
С профессиональной улыбкой она произнесла обычную формулу продавца:
— Добрый день! Что вы хотели бы иметь?
— О! У вас такой выбор! — сказал я наугад, соображая, узнала ли она меня. Мне казалось, что — да. Но, конечно, она не считает возможным показать это: она на работе. Сейчас, когда я смотрел на нее, отделенный только узким прилавком, она показалась мне старше: ей было никак не меньше двадцати трех.
— Вспоминаю, фройлейн, что это вас я так неуклюже задел своим велосипедом на Бауэрштрассе.
Она улыбнулась уже знакомой мне улыбкой:
— Ерунда. Я сразу узнала вас.
Если бы она сказала, что не узнает, — это было бы неправдой и вряд ли подтолкнуло меня к дальнейшему.
— Я хотел бы загладить свою вину… — начал я.
— Какой-нибудь покупкой? — перебила она.
— Хотя бы. Что-нибудь веселенькое можете предложить?
— У нас тут все веселенькое! — сказала она со вздохом и посмотрела на меня, как бы говоря: сами видите! — Ну вот, например… — она вытащила из-под прилавка шелковую подушечку, отороченную оборочкой, слишком маленькую для подоконника.
Я хотел было облокотиться на нее, Иоганна не дала…
— Это делается так: вы кладете ее на стул и усаживаете на него гостя… — Она бросила подушечку на табурет позади себя и с размаху села на него… Оглушительный неприличный звук поверг меня в такое смущение, какое, вероятно, не вызвали бы даже «французские открытки»! Но девушка и ухом не повела. — Видите, получается смешно, — сказала она равнодушно.
— По мне — не очень, — мягко возразил я. — А остальное — тоже в этом духе?
— Ну, почему… Вот могу предложить… — Она поставила на прилавок картонную коробку и принялась выбирать из нее вещицы, назначение которых было мне непонятно.
Я смотрел с опаской на ее манипуляции.
— Вы курите? Да? Дайте мне сигарету. Вы делаете так… Берете эту маленькую черную палочку и незаметно засовываете в сигарету. Затем угощаете вашего друга… Он благодарит вас, ничего не подозревая, закуривает… — Она довольно изящно проделала все это, потом затянулась и выпустила струю дыма… Поначалу это было обычное незначительное дымное облачко. Но оно не рассосалось, напротив, сгустилось, потемнело и в конце концов почернело. А из губ Иоганны продолжали вырываться странные дымки, и вскоре мы оба плавали в черных облаках, словно на пожарище. Да, именно пожарищем пахнул этот горький и жирный, какой-то ядовитый дым, невесть как возникший всего от одной-двух затяжек заряженной черной палочкой сигаретой…
— Разрешите мне открыть окно! — поспешил я. — Знаете, это тоже не очень весело…
— Да? Многим нравится. Тогда вот: безобидная шутка. Вы берете вот эти два кусочка сахару — видите, они совсем как настоящие… Вы кладете их в сахарницу. Не на самое дно. Чтобы они попали в стакан одного из гостей. Что происходит дальше? Налейте, пожалуйста, воды в стакан… Вон там.
Она бросила два белых кусочка в стакан. Они тотчас всплыли…
— Ваш гость смущен, не понимает, в чем дело… Помешивает ложечкой чай, топит «сахар», а он опять всплывает. Гость сконфужен, кругом начинают улыбаться… Наконец в отчаянии он пробует раскусить «сахар»… Но это — фарфор лучшего качества: можно даже сломать зуб…
— Не надо! — г взмолился я. — Неужели у вас нет ничего безопасного?..
— Гм… Тогда вот… — она вытащила из коробки длинную гибкую трубку с маленькой резиновой грушей на одном конце и плоским резиновым мешочком на другом. — Посмотрите сюда, — с профессиональной интонацией начала она. — До того, как соберутся гости, вы подкладываете плоский мешочек под тарелку… Тонкая трубочка незаметно тянется по столу под скатертью. Вот так… Резиновую грушу вы держите в руке незаметно для всех. В тот момент, когда гость собирается начать есть, вы сжимаете грушу… Сжатый воздух надувает плоский мешочек под скатертью, тарелка накреняется— еда выливается…
— Не смешно! — перебил я невежливо. — А это что? — ухватился я за первый попавшийся мне предмет: кольцо, с наружной стороны обыкновенное, а с внутренней — с каким-то устройством.
— А! Это фальшивое кольцо. Вы здороваетесь, протягиваете руку… Тут срабатывает пружинка и щекочет ладонь вашего знакомого. Он вскрикивает, вы делаете удивленные глаза и показываете ему, незаметно сняв пружинку: обыкновенное кольцо!..
— Ну, пощекотать ладонь — это еще ничего! Беру «фальшивое кольцо».
— Если вас смешат такие детские вещи, то вот еще «дырявая разливная ложка» и «фальшивые щипцы для орехов»…
Я набрал кулек всякой дряни и воспротивился дальнейшему рекламированию «предметов смеха».
— Знаете, фройлейн, я все-таки не искупил свою вину и хотел бы сделать это каким-нибудь другим способом…
— Каким же? — спросила Иоганна, кажется наконец проявив ко мне интерес.
— Мы могли бы поехать куда-нибудь за город. В замстаг. Или другой вечер. Или посидеть в кафе…
Она не была застигнута врасплох: я подумал, что она слышит такие предложения довольно часто. «Французские открытки» делали свое дело; наверное, мужчин здесь хватало, а девушка была прехорошенькая и держалась хорошо, без ужимок. Она смотрела на меня, как бы взвешивая: стою ли я ее общества. Но ни один здравомыслящий человек не дал бы мне меньше двадцати двух: это я знал точно.
— Спасибо, — сказала она, все еще не очень уверенно, — если я буду свободна, то в эту субботу заходите сюда. Я отпрошусь у хозяина пораньше, — она закончила уже твердо, и можно было считать, что приглашение принято.
Позже, перебирая в памяти все подробности нашего короткого разговора, я укрепился в своем желании сблизиться с этой девушкой. То, что привлекло меня с первого взгляда, не улетучилось, напротив, как бы сконцентрировалось. Может быть, она была слишком задумчива, непроста для Вальтера Занга? Не привнес ли я в свои оценки кое-что от своей подлинной сущности? Ну что ж, вероятно, это было неизбежно.
Да, конечно, меня радовала предстоящая встреча с Иоганной. Но надо было еще продумать ее, организовать.
Хорошо было «просто жить», проснувшись в воскресное утро в пустой квартире: фрау Муймер на несколько дней отправилась «в зелень», за город, к «подруге по движению» — тоже «деятельнице», но, вероятно, пониже рангом…
А Луи-Филипп еще раз доказал свою милостивость. Я и сам ведь понимал, что в воскресенье я ему нужнее, чем когда-либо. Чего уж тут! А мне как быть? Если моя девушка располагает только одним этим днем? И если стоят последние теплые осенние дни, которые просто надо хватать обеими руками… Слова «моя девушка» оказали на Филиппа магическое действие: он отпустил меня.
И это воскресенье принадлежало Вальтеру Зангу, восемнадцатилетнему официанту, уроженцу Тюрингии, и «его девушке», Иоганне Риц, место рождения и тем более год рождения — неизвестны.
И если программа «просто жить» пока была только декларацией, то это воскресенье должно было положить начало ее осуществлению. Вот так.
Хорошо было «просто жить», когда битком набитый вагон электрички плавно тронулся от вокзала и пошел постукивать и погромыхивать на стыках рельсов так поспешно и деловито, словно не на прогулку, — как здесь говорят: «в зелень», — уносил нас, а в какое-то значительное и совершенно необходимое путешествие.
