пилот. И ты решился на это? Вот уж не подумал бы после всего, что узнал о тебе сегодня!
Он. Я встретил на улице Карлоса… (Дику.) Ты помнишь его? Тот, что спас меня тогда, на Эбро…
Дик. Разумеется, помню. И не только потому, что он спас тебя.
Он. А у меня все три раза перевернулось в душе, когда я вдруг увидел его, идущего по улице. Мы пошли с ним в испанский ресторан, прямо с утра. И он объяснил мне, что собирает деньги, и гордо сказал, что может взять и у меня. Если я этого хочу. Я оставил его в ресторане, пошел в банк и принес ему деньги. Он обещал, что это останется в тайне. Я был рад, что мог сделать это для него.
Дик. А если бы тебя поймал не Карлос, который спас тебя, а кто-то другой? Как тогда?
Он. Не знаю. По правде говоря, наверное, нет.
Дик. Да… Если бы только эти люди знали, какие деньги им посланы – отступные от одной женщины, так и не отданные другой…
Молчание.
Он. Я потом вложил их обратно. Так что, в сущности, это были мои деньги.
Штурман. Пусть так. Если тебе так легче думать. Я вижу, ты все еще стараешься думать как-нибудь так, чтобы тебе было хоть немножко легче.
Второй пилот. Твоя жена сказала тебе о встрече с ее братом. Эта встреча состоялась?
Он. Да.
Второй пилот. И как раз после нее ты и перешел редактором в еженедельник?
Он. Да. Вскоре.
Второй пилот. Удачная встреча!
Он. Не особенно. Я в тот раз чуть не ударил его.
Второй пилот. Вот как? Молодец! Ты в то время еще был способен на это?
Он. Ян сейчас способен на это.
Дик. Мы хотели бы знать это во всех подробностях.
Он, повернувшись, идет в другой конец сцены. Навстречу ему входит Чарльз Говард, еще совсем молодой человек, значительно моложе его, с невыразительным, бесцветным лицом и властными повадками.
Говард. Прости, что заставил тебя ждать. Но ты сам виноват. Я получил о тебе сведения, с которыми пришлось срочно познакомиться. Другой на моем месте после таких сведений вообще бы… Но ты как-никак мой будущий родственник. Кстати, ты вступаешь на опасный путь. Бэтси, с ее глупым темпераментом, чего доброго, потребует после свадьбы, чтобы ты вел себя с ней со всем пылом новобрачного. А это не так-то просто, когда уже второй год во все тяжкие живешь с такой женщиной, как она. (Смеется.)
Он тоже натянуто смеется.
(Обрывая смех раньше Его.) Ладно. Вернемся к твоим глупостям. Что это за свидание с каким-то голландским попом было у тебя третьего дня? Только не пробуй врать.
Он. Полегче на поворотах! Я этого не люблю.
Говард (вытащив из кармана какую-то бумагу). А я не люблю, когда мне приносят вот такие сообщения о моих будущих служащих.
Он (сжав кулаки). Я уже сказал – полегче на поворотах!
Говард (отступая). Это мне нравится! Сейчас. Потому что я в хорошем настроении. Но я могу вспомнить об этом, когда буду в дурном, и тогда, задним числом, заставлю тебя поползать на брюхе.
Он. Может быть. Но для начала ты сам понюхаешь этот пол!
Говард (отступая еще на шаг.) Ты что, раздумал жениться на Бэтси? Я не преувеличиваю свои силы – я не в состоянии вытащить тебя из ее постели, она слишком любит этим заниматься, и почему-то последнее время именно с тобой, но сделать так, что ты не станешь ее мужем…
Он (с трудом сдержавшись). Ладно, я встречался третьего дня с пастором Вандеккером. Что дальше?
Говард. Это я жду – что дальше?
Он. Мы с ним когда-то сидели в одном лагере и вместе бежали.
Говард. Это мне тоже известно.
Он. Я не мог отказаться от встречи с ним.
Говард. Почему?
Он (поворачиваясь и глядя на Дика, Второго пилота и Штурмана). Есть люди, которых не так-то просто выкинуть из памяти.
Говард. Если ты собираешься работать у меня, тебе придется выкинуть их из памяти.
Он. Но…
Говард (останавливает Его рукой). Я не собираюсь лезть с ногами в твою душу. Но твое прошлое должно быть отрезано раз и навсегда.
Он. Но в этом прошлом…
Говард (прерывает Его). Не будем красть друг у друга время: будет оно отрезано? Да – продолжаем разговор. Нет – прекращаем. Да или нет?
Он (после молчания). Да.
Говард. Эта церковная крыса благодаря своему пасторскому сюртуку надула наших растяп, получила визу и целый месяц занималась тут сбором подписей под всякими протестами и петициями: «мир во всем мире», «разоружение до нитки» и тому подобными русскими трюками.
Он. Пастор Вандеккер не имеет никакого отношения к России.
Говард. Они все твердят, что не имеют никакого отношения к России. Зачем он встречался с тобой, кроме желания вспомнить о прошлом? Чего он хотел от тебя?
Он. Чтобы я подписал протест против суда над немецким пастором Шрейбером.
Говард. А почему ты должен подписывать протесты?
Он. В числе многих других. Я когда-то знал его с хорошей стороны.
Говард. Ты подписал?
Он. Нет.
Говард. Это совершенно точно?
Он. Протест будет опубликован, и под ним не будет моего имени. Что еще?
Говард. Больше ничего. Я просто не хотел быть в дураках: завтра делать тебя редактором, а через неделю искать нового. Я удовлетворен. Хотя нет… Еще один вопрос. Говорят, этот Вандеккер перед отлетом ждал тебя на аэродроме. Ты не приезжал к нему туда?
Он. Нет.
Говард. Это совершенно точно?
Он. Мне надоело повторять одно и то же.
Говард. Будем считать, что я тебе поверил.
Дик. Достаточно. Остальная часть вашего разговора нас не интересует. Иди сюда.
Он идет навстречу Дику. Говард остается один и через несколько секунд исчезает со сцены.
Дик. Я устал смотреть на физиономию этого типа.
Он. А мне приходится смотреть на него уже седьмой год!
Второй пилот (иронически). Бедняга! Дал бы ему тогда в морду, и все бы кончилось само собой!
Он. Тебе легко рассуждать…
Дик. Ты опять за свое?
Второй пилот. У меня просто кулаки сжимались! Никогда не был в особенном восторге от тебя, но все-таки не ожидал, что ты станешь такой овцой!
Дик. По правде говоря, нам вообще во время войны не приходило в голову, что кто-то станет хуже, чем он есть. Насмотреться на все, на что мы насмотрелись, остаться живым и забыть, ради чего все это было?!
Штурман. Но ведь тогда
