с колосников свешивалась карта Европейской России, покрытая разноцветными кружками и окружностями, — они почти сплошь заполняли все пространство. Перед картой стоял маленький человек, в меховом пальто, без шапки; откинутые с большого лба волосы его бросали тень на карту. В руке он держал длинный кий и, двигая густыми бровями, указывал время от времени концом кия на тот или иной цветной кружок, загоравшийся тотчас столь ярким светом, что тусклое золото ярусов в зале начинало мерцать и становились видны напряженные, худые лица, с глазами, расширенными вниманием.
Он говорил высоким голосом в напряженной тишине:
— У нас в одной Европейской России — десятки триллионов пудов воздушно-сухого торфа. Запасами его мы обеспечены на столетия. Торф есть топливо на местах. С одной десятины торфяного болота получается в двадцать пять раз больше энергии, чем с десятины леса. Торф — в первую голову, за ним — белый уголь и черный уголь решают стоящую перед нами проблему революционного строительства. Ибо революция, которая победила только на поле брани и не перешла к реальному осуществлению своих идей, утихает, как налетевшая буря. Сидящий здесь, среди нас, Владимир Ильич Ленин, вдохновитель моего сегодняшнего доклада, указал генеральную линию созидающей революции: коммунизм — это Советская власть плюс электрификация…
— Где Ленин? — спросила Катя, вглядываясь с высоты пятого яруса. Рощин, державший, не отпуская, ее худенькую руку, ответил также шепотом:
— Тот, в черном пальто, видишь — он быстро пишет, поднял голову, бросает через стол записку… Это он… А с краю — худощавый, с черными усами — Сталин, тот, кто разгромил Деникина…
Докладчик говорил:
— Там, где в вековой тишине России таятся миллиарды пудов торфа, там, где низвергается водопад или несет свои воды могучая река, — мы сооружаем электростанции подлинные маяки обобществленного труда. Россия освободилась навсегда от ига эксплуататоров, наша задача — озарить её немеркнущим заревом электрического костра. Былое проклятие труда должно стать счастьем труда.
Поднимая кий, он указывал на будущие энергетические центры и описывал по карте окружности, в которых располагалась будущая новая цивилизация, и кружки, как звезды, ярко вспыхивали в сумраке огромной сцены. Чтобы так освещать на коротенькие мгновения карту, — понадобилось сосредоточить всю энергию московской электростанции, — даже в Кремле, в кабинетах народных комиссаров, были вывинчены все лампочки, кроме одной — в шестнадцать свечей.
Люди в зрительном зале, у кого в карманах военных шинелей и простреленных бекеш было по горсти овса, выданного сегодня вместо хлеба, не дыша, слушали о головокружительных, но вещественно осуществимых перспективах революции, вступающей на путь творчества…
Телегин тихонько говорил Даше:
— Дельный доклад. Я этого инженера Кржижановского хорошо знаю. Вот кончим войну, — вернусь на завод, у меня тоже кое-какие соображения… Ужасно хочется, Дашенька, работать… Если они такую электрическую базу подведут, — ужас что можно развернуть… Черт знает — какие у нас богатства! Поднять на настоящую работу такую махину, — что тебе Америка! — Мы богаче… Поедем с тобой на Урал…
Даша — ему:
— Будем жить в бревенчатом доме, чистом, чистом, с капельками смолы, с большими окнами… В зимнее утро будет пылать камин…
Рощин — Кате на ухо шепотом:
— Ты понимаешь — какой смысл приобретают все наши усилия, пролитая кровь, все безвестные и молчаливые муки… Мир будет нами перестраиваться для добра… Все в этом зале готовы отдать за это жизнь… Это не вымысел, — они тебе покажут шрамы и синеватые пятна от пуль… И это — на моей родине, и это — Россия…
— Жребий брошен! — говорил человек у карты, опираясь на кий, как на копье. — Мы за баррикадами боремся за наше и за мировое право — раз и навсегда покончить с эксплуатацией человека человеком.
Трилогия А. Толстого, создававшаяся с перерывами более двадцати лет (1919–1941), имеет сложную творческую историю. По свидетельству автора, первую книгу — «Сестры» он начал писать в июле 1919 года и закончил осенью 1921 года, то есть вся работа целиком была проделана за рубежом, в эмиграции. В той же статье «Как создавалась трилогия „Хождение по мукам“» А. Толстой отмечает, что, работая над «Сестрами», он не думал, что книга развернется в трилогию, однако из предисловия к роману «Хождение по мукам», открывающему берлинское издание «Сестер» 1922 года, мы узнаем, что автор уже тогда задумал трилогию, которая по характеру своему решительно отличалась от нам известной. А. Толстой утверждал в предисловии, что вторая часть, охватывающая события 1917–1922 годов, уже почти готова, а третью он мыслил написать «о прекраснейшем на земле, о милосердной любви, о русской женщине, неслышными стопами прошедшей по всем мукам, заслонив ладонью от ледяных, от смрадных ветров живой огонь светильника Невесты». [12]
Этот замысел никогда не был реализован. Более того, и концовка первого романа давалась с неимоверным трудом, о чем сказано в одном из писем А. Толстого: «Конец мне не удавался, и я его действительно однажды разорвал и выкинул в окно, и то, что мне не удавался конец, было закономерным и глубоким ощущением художника, так как уже тогда я начал понимать, что этот роман есть только начало эпопеи, которая вся разворачивается в будущем. Вот откуда происходила неудача с концом, а не оттого, что я не мог „взойти на гору, чтобы оглянуть пройденное“. На какую гору мог бы взойти художник, когда он начал понимать, что он в тумане, в потемках, что все стало неясным, что понимание должно раскрыться где-то в будущем». [13]
К работе над трилогией А. Толстой вернулся в 1925 году, находясь уже в Советском Союзе. Он перерабатывает для нового издания роман «Сестры», а в 1927 году приступает к созданию второй части трилогии — роману «Восемнадцатый год», который был закончен и напечатан на страницах журнала «Новый мир» в июле 1928 года.
Девять лет отделяют завершение второго романа от начала первого. В упомянутой уже статье «Как создавалась трилогия „Хождение по мукам“» писатель дает исчерпывающее объяснение столь большого временного разрыва между «Сестрами» и «Восемнадцатым годом»: «…нужно было очень много увидеть, узнать, пережить. То, что называется „собиранием материалов“, неприменимо к этой предварительной работе, потому что… мне нужно было сделать основное, а именно: определить свое отношение к материалу. Иными словами, нужно было все заново пережить самому, продумать и прочувствовать». [14]
После окончания романа «Восемнадцатый год» писатель надолго оставляет трилогию, увлеченный работой над двумя частями романа «Петр I», отдает много сил общественной работе на родине и за рубежом, выступая пламенным борцом против фашизма, сплачивая силы западно-европейской интеллигенции на отпор гитлеризму.
«В
