— Извините, Матрена Назаровна, этого мы сделать не можем, — вежливо ответили ей в поссовете, — Потому не можем, что создаем хозяйство и нам дорога каждая свиная голова. А кроме того, мы создаем птичник, и скоро к нам прибудет партия кур-несушек. Вот если хотите нам помочь, поступайте работать птичницей или свинаркой… Потому-что мы твердо решили бороться со спекулятивной частной торговлей.
— Шо вы, граждане, з ума сошли? — искренне удивилась Матрёна, — У мени шесть детей на руках и муж, як дитя, ни к чему не годный, кроме руль вертеть. Просю меня пойнять.
— Дело ваше, Матрена Назаровна, — с сожалением сказали ей, но поросят так и не продали.
Матрена наладилась было торговать замороженной в леднике корюшкой, но из этой затеи ничего не вышло. Оказалось, что в подсобном хозяйстве тоже появился ледник, а в нем — тонны намороженной корюшки. Магазин продавал рыбу по бросовой цене, и спросом она отчего-то не пользовалась…
Поздней осенью Матрена Зинченко покидала последним пароходом Пургу. У Нечипора кончился обусловленный договором срок вербовки, а на продление он не согласился.
Матрена всходила по трапу, легко неся в руках по пухлому кожаному чемодану с блестящими замками. За ней двигался Нечипор, пригибаясь под тяжестью таких же фасонистых чемоданов, за Нечипором шестеро мальчишек несли туго набитые портфели и горшки с цветущей геранью.
Матрена стояла на палубе отплывающего парохода, глядела на узкую полоску земли между водой и сопками, застроенную домами. Лицо ее застыло в удивлении, даже медные серьги-полумесяцы не покачивались в ушах.
— Як, ты говорил, те горы называюцца? — спросила она мужа, указав глазами на длинную гряду.
— Сопки называются, — ответил он.
— Надо же!.. — вздохнула Матрена — А як той поселок называецца, куда ты груз возил?
— Гагачий.
— Надо же!.. — снова вздохнула Матрена. Потом сказала детям: — Шоб запомнили мне, где жили, на какой вас край света батька завез… Тут люди от холода мрут, зубы и волосы выпадают…
Она всплакнула.
— Ничего не мрут, тут и кладбища нету, — не согласился с матерью чернявый, жуковатый сын.
— Не гавкай, Степка, когда не спрашивают, — сказала она, вытирая ладонью взмокревшие глаза. — Нету, так будет!
— Я не Степка, а Колька, — поправил сын. — А кладбища здесь все равно не будет, здесь земля мерзлая.
Матрена тяжело вздохнула.
— Надо же!..
Трудно представить, что было время, когда Пурга не имела фотоателье. Старожилы уверяли, будто было. Правда, тогда поселок только строился и не был райцентром. Еще уверяли старожилы, вроде в домишке, над которым теперь красовалась вывеска «ФОТО МОМЕНТАЛЬНОЕ, ФОТО ХУДОЖЕСТВЕННОЕ», жила какая-то Матрена Зинченко и что благодаря ей в поселке появилась нынешняя свиноферма, птицеферма и даже парниковое хозяйство.
Так оно или не так — не в этом суть. Суть в том что представить Пургу без ателье «ФОТО МОМЕНТАЛЬНОЕ, ФОТО ХУДОЖЕСТВЕННОЕ» было невозможно, а тем более без фотографа Эдика Капусты.
Эдик Капуста имел от роду двадцать восемь лет, рост низкий, лицо широковатое, два золотых передних зуба во рту и шикарную огненную шевелюру, густую и волнистую. Точно боясь ее испортить, он даже в самые лютые морозы не носил шапки за что сперва был прозван Снежным Человеком. А может не за это, а за то, что купался зимой в проруби на заливе и путь от дома до проруби проделывал босиком и в ярко-пестрых нейлоновых плавках.
Спирт он употреблял умеренно, больше любил свою работу заключавшуюся в том, чтоб запечатлеть на веки вечные всех жителей Пурги; от мала до велика. Перед домом Эдика Капусты стояла длинная витрина с образцами его мастерства: открытки, визитки, портреты одиночные, снимки групповые, черно-белые и в цвете. Зимой витрину надолго замуровывала толстая наледь, весной стекла оживали, и за ними, как на Доске почета, выстраивались знакомые лица: штукатуры Надя, Катя и Марина, учительница Зоя Михайловна, шоферы Петров, Соловьев и Ползунок, а с погремушками и сосками — Вадики, Толики, Вовики… В центре художественной галереи помещался самый большой, с коричневым оттенком портрет Клавы, жены Эдика и нормировщицы автобазы. Прямые Клавины волосы по-русалочьи спадали на свитер, чуть разведенные пальцы с обручальным колечком подпирали щеку, а глаза в стрельчатых ресницах затуманенно смотрели вверх, прямо на пики близких сопок.
— Снежный Человек из кого хочешь красавца сделает, — говорили одобрительно о Эдике Капусте, никогда не называя его ни по имени, ни по фамилии.
Даже в милиции, выдавая бланки для получения паспортов, напоминали:
— Не забудьте сходить к Снежному Человеку. Нужны карточки три на четыре…
Так бы, вероятно, и остался он навсегда Снежным Человеком, если бы в Пургу не пришло сногсшибательное известие. Оно разразилось над поселком; как гром среди ясного чукотского неба, волной прокатилось от дома к дому и до того потрясло своей невероятностью самого Эдика Капусту, что он на несколько часов утратил дар речи.
Когда срочно вызванный в райисполком Эдик через полчаса покидал его стены, у него подкашивались ноги и прыгали перед глазами ступеньки лестницы.
В подъезде его едва ли не сшиб райисполкомовский шофер Санька Мягкий, балагур, гитарист и отчаянный трепач.
— Привет Миллионеру! — хлопнул Санька пятерней Эдика в грудь и спросил: — Согласился?
— Нн-н-н зз-н-на-а… — жалобно промычал Капуста, не разжимая окостенелых губ, за которыми хранились два золотых зуба.
Уже входивший на почту крановщик Карасев вдруг невзначай обернулся, увидел на улице Эдика и быстро кинулся ему навстречу.
— Мое почтение Миллионеру!.. Это правда? — спросил он.
— Нн-н-н зз-н-на-а… — еще жалобней промычал каменными губами Эдик, попятился от Карасева и, пошатываясь, побрел дальше.
Возле котельной Капусту окликнул его друг, механик Костя Астафьев, фотограф-любитель, скромный, приветливый парень, которого Эдик долго и пока безуспешно пытался приобщить к купанию в проруби.
— Здравствуй, Миллионер! — улыбнулся он Эдику, — Что за шум идет по округе?
Эдик Капуста взглядом полоумного оглядел друга, издав при этом какой-то тянущий, хриплый звук, поежился и вдруг очень споро зашагал прочь, встряхивая в такт шагам роскошной рыжей шевелюрой.
Он галопом пронесся мимо автобазы, где работала Клава, даже не подумав забежать к ней и сообщить потрясшую его новость, влетел домой, вырвал из тетрадки лист, схватил ручку и, оставляя на бумаге кляксы, принялся быстро писать матери в Калугу.
«Дорогая мама, не считай меня сумасшедшим, но я могу тронуться, — писал он. — Поэтому сообщи срочно (авиа), были ли в нашем роду (в твоем или папином) родственники, проживающие за границей (уточняю, в Австралии)? И был ли такой родственник — мистер Гарри Чечетка? Был или нет? Очень важно! Ты не представляешь, что меня ищут уже год и надо дать ответ. Но я пока сомневаюсь насчет дяди Гарри: Может, липа или какая удочка? Так что пиши, не откладывай! Твой Эдик».
Ответ не заставил ждать. Мама из Калуги писала:
«Дорогой сынок! Мы с папой много раз прочитали твое письмо и решили, что в твоей семейной жизни что-то стряслось. Не дошло ли у вас с Клавочкой до развода? Зная из писем, как ты ее любишь, нам кажется, что ты находишься на грани нервного потрясения. Мы очень тебя просим не наделать глупостей. Мы с папой тоже были молодыми и знаем, как важно проявить в эти годы благоразумие и сдержанность. Мы с папой ничего не желаем больше, как того, чтобы у вас был мир, а у нас скорее появились внуки. У тебя, как мы поняли что-то перепуталось в голове из детских впечатлении. Дядя у тебя действительно был, это мой двоюродный брат, но он никакой не мистер Гарри, сынок. Его звали Гришей, он любил танцевать чечетку, и всем почему-то нравилось называть его Чечеткой. Дядя Гриша любил с тобой забавляться, и у тебя, наверно, осталось в памяти это слово — Чечетка, хотя тебе было два годика. Потом он пропал на войне, так и не успев жениться, а было ему уже тридцать четыре года, потому что я моложе его на три года. Мы с папой очень просим тебя проверить у врачей свое здоровье, все подробно написать так как мы волнуемся. Отдельно посылаем письмо Клавочке. Целуем вас, дорогие наши дети.
Ваши мама и папа».
Спустя неделю в Калугу полетело новое письмо телеграфного стиля:
«Дорогие мама, папа! Смешно читать ваши намеки, вроде я свихнулся. Уже все в порядке. Дядя Гриша не пропал. Оказался в Австралии, под именем Гарри Чечетка. Сейчас умер, завещал мне наследство. Оформляю.
Уплатил какую-то пошлину (150 рэ новыми). Разведайте, как у вас записью на машины… Запишите нас на «Волгу». Крайнем случае «Москвич».