Степан Явменович стоял в сторонке, покуривая и спокойно наблюдая за борьбой двух человек с одной щукой.
— Быстро к себе! — командовал Лемяшевич. Алексей торопливо завертел катушку, щука пошла без особого сопротивления. И вот она уже в прибрежной траве, вся на виду — огромная, черная, с разинутой окровавленной пастью, со страшными глазами. Алексей наклонился, разглядывая ее, и, удовлетворенный, засмеялся, забыв о том, что делать дальше. Но Михаил Кириллович вдруг ахнул и кинулся в воду. Миг — и щука, изгибаясь, подскакивала на берегу в траве. Степан Явменович подхватил ее и отбросил подальше от воды. А Лемяшевич барахтался в воде, хватаясь за траву. Алексей стоял с растерянным видом. Наконец директор выбрался.
— Брр… И верно, какая холодная вода! — дрожа говорил он и, немного смущенный, стал оправдываться — Я увидел, что держится она только на одном крючке и вот-вот сорвётся. Видишь, ударилась о землю и действительно сорвалась.
Степан Явменович, подняв щуку за жабры, прикидывал:
— Кило пять будет! Неплохой улов. С таким не стыдно домой возвращаться.
— Удачник он у вас, Степан Явменович.
— Да, сыны у меня — мастера на все руки, — с гордостью подтвердил Костянок…
За какой-нибудь час Лемяшевич тоже поймал в «луже» одну такую же щуку и двух чуть поменьше. Поймал еще парочку и Алексей. Всего набралось около пуда рыбы.
— Ну, это уже бойня, а не рыбная ловля. Не люблю я болтаться на одном месте, — сказал Лемяшевич, однако после того, как перестало клевать. — Идем к реке.
Отдав большую часть рыбы Степану Явменовичу, они двинулись к Днепру.
Клевало здесь хуже, но зато до чего было хорошо! Широкое течение реки дышало прохладной свежестью, манило к себе. Они не удержались, чтоб не окунуться перед завтраком, и, выкупавшись, пришли к выводу, что вода все-таки «не такая, как летом», хотя стояли жаркие дни и ночи были теплые.
Приятно идти берегом и спокойно, без усилия, не выбирая места — нигде ничто не мешало, — закидывать и закидывать блесну, следить с обрывистого склона, как «играет» она в воде, как идут следом за ней окуньки. Уже самая возня со спиннингом доставляла огромное удовольствие. А когда Лемяшевич подцепил первую небольшую щучку, белую, хорошенькую, не похожую на своих черных озерных сестер, Алексей метров двести пробежал, чтоб на нее посмотреть.
До полудня рыболовы прошли вниз по течению километров десять и совершенно неожиданно в тенистом местечке встретили Бородку. Он сидел на берегу под дубом в одних трусах и курил; рядом торчали воткнутые в землю две удочки. Красно-зеленые поплавки медленно покачивались на воде.
Бородка первый заметил рыболовов и поднялся навстречу, оставив удочки.
— О! Кого я вижу! Удалые рыбаки! Хвастайтесь—что поймали? — И, заглянув в сумки, где лежали обернутые травой щуки и окуни, даже нахмурился, как будто был огорчен их богатым уловом. — Ого!
— А мы еще большую часть косцам нашим оставили, — вдруг совсем по-детски похвастался Алексей.
— Ну? Тогда вам придется дать немного на общую уху, а то с нашего улова уха будет жидкая. Не возражаете? Хотите вместе пообедать?
Алёша взглянул на директора — как он? Отказаться было неудобно. Кроме того, Лемяшевич видел, с каким любопытством и восхищением смотрит юноша на секретаря райкома.
Алексей находился в том возрасте, когда для комсомольца старший товарищ, коммунист, и особенно партийный руководитель, кажется человеком необыкновенным, идеалом, которому хочется во всем подражать. Непоколебимый авторитет отдельного человека очень легко прививается в среде таких вот скромных, работящих и честных юношей, как Алексей Костянок. И неудивительно, что Алексей, которого еще год или два назад выгоняли из колхозной канцелярии, когда приезжало районное начальство, считал за честь пообедать с первым секретарем, да еще в таком месте — на рыбалке.
— С радостью принимаем ваше приглашение, Артем Захарович, — ответил с серьёзным видом Лемяшевич, но от Бородки не укрылась тонкая ирония в его словах.
Секретарь искоса» глянул на директора и хотел что-то сказать, но помешал Алексей.
— У нас и лук, и сало, и картошка — все есть, — с той же детской наивностью и непосредственностью выдал он свое желание пообедать вместе.
И эта непосредственность покорила Бородку. Он ласково усмехнулся:
— Это и у нас есть, а вот рыбки маловато. Однако ближе к делу. — И он крикнул в сторону кустов: — Ребята! Толя! Коля! Сюда!
Из-за кустов выглянул мальчик лет двенадцати.
— Что, папа?
—.. Обед! — И Бородка, сложив ладони рупором, крикнул погромче: — Петр Андре-е-ви-ич!
Откуда-то издалека донеслось в ответ:
— О-го-го!
Подошли к машинам, стоявшим на опушке под дубами. У потухшего костра безмятежно и сладко, раскинув руки, спал обкомовский шофер. Бородка в такие поездки шофёра не брал, водил машину сам. Он, шутя, разбудил парня сигналом.
— Давай, Иван, огонь и готовь котелок. Улов! Подбежали мальчишки, оба одинакового роста, но один подвижной и бойкий, похожий на Бородку, другой — черненький, тихий и застенчивый, Артем Захарович, засучив рукава, умело и ловко стал чистить щук и окуней. Алексей с такой же сноровкой раскладывал огонь. Мальчики восторгались уловом, взвешивая в руках щук:
— Ух, какая зверюга! А зубы-то, гляди, зубы! А почему она черная?
— Не умывалась, должно быть, — пошутил Бородка. Ребята весело хохотали. Алексею тоже было смешно, но он удерживался от смеха, чтобы его не поставили на одну доску с этими малышами.
К огню подошел высокий солидный мужчина в шелковой рубашке и белых, парусиновых брюках, с новеньким спиннингом. Было много общего между ним и Бородкой — и в росте, и в повадке, и в лице, так же чисто выбритом, упитанном и по-мужски красивом.
— Поймал? — насмешливо спросил Бородка, разрезая щуку на куски. — Чудак рыбак! А вот мы — пожалуйста.
— На дензнаки?
— Да нет… Вот они, — Бородка показал на Лемяшевича и Алексея, — ловили на такую же снасть, как у тебя. Знакомьтесь: директор Криницкой школы — Лемяшевич; секретарь обкома — Малашенко Петр Андреевич; а это — Алёша Костянок.
Секретарь обкома, крепко пожав руку Лемяшевичу, Алеше протянул руку с той небрежностью, с какой часто взрослые здороваются с детьми.
Бородка делал вид, что весь поглощён ухой, но от его зоркого ока ничто не могло укрыться. Он заметил, как покраснел и смутился от этого небрежного пожатия Алёша, и отомстил за него: как бы между прочим, после довольно длинной паузы, во время которой Малашенко уже успел присесть рядом с Лемяшевичем, добавил:
— Тот самый Алёша Костянок, который побил непревзойденного столько лет Старосельца. Вот какие у нас герои, Петр Андреевич!
Секретарь обкома круто повернулся к Алеше, недоверчиво спросил:
— Комбайнер Костянок? — И, увидев застенчивую, виноватую улыбку юноши, снова протянул руку, и на этот раз рукопожатие его было долгим и крепким. — Вот ты какой! Молодчина! Рад. Рад познакомиться. Значит, с комбайна на рыбу?
Алёша совсем растерялся от такого внимания к его особе.
— А послезавтра — за парту. Ведь он ученик десятого класса, — сказал Лемяшевич.
— Знаю, знаю. Ей-богу, молодец! Приятно смотреть на такую молодежь!
— Он во всем удачлив, — сказал Бородка, прилаживая над огнем котелок. — Сегодня с первого раза пятикилограммовую щуку вытащил, не то что мы с тобой. Знаешь анекдот про спиннингиста? Ходил, ходил такой рыболов, как ты, целый день с утра до вечера, намахался удочкой — руки поднять не может, мозоли натер на руках и ногах. И хоть бы для смеха лягушка поймалась. Ничего. Разозлился, повернул назад. Но решил по дороге закинуть еще разок. И что ж вы думаете?.. — Бородка обвел всех взглядом.
— Щука? — нетерпеливо спросил Коля.
Мальчики слушали рассказ, разинув рты, как интересную сказку.
— Да не просто щука, а с доброго поросенка — килограммов на восемь. Еле вытащил… Посмотрел, отцепил и… бух назад в речку.
— Эх! — даже подскочили мальчики. — Зачем?
— Все равно, подумал, не поверят. Скажут — купил. Анекдот особенно понравился младшему поколению.
Даже Алёша забыл свою солидность и хохотал вместе с мальчиками. Хорошо ему было здесь среди взрослых, серьёзных и в то же время простых и доступных людей, под старым дубом, листья которого шелестели от дыма и горячего воздуха. Вкусно пахло ухой, жареным салом и рыбой. Его смешило, как деловито и ловко орудовал котелком и сковородкой секретарь райкома, как нюхал еду, пробовал, словно женщина.
Секретарь обкома и Лемяшевич вели серьёзную беседу о школе, о воспитании, о научной работе. Оказалось, что Малашенко тоже педагог, работал директором педучилища, тоже собирался когда-то писать научную работу и… не написал.
Алексею никуда не хотелось уходить отсюда, но мальчики потащили его «поспиннинговать», поучить их. «Ты же удачник!» Шофёр пошёл за хворостом. У костра остались секретари и Лемяшевич. Воспользовавшись удобным моментом, Бородка, опять как бы между прочим, заговорил шутливым тоном:
