А тут проходит месяц, а от князя ни денег, ни слова. Выдержал Хаджарат еще три дня, а на четвертый наполнил карман патронами, сунул за пояс свой смит-вессон, так называли тогда николаевский пистолет, и явился на княжеский двор. Прислужники так и шныряют по двору.
— Позовите Омара!
— Он уехал в Мухус!
— Где стоит мой конь?
— Он уехал на нем. Обещал сегодня приехать.
— Где княгиня?
— Спит.
— Будите ее!
— Как мы можем будить княгиню? — говорит тот, что поближе. — Княгиня на то и княгиня, что встает, когда захочет.
Хаджарат цап его за плечо и шварк на землю:
— Буди!
Пошел будить.
И вот выходит княгиня на веранду в одной рубашке, только нахлобучила на себя персидское одеяло, как попону.
— Кто это тут расшумелся?
Делает вид, что не узнает Хаджарата.
— Протри буркалы и узнаешь кто! — отвечает ей Хаджарат. На долгом огне и камень лопнет.
— Хоть бы я узнала? Что тебе?
— Твой сын вымолил у меня коня? Где обещанные деньги?
— Что тебе деньги, пастух? Бери любого коня из нашего косяка и иди себе с миром.
— Дайте обещанные деньги или верните моего коня! Иначе поставишь моего коня над гробом сына!
Тут княгиня отбросила персидское одеяло.
— Если ты, коротышка, — крикнула она, — сумеешь убить моего Омара, туда ему и дорога! Приедет сын, будешь в ногах валяться! Вон со двора!
Хаджарат повернулся и пошел в сторону Гумисты. С той стороны должен был приехать Омар. Тогда берег Гумисты был весь в самшитовых лесах. Это теперь он облысел. И вот он там притаился и ждет. Проходит часа два, и появляется Омар верхом на его коне. Переехал Гумисту вброд, и, только поднялся на берег, Хаджарат хвать коня под уздцы:
— Где мои деньги?
— Зачем тебе деньги, Хаджарат? Бери любого коня из моего косяка и кончим разговор!
— Прочь с коня! — и еще крепче ухватывается под уздцы.
Тут Омар изо всех сил ударил Хаджарата камчой по лицу.
Думал — Хаджарат опрокинется. Но Хаджарат стянул его с коня, и они оба рухнули наземь. То один возьмет верх, то другой. Хаджарат тогда ослаб от недосыпа. Конь почувствовал, что дело плохо, потихоньку ушел по тропе.
Люди слышали их крики, но поблизости не нашлось настоящего мужчины, который бы стал между ними. И вот в последний раз князь оказался сверху и стал душить Хаджарата. И все же Хаджарат, он уже хрипел, изловчился вытянуть из-за пояса пистолет и выстрелить. Омар отвалился и умер.
Хаджарат встал, привел покойника в порядок, завернул его в свою бурку, чтобы дикие животные его не попортили, и вернулся к княжескому дому. А там переполох — конь пришел без всадника.
— Княгиня, — крикнул Хаджарат, — твой сын лежит над Гумистой! Заберите, иначе его псы попортят!
С этими словами он средь бела дня прошел по селу и скрылся в лесу Но далеко не ушел. Смотрит с дерева, что они будут делать. Не знает, что будет делать княжеская родня и слуги. В роду Омара был обычай сжигать дома своих врагов. Они не поклонялись божеству огня, они просто любили поджог.
И вот Хаджарат видит издалека, что княжеская родня собралась и вместе со слугами двинулась к его дому. Но он был гораздо ближе. Он выскочил из леса и вбежал в дом, стоявший рядом с его домом. Здесь со своим мужем жила служанка княгини. Хаджарат поднялся на чердак, раздвинул дранки и стал следить за теми, что идут к его дому. Там было несколько князей и куча прислужников княжеского дома. И как раз служанка княгини, та самая, в чей дом он залез, несла в руках бидон с керосином.
Что делать? Хаджарат решил стрелять в князей и прислужников, когда они поравняются с ним. Но тут навстречу поджигателям вышли эшерские крестьяне и остановили их.
— Не позорьте наше село поджогом, — сказали они, — даем вам слово, что мы сами поймаем Хаджарата и сдадим его в руки закона.
Народ гудит, как растревоженный рой. И родственники Омара отступились перед гневом народа. Уж до чего въелась в них привычка сжигать дом врага, а тут отступились. И вдруг один из родственников княгини, он случайно оказался в Эшерах, говорит писклявым голосом:
— Пойдемте успокоим княгиню. Я сам затяну петлю на его шее.
Сморчок сморчком да еще гнилоглазый. Говорит, а сам платком протирает глазные стекла. Гнилые глаза потеют, вот он и протирает глазные стекла. До этого никто о нем и слыхом не слыхал. Оказывается, он был из судейских. Оказывается, он раньше учился в Тифлисе, в Москве, а теперь в Мухусе работал судейским. Оказывается, этот сморчок в три раза глубже зарыт в землю, чем торчит над землей, но тогда никто об этом не знал.
И тогда, значит, все назад, решив взять Хаджарата или через односельчан, или через полицию и казаков. Все назад, а эта служанка, что держала бидон с керосином, к себе домой. Она же знала привычку этого княжеского рода. Думает — не утерпят, не удержатся и снова пойдут поджигать дом Хаджарата. Вот и бидон с керосином будет под рукой. Тут же и поднесу.
Подходит к дверям, а двери заперты изнутри. Не поймет, в чем дело. Тут Хаджарат, он уже слез с чердака, приоткрыл дверь и вволок ее в дом. Она, конечно, омертвела.
— Так это ты, соседка, собиралась поджечь мой дом?
Молчит.
— Отвечай!
Молчит. Хаджарат ее за косу и мотнул на стену.
— Княгиня велела!
Хаджарат схватил бидон и облил ее керосином. Вынул из кармана спичку и тряхнул коробок над ее ухом.
— Поджечь тебя, княжеская сука?
Она повалилась на колени и стала умолять его. Хаджарат, конечно, не собирался поджигать ее, но пугал для будущего.
— Иди и передай княгине, — сказал он, — что я ее сожгу и прикурю от ее пепла, если волос упадет с головы моих сестер и хотя бы плетень моего дома лизнет пламень! То, что я обещал сотворить с ее сыном, я сотворил. И то, что я обещаю сотворить с ней, я сотворю. Меня, если могут, пусть поймают и убьют, а сестры мои ни при чем! Иди!
Хаджарат в лес, а служанка, вся провонявшая керосином, бегом к своей госпоже. Так и так, это чудище Хаджарат чуть меня не сжег и тебя обещал сжечь и прикурить от твоего пепла, если что случится с его сестрами и домом. И тут княгиня поняла, что Хаджарат — хозяин своего слова. И теперь не только не науськивала поджечь дом Хаджарата, а то и дело отгоняла родственников Омара от керосина и дымящихся головешек.
Но шпионы, конечно, следили за домом Хаджарата, чтобы поймать его, когда он придет навещать своих сестер. Прошло несколько месяцев, и Хаджарат однажды ночью решился войти в свой дом. Он, конечно, понимал, что за домом могут следить, и ночь выбрал самую безлунную.
Не со стороны ворот, а сзади дома он перемахнул через плетень и, держа наготове пистолет, стал тихо подходить к дому. А в это время, завернувшись в бурки, двое караулили у ворот. Один из них был его родственник Акузба, тот самый княжеский прислужник, что уговаривал его продать коня, а другой был родственник Омара. Фамилия его Эмухвари.
И как раз в это время Акузбе захотелось закурить. Он чирк спичкой и только ее к цигарке — Хаджарат стрельнул и попал ему прямо в рот. Убил на месте. Второй метнулся в ночь. Хаджарат выстрелил наугад и попал ему в ногу. Тот заорал и свалился. Хаджарат к нему. Раненый, бросив винтовку, пытался уползти. Хаджарат подобрал его винтовку, вынул затвор и отдал раненому:
— Ковыляй! Будешь горевестником шпиона. Все же мой родственник.
Тот уковылял в темноту. Хаджарат подошел к убитому, сложил ему руки, сложил ему ноги, прикрыл глаза и завернул в бурку, чтобы зверье не попортило труп. Уже стали перекликаться люди, проснувшиеся от выстрелов.
После этого он вошел к сестрам, перепуганным сернам, обнял их, поцеловал их, встряхнул их: «Ничего не бойтесь, пока я жив!» — и ушел в ночь.
И вот слава Хаджарата греет Абхазию, и стражники его никак не могут взять, и дух народа — вверх, а усы кичливых князей — вниз. И даже казаки приутихли. Раньше как было? Если кто провинился и ушел в лес, в дом его родственников приходили казаки и жили там столько времени, сколько положило начальство. Икзикуция называлось! Кушай, казак! Пей, казак! Гуляй, казак!
Если несколько родственников в селе, распределяли казаков на всех родственников. Если один — садились на одного. И вот теперь во время икзикуции казаки тоже стали поопрятней. Если раньше говорили хозяину дома: «Вали быка!» — теперь стали говорить: «Прирежь овцу!» Вот что значит один человек, если этот человек — герой!
Но абреку в лесу нелегко. Страшнее всего человеку одиночество. Жил в Эшерах греческий купец… Забыл его имя, будь оно проклято! И был у него сын. И этот парнишка привязался к Хаджарату. Иногда уходил с ним и бродил за ним по горам и лесам, как собачонка. Иногда приводил его домой — подкрепиться, отдохнуть.
Дошло до княгини. Родственники Омара всполошились: предадим огню дом этого гяура! Некоторые до сих пор думают, что они поклонялись божеству огня. Те, что поклоняются божеству огня, держат у себя молитвенную наковальню. Никто никогда не видел у них молитвенную наковальню. Они не поклонялись божеству огня, они глумились над ним, потому что любили поджог.
