а послушаюсь. Но все равно мои чувства к тебе останутся прежними.
— Зачем сейчас уходить? Проводи меня. Может, там у подъезда какие-нибудь хулиганы. Юрочка всегда…
— Конечно! — перебил ее Букварев, боясь, что она в упрек ему опять примется хвалить своего Юрочку, который и умнее и внимательнее к ней. Букварев и сам вдруг сообразил, что ведет он себя глупо, по-мальчишески.
— Выпили мы сегодня зря. Не надо было, — словно чуточку оправдывая Букварева, сказала она.
— У меня уж, кажется, прошло. А тебе разве плохо?
— Да лучше бы обойтись без этого. Но Аркадия Аркадьевна… и вы оба!..
— Больше с моей стороны этого не будет! — горячо пообещал Букварев, которому и впрямь не очень нравились выпивки.
— Запомню. И давай чуточку помолчим.
Букварев был рад и этому. Если уж сказала, что запомнит, то не вычеркивает она его насовсем из своей жизни, сама думает, что им еще придется встречаться не раз. И помолчать Букварев был не против, опасаясь наговорить новых глупостей.
«Перестала работать моя коробка, — грустно и зло думал он. — Устал я или вконец износился. А туда же, с любовью набиваюсь, бес в ребро… Позорюсь только!»
Они деловито прошли мимо вахтерши, разговаривавшей по телефону, и поднялись к их комнате. По лестницам и коридорам сновали жительницы общежития в халатиках, с полотенцами в руках или через плечо. Они, видимо, совершали свой туалет перед сном. Букварев на ходу удивлялся тому, как много, оказывается, в этом доме красивых девчат, а он этого даже и не предполагал. Но бог с ними, с этими другими красавицами. Для него существовала одна Надя, а она так отдалилась от него за какой-то час прогулки, что он не знал, сколько дней и недель потребуется теперь, чтобы она стала вновь такой же близкой, как вчера или сегодня до размолвки. Но и такая, уходящая от него с чужим взглядом, холодно-упрямая, она была ему роднее всех других.
— Уведи своего друга. Он еще там, — сердито проговорила Надя, остановившись у двери и, видимо, что-то расслышав.
Дверь оказалась незапертой. Губин прохаживался между коек и сосредоточенно курил. Арка стояла спиной к дверям и что-то делала со своей прической. В комнате было смрадно и душно.
— Пойдем! — Букварев дернул Губина за рукав.
— Пора, старик, — согласился Губин.
В комнату вошла Надя.
— До свидания, девчата! — игриво простился Губин, и Арка легонько кивнула ему, даже улыбнулась. Надя остановилась в переднем углу и словно окаменела. Букварев, уже подготовивший для нее несколько теплых слов, подошел к ней, тронул за локоть. Надя резко обернулась и так глянула на него, что он отпрянул и открыл дверь спиной. Он настолько сконфузился, что твердо решил никогда больше не заходить в этот дом. А о встречах с Надей в других местах он боялся даже мечтать.
Отойдя от общежития уже далеконько, он представил, как чувствует себя Надя в эти минуты, и вообще потерял способность соображать и владеть собой.
Букварев не замечал, что намного обогнал друга.
— Старик! Куда так спешить? — крикнул ему Губин. — Я же одну бутылочку приберег! Она со мной! Надо же после такого похмелиться!
Букварев подождал его, и они пошли вместе.
Шли долго, и Букварев впервые в этом городе ночевал не дома.
Часть вторая
ТОМЛЕНИЕ
НАДО ОТВЕЧАТЬ…
— Ну, старик! Ты даешь! — ахнул Губин и шагнул с крыльца института навстречу подходившему Буквареву. — Где ты был-то? Я уж в панику ударился, не знал, куда и кинуться. Знай, что больницы и милицию обзвонил…
— А с чего ты так? — беспечно спросил Букварев.
Губин вытаращил на него глаза и тихонько начал теснить друга в сторону, чтобы шедшие на службу сотрудники института не слышали их разговора. Друзья даже не пожали друг другу руки, так встревожен и одновременно рад был Губин, что товарищ его наконец-то объявился, и так улыбчиво-рассеян был Букварев.
— Любка мне звонила, — полушепотом спешил высказаться и снять с себя заботы Губин. — О тебе спрашивала. Ночь, говорит, не спала, переживала. А что я ей мог ответить, кроме того, что не знаю, где ты? Где хоть ты в самом деле был всю ночь? Не в вытрезвителе? Иди скорее, звони Любке, что жив и здоров, наври чего-нибудь, чтобы ее успокоить, а то она может и Воробьихинскому брякнуть. Тогда разговоров и объяснений не оберешься.
— Не брякнет, — с веселой уверенностью возразил Букварев. — А позвонить ей, конечно, надо. Сейчас же.
…Букварев в это утро часа два гулял по городу. Утро снова выдалось на славу: чистое, прохладное, хрустальное утро конца бабьего лета. Букварев быстро ходил вдоль набережной, глядел на поблескивающую рябь темной воды, от которой тянуло парным теплом, щурился на строгое и ласковое солнце, на бледное небо, в котором не было ни облачка, слушал четкий стук ботинок по просохшему звонкому асфальту и всему был рад. Голова у него не болела, выспался, и всего его пробирало легкое веселье, будто сегодня он уже выпил вина.
«В гостях побывали, дам повеселили, кое-что выяснили и погоду наладили, — мысленно вспоминал он вчерашнее воскресенье. — Теперь яснее, что делать дальше. Надо делать, а не киснуть, как говорит Губин».
Букварев и в самом деле был уверен, что все происшедшее вчера между ним и Надей — пустяки. Теперь он поведет себя умнее, будет встречаться с ней без Арки и Губина, и таким образом у Нади не станет причин быть недовольной, расстраиваться, грустить о доме, вспоминать Юрочку и так далее. Все будет не так, как в эти два первых дня.
…Присмотревшись к другу, поуспокоился и Губин, хотя его еще разбирали удивление и любопытство. Друзья поднимались на свой этаж, как всегда в меру энергично и с разговорами.
— Я всю площадь у вокзала и сам вокзал дважды
