довольны будут детишки, как хоть на время исчезнет из избы нужда. И уже готово было сорваться у него с языка слово, за которое, может быть, пришлось бы ему попуститься душевной чистотой, но на угоре затарахтел трактор и словно подбавил силы, чтобы устоять против соблазна.
— Довольно, наит, Осип, рядиться-то! Не на базаре. Айда, наит, веди коня! Все равно препровожу тебя в сельсовет!
3
Найденное в овраге зерно Иван Якуня доставил в казенный амбар. Осип Куян, вначале державшийся смирно, под конец разозлился на Якуню, наговорил ему немало обидных и оскорбительных слов, отказался сгружать с телеги мешки и взвешивать их на весах. Терпение Якуни лопнуло, и он свел соседа к Федоту Еремееву, где Куян быстро остыл и даже прослезился. Посланные к нему во двор понятые, тщательно обследовав амбар и пригоны, подтвердили, что действительно никаких запасов зерна у него более нет. Тогда Федот Еремеев распорядился вернуть Осипу часть зерна, так чтобы хватило семье до нового урожая, и посоветовал впредь кулацкой брехни не слушать.
Этот факт, а также высказанные Серегой Бураном и Санькой Субботиным соображения о необходимости разыскивать самогонщиков не в селе, а в лесах Черной дубравы, заставили Рогова и Федота Еремеева перераспределить силы. Часть коммунистов, комсомольцев и активистов осталась на работе в комиссиях, но значительное большинство отправилось группами в леса.
Не прошло и дня, как в полевой загородке Андрона Чиликина мужики нашли три кадки с бардой, приготовленной для перегонки на самогон. Эти же мужики разыскали несколько кадок барды только-только замешанной в загородке Степана Синицына. В присутствии хозяина, пойманного с поличным, все содержимое кадок было выброшено в Каменное озерко на радость гольянам и карасям. У Михея Шерстобитова под посевами льна было выкопано из земли пять огромных сундуков, до верху наполненных пшеницей. Синицына и Чиликина за порчу муки сельский совет оштрафовал, но ни тот, ни другой не сказали, где и на чьем аппарате намеревались гнать самогонку. Выдать Большова они побоялись.
Серега Буран после дежурства в поскотине нигде не показывался. Возвращаясь со стадом из поскотины, Санька лишь изредка поздно вечером бывал в сельсовете. Там по-прежнему заседала комиссия, вела длинные переговоры с богатыми хозяевами о сдаче хлебных излишков. В прокуренном темном коридоре безотлучно дежурили активисты. Они не вступали в споры с кулаками, расступались, когда богатый хозяин, ни на кого не глядя, проходил в комнату комиссии. Иногда в коридор выходил Павел Иванович, отзывал кого-нибудь из активистов в сторону, что-то шепотом передавал, и те, бросив недокуренные цигарки, подтянув потуже кушаки, тотчас же исчезали. Илья Шунайлов и Фома Бубенцов после одного такого исчезновения привезли на подводе и внесли в сельсовет мешки с прогнившим и подернутым плесенью зерном, которые они выкопали в загумнах из навозных куч. Павел Иванович попытался выяснить, кому эти мешки принадлежали, но ни один из первоулочных богатеев их не признал.
Коротая время в ожидании поручений, мужики располагались в коридоре по-домашнему, кое-кто даже успевал всхрапнуть, расстелив на полу пониток, но чаще всего здесь происходило обсуждение проблем, волновавших умы бедноты. Все проблемы, большие и маленькие, имели единый корень — хлеб! Была ли это вспашка паров, разгром самогонщиков, обучение в вечерней школе по ликвидации неграмотности, отношения Третьей улицы с Первой, а также многое другое, чем жила в этот год Октюба, — все это исходило от главного корня. Особенно сильно начинал беспокоить предстоящий сбор и обмолот урожая.
В один из вечеров здесь, в коридоре сельсовета, Санька услышал на этот счет вполне, по его мнению, резонные рассуждения. Иван Якуня, уверовавший в чудесную силу трактора, во взаимную помощь бедноты и дружескую помощь городских шефов, говорил:
— Хлеба, наит, серпами сожнем. Нам энто дело привышное, от дедов идет. А вывезть снопы с полей, наит, нам опять же шефы помогут. Я об энтом с трактористом уж баял, парень он сердешный, обратно приехать посулился. Потому, наит, к первоулошным мы на поклон не пойдем.
— Пойдешь! — возразил ему молчаливый Михайло Чирок. — Сколь мы с ними, с первоулошными-то, не шумим, а пристегнет все же нуждишка, так и придется им в ноги падать.
— Теперича падай не падай, толку не будет! — добавил Фома Бубенцов. — Опосля нынешних заготовок они нам расчет произведут. Попадись-ко к тому же Максиму Ерофеевичу, попроси у него коня либо телегу, так он такой кукиш вывернет — не возрадуешься! Так и скажет: в совете на меня за хлеб наступал, за самогонку преследовал, ну и топай отсюдов по команде аллюр три креста, а не то по загривку отвешу!
— Большов могет, без сумления! — согласился Якуня. — Только, наит, кукиш-то он посолит да сам же и съест.
— Не съест! — снова возразил ему Михайло Чирок. — Ну, вывезешь ты снопы с поля на тракторе. Машина, она понятно, много сподручнее коня, коли ей как следоват руководствовать. Однако же куда, в какое место ты снопы повезешь, где скирды класть станешь? Эх ты, голова, Якуня Ваня! Ведь гумна-то ни у тебя, на у меня, ни у Фомы, ни у протчих третьеулошных не бывало. А молотилка у тебя есть? Ни хрена, Иван, у тебя нет! Из-за молотьбы без Прокопия Юдина никак не обойдешься. Кажинный год кладешь свою скирду у него на гумне, его молотилкой пользоваешься и за то ему всем семейством отрабатываешь, так и нынче! Вместо одного раза десять поклонов сделаешь, покамест уломаешь. Еще ладно, коли согласится, но уж прежней цены за молотьбу от него не жди. Осенесь, окромя отработки, он каждую пятую пудовку зерна себе оставлял, теперича начнет брать половину. Вот и выйдет: ты горб гнешь, а хлебушко Прокопий себе заберет!
— Не заберет! — упрямо продолжал настаивать Иван Якуня, хотя довод Михайла Чирка показался ему не лишенным основания. — Все ж таки, наит, как-нибудь обойдемся!
— Конскими копытами, что ли, станешь молотить? А может цепами?
— Захочу, так и цепами!
— Но чтобы цепами молотить, овин у тебя есть? Где снопы станешь сушить?
Иван Якуня начал скрести в затылке. Нужда и впрямь подпирала со всех сторон: ни гумна, ни коней, ни молотилки, ничего нет! Впору колосья между ладонями перетирать, если к Юдину или кому-то другому из первоулочных на поклон не идти.
Из затруднительного положения вывел его Фома Бубенцов.
— Вот, мужики, устроить бы нам складчину и купить молотилку. Небось, было бы добро! — сказал он. — Да и гумно надо общее загородить.
— А на какие шиши купишь? — и ему возразил Михайло Чирок. — У тебя деньги в портаманете бывали?
— Ежели в рассрочку. Под обязательство.
— Не дадут.
— Через наш комитет, наит, просить станем! — воспрянул
