— Вот эту от МТС папа получил, когда был трактористом, а вон ту — от Сельскохозяйственной выставки. А вы и не знали, что мой папа получил грамоту от выставки?
Офицер взял одну из грамот и начал читать сначала про себя, потом вслух.
Броха, не сводя глаз с читавшего, внимательно слушала. Потом на цыпочках, боясь помешать, подошла к комоду, порылась в одном из ящиков и, вынув несколько пожелтевших газет, подала их офицеру:
— И здесь пишут о работе моего сына.
Офицер нетерпеливо взял газеты, развернул одну из них и начал пробегать глазами отчеркнутые столбцы.
— Читайте вслух — пусть и Володя послушает, — сказала Броха.
Она давно уже наизусть знала каждое слово из написанных о ее сыне статей, часто перечитывала их, обливаясь слезами. Не от этих ли материнских слез и пожелтели полосы старых газет, словно страницы древних книг, хранящие следы давно отшумевших событий?..
Офицер, усевшись поудобнее, начал читать, четко выговаривая каждое слово, чтобы ни одно из них не было потеряно для слушателей.
— Что это за узкорядный сев? — вопросом прервал он чтение. — Применялся ли он у вас в колхозе, или в каком-нибудь другом до того, как его предложил ваш сын?
— Не помню, дорогой. Одно могу сказать — много тогда шумели об этом севе. Почитайте, узнаете. Тут все описано так, как было на самом деле: как Виниамин перестроил сеялку, чего ему стоило получить добавочный посевной материал. Все это здесь сказано, да и люди подтвердят. Они вам лучше объяснят, какую пользу принесла смекалка моего сына. Поговаривали, что благодаря этому способу сева прибавится много тысяч пудов хлеба.
— Спасибо, мамаша, спасибо! Теперь вижу, что великому делу сын ваш положил начало, — сказал офицер, снова принимаясь за чтение. Долго читал он и еще раза два прерывал чтение, прося у Брохи разъяснений. Кончив читать статью, он отложил газету и, раздумчиво растягивая слова, сказал:
— Да-а-а… Это был настоя-а-ащий парень!
— И башковит же был ваш сын, мамаша! — наклонился к Брохе солдат.
— Скажите — до сих пор применяется предложенный вашим сыном способ сева? — поинтересовался офицер. — А где сеялка, которую переоборудовал ваш сын?
— Сеялка долго валялась в сарае и ржавела, но в последнее время с нею возилась жена Вениамина Эстер, — ответила Броха.
— Мама и дядя Меер еще в прошлом году ее починили, — вмешался в разговор Семка. — Я сейчас же разыщу их обоих и сюда приведу — скажу, что к нам гости из папиного полка приехали.
— Кто это дядя Меер? — спросил офицер.
— Это бригадир полеводов, — ответил Семка. — Когда-то мой папа был их бригадиром.
Мальчик стоял уже у дверей, собираясь выбежать, когда офицер обратился к нему с вопросом:
— Так ты, стало быть, бежишь за мамой?
— Да, я скоро вернусь. Мама, наверно, уже дома, а дядю Меера я скоренько разыщу.
— Ладно, Семка, ладно, — весело подмигнул мальчику офицер, — пусть придут, если можно.
Давно уже оплывшие поминальные свечи начали гаснуть.
— Зачем у вас горят эти свечи? — полюбопытствовал сидевший все время в глубокой задумчивости солдат.
— Обычай у нас такой — свечи в годовщину смерти близких зажигать, — ответила Броха. — Целые сутки должны гореть они — ведь они поминальные.
Она вышла в переднюю, внесла оттуда зажженную керосиновую лампу и поставила ее на комод рядом с гаснущими свечами.
— А почему бы вместо этих свечей не зажигать электричество! Надежнее будет, — сказал солдат.
— Внучек мой, дай бог ему здоровья, то же говорит, что и вы. Свечи, говорит он, скоро потухнут, а там еще целый год пройдет, покуда зажгут новые. Что же, говорит он, целый год моего папу и поминать не будут?
— Он прав. Вот умница! — с добродушной улыбкой сказал офицер. — Успокойте его: мы каждый день поминаем его папу. Я вам уже рассказывал об этом.
— А поминальные свечи — это наш старый обычай, — словно оправдываясь, сказала Броха. — Еще дед мой и бабушка так отмечали годовщину смерти кого-нибудь из близких. А как по-новому это делается, не знаю.
— Ну если вам, мамаша, приятно поминать вашего сына зажженными свечами, зажигайте их на доброе здоровье, — ласково улыбнулся офицер. — А у нас свои обычаи.
— Спасибо, родные, спасибо за честь, которую вы оказываете моему сыну, — растроганно сказала Броха гостям. — Спасибо! Ваше внимание к Вениамину мне дороже всего на свете.
Эстер любила по вечерам выходить за ворота и глядеть в бескрайнюю степную даль, откуда порою, как из туманной дымки, выплывает то пешеход, то подвода, а иной раз и автомашина.
«Кто-то идет, едет, торопится куда-то, к кому-то, — думала она. — Только ко мне никто не спешит».
С солдатскими котомками за плечами после долгих и тяжких лет разлуки, пройдя через барьеры несчетных смертельных опасностей, возвращались по степным дорогам мужья к женам, отцы к детям, сыновья к матерям и, открыв дверь родного дома, со слезами радости бросались в объятия своих близких. Но не все дошли до милых их сердцу порогов. Сколько женщин горящими глазами напряженно всматривались, подобно Эстер, в беспредельную степную даль, но никто не заворачивал в их дома, никто не стучался в их окна. Бесчисленные холмики выросли по безграничным просторам страны, но они молчат, не расскажут о тех, что пали, залив своей кровью родную землю. И быть может, над многими из них шумят уже, печально склоняясь к могилам, молодые деревья.
Однажды, когда Эстер, по своему обыкновению, понуро стояла у ворот, она увидела остановившуюся напротив ее дома подводу. С нее соскочил мужчина в сильно поношенном солдатском обмундировании, с заплечным мешком в руке. Он остановился в нерешительности, как будто не зная, куда ему направиться.
— Эстер! — позвал он негромко.
Эстер встрепенулась. Ей хотелось стремглав кинуться к приезжему, но она не могла сделать ни шагу: ноги как будто приросли к земле.
«Кто бы это мог быть? Кто мог назвать меня по имени?» — взволнованно раздумывала она.
— Как живешь, Эстер? — уже громче сказал солдат.
Но Эстер, удивленно всматриваясь в него, продолжала в оцепенении стоять у ворот. Приезжий двинулся к ней, и чем ближе он подходил, тем яснее всплывали перед ней черты знакомого лица.
Наконец, словно сбросив с себя оцепенение, она рванулась к прибывшему, выкрикивая на ходу сбивчивые, обгоняющие друг друга слова:
— Меер? Едва-едва узнала тебя!.. Ты что же, с неба свалился, что ли?.. Почему до сих пор не давал о себе знать?.. Мы даже не знали, жив ли ты?
Меер, молодцевато подтянувшись, поздоровался с Эстер, в глазах его блеснул знакомый ей огонек, и по лицу разлилась, возникнув в уголках губ, радостная улыбка. Однако прошедшие годы сделали свое дело: в волосах Меера уже сквозила седина, около глаз лучились морщинки.
Эстер была счастлива видеть его и таким, постаревшим. Она глазам своим не верила, что видит его живым и невредимым. Давно ли, кажется, они все втроем шли по поселку мимо этих самых ворот? Давно ли по-юношески задорно до хрипоты распевали, гордо вскинув головы, бодрую песню:
Лейся, песнь моя,
Комсомольская…
Оба друга, Меер и Вениамин, были влюблены в Эстер. Но они ничего не говорили о своем стыдливом молодом чувстве ни друг другу, ни той, что разбудила это чувство в их сердцах. Однако она догадывалась об этом по блеску их глаз, по грустно-мечтательным лицам.
Любовь Меера не умерла и тогда, когда Эстер вышла замуж за Вениамина. Он старался, правда, подавить ее, но это ему не удавалось. Как только началась война, он ушел вместе с Вениамином на фронт и как в воду канул — ничего о нем не было слышно. И вот теперь уж очень хотелось Эстер узнать, почему Меер не вернулся домой после окончания войны и что его вдруг заставило объявиться сейчас.
— Ты как — в гости приехал или останешься тут? — спросила она.
— Не знаю еще, там видно будет, — уклончиво ответил Меер.
Меер все порывался поговорить с Эстер, расспросить о ее житье-бытье, но, не зная, с чего начать, мялся и хмурился. На лице его застыло напряженное выражение. Хотя он и знал, что Вениамина нет в живых, но заговорить о нем или хотя бы упомянуть его имя ему было трудно.
— Так Вениамин погиб? Это правда? — спросил он наконец.
— Да, — кивнула Эстер.
Меер почувствовал в этом коротком, отрывистом ответе боль, и ему захотелось хоть как-нибудь утешить Эстер, хоть чем-нибудь отвлечь от гнетущих мыслей.
— Ты ведь не одна живешь — с матерью Вениамина?
— Да, с ней и с сыном. Ты еще не видел его — он родился после того, как вы с Вениамином ушли на войну. Хороший мальчуган, весь в отца. Хочешь взглянуть на него? Зайдем.
И Эстер провела гостя к свекрови. Броха, по своему обыкновению, не сидела сложа руки — она что-то вязала. И вдруг, как будто увидев привидение, она уронила спицы, клубок и вязанье.
