Евгений Войскунский - Рапорт лейтенанта Одинцова

И вот ведь какая штука. Каждому командиру, естественно, хочется наилучшим образом выполнить задачу. Для этого ему нужна подготовленная команда, опытные офицеры. Взять любого командира — вряд ли он обрадуется, если в самый разгар плавания к нему придет неопытный, малоподготовленный офицер, заняв место сильного предшественника. А нервы все же поистрепаны, вот и начинаешь… Особенно ему, старому штурману, видеть неумелую штурманскую работу — нож острый.

Случается, в горячке дел забудешь иной раз, что самое главное — это все-таки не сдача очередной задачи, а воспитание, подготовка людей для боя…

Капитан второго ранга Старостин размашисто пишет на рапорте что-то и, спрятав его в ящик стола, принимается рассматривать документы атаки.

В двенадцатом часу дня в комнату лодочных офицеров стучится матрос. Не получив ответа, он подходит к койке Одинцова и, помедлив немножко, осторожно трогает рукой альпаковку.

— Товарищ лейтенант.

Одинцов сразу садится на койке, приглаживает ладонью мягкие черные волосы.

— Что случилось, Авраменко?

— Вас командир вызывает.

— А, хорошо… Перископ подсушили?

— Так точно, товарищ лейтенант. Все в порядке.

«Вот спросил про перископ, а уж, наверно, больше не служить на этой лодке. Жаль все-таки… Народ хороший. А такого толкового штурманского электрика, как Авраменко, конечно, нигде больше не сыщешь».

Командир лодки приглашает штурмана садиться. Одинцова обдает холодком от пристального взгляда голубоватых глаз.

— Прочел я ваш рапорт, — говорит командир. — Могу отметить, что слог у вас хороший. Но…

Томительная пауза. Штурман ждет. Все внутри у него так напряжено, что вот-вот лопнет со звоном какая-то струна.

— …Но по существу рапорта согласиться не могу.

Короткий безмолвный поединок вопрошающих карих глаз и бледно-голубых.

— Вы пишете, что рост ваш невозможен, — спокойно продолжает командир, поглаживая рапорт на сгибе. — Как это прикажете понимать?

Лопнула струна. Сбивчиво, глотая от волнения слова, штурман говорит о своей неудавшейся службе.

— …Я все время чувствую себя виноватым… Я ни разу не дал вам ответа… правильного ответа… Я начинаю сомневаться в самых простых вещах. Я хочу плавать, я люблю нашу лодку, но…

Старостин слушает, не перебивая. И когда штурман умолкает, он не спеша закуривает и говорит, глядя на голые ветки деревьев, раскачивающиеся за окном:

— Конечно, все мы люди, все мы человека, у каждого нервы и прочее… Скажу вам тоже откровенно, — командир переводит взгляд да Одинцова, — люблю в человеке хватку. Определенность, характер — как угодно назовите. Вон механик… Он тоже не сразу в меридиан вошел, срывался сколько раз, но была у него… — Старостин пошевелил пальцами, подыскивая слово, — ну вот эта самая хватка, иначе не скажешь. А вы… не обижайтесь только, вы еще не совсем определились, товарищ Одинцов… Правда, движение есть. Здесь я не согласен с вашим рапортом. Вы заметно выросли как штурман. Вот и вчерашний выход показал…

Видя, как обрадованно зажглись глаза Одинцова, командир встает, с шумом отодвинув стул:

— Одним словом, вот мой ответ.

Одинцов читает размашистую резолюцию, наискось перечеркнувшую рапорт: «Для перевода не вижу оснований».

— Ясно? Ну, все. Будем вместе служить, вместе плавать. Я еще из вас лучшего штурмана на бригаде сделаю. Не смейтесь, сделаю! Только, — командир делает энергичный жест обеими руками, — больше уверенности!

— Есть, товарищ командир!

— Между прочим. Вы последнее время меньше стали заниматься устройством корабля. Даю срок две недели. Зачет буду принимать сам.

В распахнутую форточку входит свежий, промытый апрельскими дождями воздух. Привычным шумом шумит за окном гавань.

— А рапорт давайте-ка сюда, — говорит Старостин. — Пусть полежит у меня. Все-таки любопытный документик. Когда-нибудь потом вместе почитаем.

Тэта — буква греческого алфавита, обозначающая угол встречи.