— Когда уезжаешь? — спросил Павла Гирш Исаакович.
— Завтра утром.
Гирш (так его запросто звали в селе, хотя он был парторгом колхоза) кашлянул, помолчал и протянул руку с широченной ладонью:
— Служи, Павел, и дальше, как положено. Желаю добра. Пиши.
Вспомнив Гирша, Павел усмехнулся: такого неразговорчивого человека он еще не встречал.
Первое время Павел часто писал Зое душевные письма, но не отсылал их.
Писал и Гиршу, справлялся, как идут дела в колхозе, в районе. Гирш лишь один раз ответил очень коротко и выписал в адрес Павла районную газету, которая довольно часто помещала информацию о делах и жизни в колхозе имени Ватутина.
Надев гимнастерку, форменную фуражку, Павел вышел на улицу, согретую мягким осенним солнцем.
Шагая по главной сельской улице, он нарочито беспечно посвистывал и время от времени украдкой бросал взгляды то направо, то налево, как бы высматривая кого-то.
Мимо тянулись сады и плетни, над которыми, как и сотни лет назад, торчали шапки подсолнухов с венчиками желтых лепестков, а впереди, на бугре за выгоном, виднелись белые приземистые здания новой фермы — ее начали строить год назад, когда он приезжал в отпуск.
Порывами налетал прохладный ветерок, и вместе с редкими деревьями в палисадниках качались их протянувшиеся через всю улицу тени.
«Пора уже народу с работы возвращаться», — подумал Павел.
Но на улице было безлюдно, только изредка мелькнет где-нибудь во дворе черная, русая, а то и белая головенка мальчишки и тут же скроется.
Возле колхозного клуба Павел остановился. Но, увидев, что на прибитом к забору щите нет никакой афиши или объявления, двинулся дальше.
Ему припомнилось, как подростком он рисовал плакаты для клуба и получал за это контрамарки для входа в кино или на вечер.
По вечерам, бывало, в клубе все кишмя кишело. До полуночи не смолкали песни, не переставала играть гармошка. Пол трещал от пляски. Здесь выступал хор, драмкружок ставил пьесы. В синих широких шароварах, подпоясанных красным кушаком, пела Зоя и бойко отплясывала гопак.
Теперь в клубе тихо и безлюдно. На дверях висит замок.
Павел собрался уже повернуть домой, как вдруг невдалеке послышался шум и вскоре из ближнего переулка показалось несколько девушек. Громко перекликаясь, они прошли мимо клуба. Павел подошел к ним, поздоровался.
— С работы, девчата? — спросил он.
— С работы, — отозвалась невысокая черноглазая девушка с необычайно подвижным лицом. Это была закадычная Зоина подруга Настя Додонова.
— Поздно, поздно, — отозвался Павел.
— А вы бы нам помогли, мы бы раньше пришли, — задорно выпалила Иринка Михеева.
— Что ж, можем и помочь, коли сами не справляетесь, — в тон ей отозвался Павел.
— Что проку от вашей помощи? — насмешливо заметила Иринка. — Знаем мы вашего брата: вернется из армии, недельку-другую поиграет на гармошке, а потом, глядишь, и уехал неизвестно куда.
— Как так — уехал? Мало, что ли, демобилизованных работает в колхозе? А Иван Богашев? А Митька Сорокин? А Васька Хромов? — Павел назвал еще несколько имен.
— Так это же всё женатые! — меняя тон, серьезно заговорила Иринка. — А холостяки только и глядят, как бы вырваться из колхоза. Да мы и сами не прочь улететь отсюда.
— За женихами? Почему же не улетаете?
— Крылья еще не выросли.
— А как вырастут, улетите? — спросил Павел.
— Может, и улетим, — отозвалась Иринка.
— Что ж, может, оно и почетнее служить в городе в няньках, — насмешливо заметил Павел, — чем быть в колхозе дояркой!
— Видать, почетнее, — ответила Иринка и вместе с девчатами ушла.
Павел еще раз подошел к клубу. Дверь уже была открыта. В фойе Павел увидел сторожиху-уборщицу. Она уже вымыла пол в зрительном зале и отжимала тряпку.
— Здравствуй, здравствуй… Слышала, совсем приехал. Лукьяниха, наверное, рада. Хороший у тебя батько был. А ты похож на брата своего, на Алексея… Погиб он, как и мой Алеша. Гниют их кости неизвестно где.
Степановна говорила по-русски, то и дели вставляя в свою речь украинские слова.
Дубовка — украинское село. Но за речкой Булькой, протекавшей между рощей и выгоном, уже была Россия. В селе говорили и по-русски и по-украински. Испокон веков русские и украинцы помогали в беде друг другу, радовались общим радостям.
Степановна хотя и родилась в богомольной семье, но теперь перестала верить в бога. Овдовев, она начала работать в клубе, полюбила кино и частенько один и тот же фильм смотрела два-три раза. Трудилась добросовестно, заботилась о чистоте, часто мыла полы, ревностно следила за печами, берегла клубное имущество. Это был верный, незаменимый страж культурного центра Дубовки, хотя и с агрессивным характером.
В свое время и Павлу пришлось познакомиться с ее характером.
Как-то, спасаясь от мальчишек, с которыми играл «лапту, он влетел в клуб в грязных сапогах и побежал к сцене по вымытой части пола. Степановна, тогда еще совсем крепкая и проворная, быстро настигла его и в назидание отхлестала мокрой тряпкой.
И сейчас она тоже мыла пол. Павел поглядел на свои начищенные сапоги, но все же не решился ступить дальше и остался у входа в зрительный зал.
— Проходи, проходи… Может, вспомнил, как я тебя когда-то отхлестала тряпкой?
Павел покраснел: не забыла старая, — и остался на месте.
Степановна рассказала, что фильма сегодня не будет, «картину крутить некому» — механик уехал в область на совещание. А танцы, наверное, будут. Как соберется молодежь вечером, так и танцует.
Придет ли Зоя вечером на танцы? Чего бы проще — зайти к Гиршу домой: мол, вернулся в село кандидатом в члены партии, надо поговорить о будущей работе. Возможно, к Гиршу зайдет Зоя, их дома рядом.
Но именно поэтому Павел не решался пойти к парторгу. Ему казалось, что Гирш Исаакович поймет, почему он столь поспешно явился к нему. И потом, как его встретит Зоя?
Попрощавшись с уборщицей, Павел ушел домой, хотел почитать немного, но какая-то сила тянула его за порог. И он снова вышел на улицу.
Смеркалось. Рабочий день кончился, но на улице почему-то никого не было видно.
«Может, в правлении какое-нибудь совещание», — подумал Павел.
Но в правлении он никого не застал, только счетовод уныло щелкал костяшками счетов. Снова очутившись на улице, Павел прошел несколько шагов и вдруг увидел на другой стороне улицы девушку.
«Она, — подсказало ему лихорадочно забившееся сердце. — Неужели не заметила? Или притворилась?» — подумал Павел.
Он пустился ее догонять, но, видно, такой уж неудачный день выдался для Павла сегодня. Девушка была не одна: рядом с ней шел неизвестно откуда взявшийся парень. Они скрылись в ближайшем дворе.
А в родительском доме светил огонек. Павел представил себе, как вернувшаяся с работы мать хлопочет у печки, готовит для него что-нибудь повкуснее или стелет ему постель помягче. И, пройдясь еще раз-другой по знакомой с детских лет улице, Павел вернулся домой, вконец расстроенный неудачей.
Лукьяниха, издали заслышав шаги, — она давно уже прислушивалась, не идет ли сынок, — широко открыла двери. Весь вечер она ждала Павла, дом без сына казался ей пустым. Куда ни повернется, куда ни пойдет — всюду не хватает его, Павла. Увидев его наконец, мать так и просияла.
— Нагулялся, сынок? — спросила она, ласково улыбаясь.
Не успел Павел раздеться, а ужин уже стоял на столе.
— Садись, Павлуша, поешь, — сказала Лукьяниха. И пока Павел ел, она не сводила с него любящих глаз, как будто смакуя каждую ложку наваристых щей, которые он ел. Едва Павел съел полтарелки, мать уже кинулась подливать ему, но сын вдруг встал, подошел к окну и стал смотреть на улицу.
— Что ты так плохо поел? — тревожно спросила Лукьяниха.
— Больше не хочется, мама.
— Далеко ли ходил, сынок?
— Да нет, побродил немного по улице, да и домой.
— Уж не ждешь ли кого?
— Кого мне ждать? Смотрю, не пройдет ли кто-нибудь из знакомых.
Но Лукьяниха чутьем догадывалась, что сын неспроста подошел к окну, что он кого-то искал сегодня, и с добрым лукавством опытного человека не спросила прямо, а начала издалека:
— Да у нас теперь и погулять-то не с кем. Ну, кто из молодых тут остался? Гришка Воробьев, Настя Додонова… Раз-два — и обчелся…
Павел ждал, что вот-вот она назовет ту, которую он, может быть сам себе в этом не признаваясь, искал весь вечер. И напрасно ждал Павел, чтобы мать возобновила прерванный разговор. Весь остаток вечера она говорила совсем о другом.
Проснувшись на другой день и позавтракав, Павел отправился на колхозный двор. Там он увидел председателя колхоза Акима Федоровича Касатенко, который осматривал инвентарь: стройными рядами стояли под навесом плуги, сеялки и жатки. Во всем ощущалась внимательная, заботливая рука хозяина. Аким Федорович стоял склонясь над одной из сеялок, озабоченно осматривая сошники. Попыхивая папиросой, он вытащил из кармана платок и тщательно протер очки. Водрузив их снова на нос, председатель, глядя поверх них, стал отмечать что-то в раскрытом блокноте.
