— Ладно, давай закурим трубку мира, — переменил пластинку Леха. — «Кэмел».
— Чего? — не поняла Дарья.
— «Кэмел», говорю. Сигаретки — люкс. Для капитанов дальнего плавания и для водолазов, как мы. — Леха приосанился. — В Америке по заказу делают.
— Давай, — сменила гнев на милость Дарья. — Вчерашние, что ль?
— Ага.
Дарья затянулась, пустила дым через нос, помягче взглянула на парней.
— Нежная сигарета. А мы тут все махорку смолим. Выменяешь у солдат с поезда — и все. Папиросок взять негде.
— Да-а, — Леха оглядел бесприютный пейзаж. — Выбрал бог местечко уронить вас, до белого свету не досвищешься.
— Хаять-то вы все горазды.
Дарья насупилась и до самой конторы шла молча сбочь водовозки.
В конторе парни узнали, что подводные работы начнутся завтра, а пока надо было приготовиться к ним: проверить водолазное снаряжение, собрать помпу и промыть воздушные шланги, вырубить две майны на озере: одну для спуска водолазов, другую для поднятия бревен из воды.
Суптеля оглядел Леху с Васей и приказал:
— А ну, марш переодеваться! Вырядились, как на парад! Павлины!
Когда Вася и Леха вернулись, в конторе, кроме директора, который разговаривал по телефону, никого не было.
— У меня бревна лежат в лесу, а вывозить не на чем! — кричал он в трубку. — А? А так — не на чем! У меня всего две подводы, две клячи — им ноги переставлять надо. И возчики бабы. Алё! Алё, слышите! Грузчики, говорю, бабы. А дорогу перемело, так что гоните трактор.
Он еще долго ругался с кем-то по телефону, грозил сообщить в город какому-то Толоконникову, говорил, что если трактор не пришлют, то сорвут ему месячный план и что он не может на бабах возить бревна из лесу, и не он оставил бревна в снегу.
— Я тут без году неделя директорствую! А до этого воевал да в госпитале лежал, а не как некоторые, которые на броне сидят!
Под конец директор выругался и бросил трубку. Разгневанно глянул на Васю с Лехой и срывающимся голосом сказал:
— На фронте бы такого интенданта… Сразу видать — тыловая крыса. Костылем бы ему по жирной шее, гаду!
Нервно вздрагивающими пальцами, просыпая табак, сворачивал цигарку, продолжая грозить кому-то:
— Ну погоди! Я до тебя доберусь, ты у меня запляшешь! Я до самого верху дойду!
Несколько раз глубоко затянулся дымом, малость остыл, красные пятна на щеках схлынули, и уже спокойным, но все еще ломающимся от напряжения голосом сказал:
— На озере ваши, пойдемте!
Мимо заводика вышли к озеру, где женщины под началом Суптели рубили майны.
Заснеженный лед цвел полушалками с кистями, пестрыми платками, плюшевыми жакетками, и в морозном воздухе слышался запах нафталина — посельчанки все как одна принарядились в обновки и береженое в сундуках.
Директор при виде такой картины только крякнул и многозначительно поглядел на Суптелю. Постоял, молча, покачал головой и пошел обратно, хмурый и еще сильнее припадая на раненую ногу.
Суптеля орудовал ломом за троих, намечая размеры прорубей. Лед под его ударами со звоном кололся крупными зеленовато-прозрачными кусками.
— Силушка-то играет, — задорно улыбнулась плотная деваха в плюшевом жакете и ярком, тонком, несмотря на мороз, платке. Разноцветные глаза ее — один голубой, другой серый — любовно окидывали налитую силой фигуру Суптели.
— А ничего! — поддакнул Суптеля. — Я, тетя, нигде не плошаю.
И так ахнул ломом, что отвалил целую глыбу.
— Себе бы племянничка такого, — продолжала играть тонкой улыбкой разноглазая.
— Бери. Я сирота.
— Знаем мы вас, сирот казанских. — Деваха что-то сказанула своим подружкам, они прыснули, зажимая рты. Суптеля смущенно крякнул и стал усиленно колоть лед.
Но эта бойкая разноглазая деваха продолжала задиристо и весело наседать на старшину до тех пор, пока он позорно не отступил и не ушел на другую майну, под предлогом подровнять ее края.
— Вы нас не забывайте, пишите письма, адресочек вам дам! — крикнула она вслед и опять что-то сказала подружкам. Они покатились со смеху.
— Перестань, Фрося, что ты разошлась, — остановила ее чернобровая статная молодица.
— Эх, Клава, — задорно откликнулась разноглазая. — Хоть час, да вскачь!
— Смотри, опять с телеги упадешь, — предупредила Клава, и Вася почувствовал в этих словах тайный намек.
Водолазы уже приметили эту спокойную, красивую и молчаливую посельчанку, заметили, что молодухи, зубоскаля и перекидываясь недосказанными шутками с матросами, нет-нет да и взглянут в ее сторону, будто испрашивая у нее разрешения на дальнейшую словесную игру. В этой женщине было что-то такое, что заставляло обращать на нее внимание.
Рядом с Васей молча колол лед Андрей, изредка бросая испытующие взгляды на Клаву. Андрей был мал ростом, неказист лицом, длиннорук и молчалив до удивления, но силу имел необыкновенную: мог полное ведро нести одним мизинцем. Вася попробовал было поднять и чуть без пальца не остался. И сейчас, тюкая ломом, он страшно завидовал Андрею, который одним махом отваливал глыбы льда.
Леха больше трепался, чем работал, сыпал шутками-прибаутками, отбиваясь от женщин за всех водолазов, посвистывал, бегал от одной майны к другой, пока Суптеля не прогнал его в сарай, где лежало водолазное снаряжение, приказав заклеить порванную водолазную рубаху.
Хотя рубить лед не очень легкая работа для женщин, но было видно, что она им в охотку и работают они, играючи, с шутками, весело, будто знают кое-что и потяжелее, а это так просто, баловство.
К полудню обе майны вырубили и очистили от крошек льда. Квадратные большие проруби чернели стылой тяжелой водой. Внезапно выглянуло солнышко, засверкал снег, ослепительно вспыхнул, переливаясь, колотый лед, и еще ярче заиграли бабьи наряды. Женщины от работы разогрелись, похорошели, поправляя сбившиеся платки и полушалки, бросали веселые взгляды на матросов, о чем-то переговаривались, приглушенно смеялись. Вася краснел. Он всегда краснел, когда слышал девичий смех. Ему почему-то казалось, что смеются над ним.
Потом в сарае, что стоял на берегу озера и был отведен под водолазную станцию, Суптеля и Андрей собирали помпу, Вася делал новые пеньковые плетенки для водолазных галош, а Леха колдовал над шлангами. Женщины, зайдя погреться, с интересом наблюдали за матросами.
Леха подставил к одному концу шланга ведро и велел Фросе — той самой, разноглазой, которая заигрывала со старшиной, — держать шланг над ведром, а сам начал кружкой наливать с другого конца спирт.
— Можно было бы и кипяточком промыть, а потом чуток спиртику капнуть, — как бы между прочим сказал Леха. — И дезинфекция — будь здоров.
— Ты эти штучки брось, — сразу же оборвал его Суптеля.
— Нет злее служак, чем хохлы, — шепнул Леха стоящему рядом Васе. — Жалко ему, что ли!
Вася тоже знал, что промыть шланги можно и одним кипятком, а потом пропустить немного спирту, и никакая комиссия не докажет, что шланги промыты не спиртом. Именно на это и намекал Леха, любитель выпить.
Когда Суптеля и Клава ушли в контору, Леха схватил ведро, в котором набралась горячая вода, смешанная со спиртом, и пропустил эту мутную смесь через марлю, откуда-то взявшуюся у него. Так он процедил несколько раз, и в ведре, наконец, осталась довольно чистая жидкость, резко пахнущая резиной и спиртом. Зачерпнув кружку, Леха подмигнул женщинам:
— Причастимся, бабоньки! Нет ли у кого закуси?
Нашлась корочка хлеба. Леха опрокинул кружку в рот, замотал головой, глубоко выдохнул горячей резиной и понюхал корочку. Андрей тоже выпил. Поднесли женщинам, они не стали ломаться, составили компанию.
Через некоторое время в сарае стало шумно. Женщины поснимали шали и платки и все оказались молодыми и привлекательными. Глаза их блестели, языки развязались, они стали наперебой интересоваться: надолго ли прибыли морячки, по скольку им лет, женаты ли? Леха разговаривал одновременно со всеми, а Вася молчал и, когда к нему обращались, вспыхивал. Андрей же, всегда молчаливый, теперь оживился и занялся своею соседкой Фросей. Вася никак не мог надивиться на ее разные глаза — голубой и серый. Такого он еще не видывал за свои семнадцать лет.
Андрей со значительным выражением лица говорил Фросе:
— От водочки развязка в нервной системе происходит. Человек, он ведь царь зверей и вообще.
Фрося во все свои разноцветные глаза глядела на Андрея.
Вася не пил, он вообще еще ни разу не пробовал спиртного, даже когда уходил на войну. И теперь всю свою водолазную норму водки отдавал товарищам или выменивал у них же на сладкое.
Сейчас, среди общего веселья, он старался делать вид, что очень занят изготовлением новых плетенок для водолазных галош.
А женщины уже пели о том, как вставали они ранешенько и умывалися белешенько и, как цвела малинка-калинка в саду. Когда приняли еще по глотку, старательно заголосили «Шумел камыш, деревья гнулись…». Леха, закрыв глаза, самозабвенно дирижировал длинными ручищами и сам гнулся, как камыш под ветром.
