— Витя, почему не ешь хлеб?
Перед ним стояла Елена Евгеньевна.
— Сладкое на закуску, — не растерялся Витька.
Она потрепала его по волосам, улыбнулась, прошла дальше.
Разделавшись с супом, он взял горбушку, чтобы сунуть её за пазуху и после обеда, незаметно для других, отдать Нэпману. Когда он поднес её к вороту рубахи, аромат хлеба, должно быть, вскружил ему голову. Со злостью оторвал он зубами большой кусок и начал жадно есть.
Пусть бьют. Не в первый раз.
У него не хватило воли взглянуть на Нэпмана, не хватило выдержки не торопиться. За обеими щеками у него был хлеб, и он глотал непережеванные куски, низко нагнувшись над столом.
Весь остаток дня Нэпман даже не взглянул в его сторону, и это было очень плохо, но всё равно свой ужин Витька тоже съел сам. Семь бед — один ответ.
Вечером старшие ребята, несколько воспитателей и директор уехали на соседнюю станцию за продуктами. Отправился с ними и Витькин брат. А Нэпман и Антон остались. Они заболели. У них поднялась температура. Девять лёгких щелчков по головке градусника, и температура будет тридцать восемь и шесть. Сильно бить нельзя — может разорваться ртутный столбик. Нэпман не мог доверить такое дело Антону. Он сам поднимал температуру на обоих градусниках.
Витька рано ушёл в свою келью. Он знал, что придёт Нэпман. Пусть уж лучше скорей это кончится. Он ждал со страхом и упрямством. И Нэпман пришел. Заложив руки в карманы, широко расставив ноги, сказал:
— Ну как?
Витька молчал. Напряжённо ждал первого удара. Но Нэпман медлил. Он смотрел на свою жертву, наслаждаясь предстоящей сладостной местью. Он словно выбирал место, куда ударить, чтобы было красиво, неожиданно и сильно. Но он не такой простак, чтобы первым ударом лишить сознания. Сначала надо позабавиться, чтобы страх перед ним остался надолго. Лёгкая пощечина обратной стороной ладони, потом вторая, так, чтобы раздразнить, разозлить — авось огрызнется. Вот тогда и оглушить кулаком. Подождать, пока придёт в себя, и снова — по щекам.
Такое ощущение было у Витьки, так он понимал эту молчаливую стойку Нэпмана. Он не выдержал.
— Бей! — зло сказал он. — Ну, бей же!
Нэпман стоял в той же позе и смотрел, и это было невыносимо. Потом он сказал:
— Пока ещё рано. Сразу после обхода иди к забитым дверям возле кухонной лестницы.
Резко повернувшись, он вышел.
Значит, не хочет бить в келье. Боится. Ну что ж, придётся идти. Надо расплачиваться. Винить некого, знал, что делал.
Он разделся, лёг и стал ждать обхода. Вскоре появилась Елена Евгеньевна с двумя воспитательницами.
— Ты сегодня один, Витя? — спросила она.
— Да.
— Не боишься?
— Нет.
— Ну, молодец! Спи.
Как только за ними закрылась дверь, он быстро оделся. Подождав несколько минут, никем не замеченный, пробрался в назначенное место. Под лестницей у забитой двери было темно. Он видел, что там никого нет. Прислонился к двери. Послышался шорох. Обернувшись, увидел, как отделились от стены два тёмных силуэта. Он узнал их. Он так и думал, что придут оба.
Нэпман отпер ключом дверь, молча подтолкнул к ней Витьку. Все знали, что эта дверь забита. Оттого что Нэпман так легко открыл её собственным ключом, а потом запер снаружи и спрятал ключ в задний карман, Витька ещё больше напугался.
Но куда они его ведут? Впереди Антон, сзади Нэпман. Значит, не просто бить. Что-то задумали. Зря пошёл. В келье хоть отлежался бы. Если броситься в сторону или поднять крик, могут пырнуть ножом.
Молча прошли через кустарник к высокому дереву у самой ограды. На дерево Антон полез первым. И опять без единого слова Нэпман подтолкнул Витьку, и, когда тот стал взбираться на суковатый ствол и услышал глухой удар о землю, понял, что Антон уже на той стороне.
Держась за толстую ветку, Витька нащупал на ограде место, свободное от осколков, встал на него и прыгнул вниз. Не успел ещё подняться с земли, как рядом оказался Нэпман.
— Раз ты не побоялся съесть мой хлеб, — сказал он, — и, не распуская соплей, пришёл сюда — значит, ты не трус. Ты мне подходишь. Но, если тебе придёт в голову ещё раз меня обмануть, я её расшибу. Понял?
— Понял, — быстро ответил пораженный Витька, догадываясь, что бить его не будут.
— А теперь ты узнаешь красивую жизнь. Пошли.
Витька не спрашивал, куда они идут. Его тело обмякло, и он почувствовал сильную усталость. Но так продолжалось недолго. Радость всё больше охватывала его, и это была уже радость не оттого, что не будут бить, а перед чем-то новым, таинственным. Он верил в Нэпмана, гордо шёл рядом с ним.
Спустя час они были в городе, а ещё через пятнадцать минут Витька увидел «красивую жизнь».
Маленький зал ресторана сверкал. Играла музыка, в зеркалах отражались люстра и хрустальная посуда, с начищенными подносами бегали официанты. Шумели, веселились, смеялись красиво одетые, холёные люди. Низенький человек в чёрном костюме, с чёрными усиками танцевал возле скрипача и пианиста, сидевших на возвышении, то и дело нелепо выбрасывая вперёд живот, и каждый раз это вызывало громкий хохот и аплодисменты. Большая компания в самом центре зала, помогая музыкантам, нестройно пела:
Зазвенело, как звенело раньше, до войны.
За полтинник купишь шляпу, а за два — штаны…
Это великолепие ошеломило Витьку. Восхищенными глазами он посмотрел на Нэпмана, который со скучающим лицом, как человек, пресытившийся всем этим, искал глазами свободный столик.
— О, Николь, прошу, давно не заглядывали, — подбежал к нему толстяк с большой лоснящейся лысиной.
Он дружески взял Нэпмана об руку и повёл, указывая место. На его пальцах сверкали перстни.
— Хозяин ресторана, — многозначительно шепнул Антон Витьке.
Они уселись за столик, Нэпман небрежно раскрыл меню. Витька украдкой глянул в большое зеркало. Ему хотелось придать себе такой вид, как у Нэпмана и этих шикарных людей. Но вид не получался. Сверкающие разноцветные бокалы, ножи и вилки с непомерно большими ручками, накрахмаленные салфетки, будто остроконечные шапки, уложенные на тарелках, белоснежная скатерть, к которой боязно прикоснуться, — весь этот блеск подавлял его. Он увидел, какие у него грязные руки и неподходящий костюм, и совсем растерялся.
А потом было хорошо. Как большой знаток, Нэпман заказал еду с непонятными названиями и графин красивого красного вина. Витька не знал, как приступить к еде. Есть вилкой он не привык, а ложек за столом не было.
Нэпман налил вино, сказал: «За наше дело», — чокнулся с Витькой и Антоном и залпом выпил. Витька тоже выпил залпом, хотя с первого глотка понял, что это самогон. Кусок мяса, занимавший всю тарелку, оказался тонким, как картон, и очень жилистым. Но Витька сразу проглотил его. Нэпман снова предложил выпить, и веселье охватило Витьку, и он понял, как хорошо можно жить на свете.
Потом он видел плачущую женщину, на которую кто-то кричал, и видел, как красиво танцует Нэпман, как много у него здесь друзей и как все они ему улыбаются.
Кто-то подсаживался к их столику, о чём-то шептались с Нэпманом или громко смеялись. Витьке тоже хотелось о чём-нибудь поговорить, но он никак не мог придумать, с чего начать.
Потом придумал. Он спросил, зачем Нэпман устраивал привидение.
Тот солидно объяснил, что готовится к очень важному делу, которое даст возможность уйти из детдома и жить, ни в чём не нуждаясь. Но для этого ему, кроме Антона, нужен ещё один помощник, который был бы маленьким и, главное, очень смелым. Он и решил взять того, кто не испугается даже привидения.
И снова гордость охватила Витьку, и он сказал, что ничего в жизни не побоится.
Расплачивался Нэпман, должно быть, очень щедро. Официант долго благодарил его, раскланивался, приглашал приходить почаще.
Домой попали перед рассветом через ту же «забитую» дверь. Когда Витька проник в свою келью и улегся на топчан, он старался не спать, чтобы лучше насладиться своим счастьем.
Завтрак проспал. Разбудила его Елена Евгеньевна. Она была встревожена, спросила, не заболел ли он, приложила ко лбу ладонь. В детдоме никто никогда ещё не просыпал завтрак. Она думала, что-нибудь случилось.
Витька сказал, что у него очень сильно болит голова, и это была правда. Елена Евгеньевна ушла, а через несколько минут вернулась с его завтраком. Она велела до обеда не вставать и ещё раз попробовала, нет ли у него жара. Ему приятно было ощущать теплую, мягкую ладонь Елены Евгеньевны, и ему хотелось, чтобы она скорее ушла и он мог бы свободно начать думать о вчерашнем вечере.
Как только за ней закрылась дверь, он начал вспоминать… Было обидно, что никто из ребят не видел его в этом шикарном ресторане, где находились только взрослые и красиво одетые люди, среди которых он чувствовал себя хорошо и свободно, как и подобает солидному человеку в таком обществе. Витька забыл, что поначалу растерялся, а если и помнил, то думать сейчас об этом ни к чему. Перед ним встала картина, как он подходил к музыкантам и просил сыграть «Позабыт, позаброшен» и как радостно они согласились, только показали на пальцах, что надо платить. Потом они всё же сыграли, после того как Нэпман угостил их вином. Хорошо бы в следующий раз иметь деньги. Пусть играют то, что захочется ему.
