Виктор Астафьев - Трофейная пушка

— О господи, да какие еще меры-то надо? Угомонись ты, младший лейтенант, навоюешься еще.

И тут младший лейтенант не выдержал:

— Во-первых, не «ты», а «вы»! Во-вторых, — младший лейтенант прищурился, во-вторых, бросьте папироску. И встать! Встать, говорю!

Солдат ухмыльнулся, нехотя встал, но цигарку не бросил, спрятал ее в рукав, и теперь дым валил у него из-под гимнастерки в дырявый ворот, точно в трубу.

— А вам что, отдельную команду подавать? — закричал младший лейтенант на второго солдата, совершенно уверенный в том, что тот вовсе не спит, но притворяется.

— Игнат, — толкнул спящего товарища ногой солдат, — вставай! Строевой будем заниматься…

— А пошли вы, — пробурчал Игнат, — неча делать, как шутки шутить.

— Что-о? Шутки? Встать!

— Ну встал, встал, чего разоряться-то? — заворчал солдат, усаживаясь и отыскивая глазами провалившуюся в камышовые снопики пилотку. — Ровно белены объелся, орет и орет.

Между тем, немецкая машина продвинулась выше по бугру и вот-вот могла перевалить за него и скрыться. И тут младший лейтенант вспомнил про пушку, стоявшую за сараем.

— За мной! — с остервенелым свистом скомандовал он солдатам. Те пожали плечами, вскинули на плечи винтовки и почти пустые вещмешки, пошли за сарай.

— Лопатки есть? А ну, выкапывай сошники! Разворачивай орудие! К бою!

— Не стоит, младший лейтенант! Не нужно бы этого!..

— Молчать!

— Ну, молчу, молчу.

Солдат, что был помоложе, однако, увлекся намерением младшего лейтенанта, стал быстро выкапывать сошники.

— А что? Мы ее сейчас. А Игнат?

Игнат ничего не ответил, мотнул головой напарнику, налегли на пушку втроем, с сопением развернули, нехотя, ворча, Игнат начал вкапывать сошники немецкой пушки.

— Как стрелять-то? Прицел-то немцы унесли.

— По стволу, товарищ боец, по стволу, — прищелкнул пальцем младший лейтенант Растягаев. Он уже перестал сердиться и шуметь. И ему даже нравился этот грубоватый Игнат. Таким и должен быть бывалый, все повидавший, все испытавший фронтовик. Если он, младший лейтенант Растягаев, вспылил, так чего не бывает в боевой обстановке.

— По стволу трудно. По стволу только в кине стреляют. С прицелом и то чаще мажут, чем попадают…

— Да что вы все ворчите, ворчите! Снаряд! Зар-ряжать! — прокричал младший лейтенант.

— Ну нате, нате, повоюйте! — Игнат сунул длинную гильзу со снарядом в ствол пушки и закрыл замок.

Второй солдат крутил ручку, наводил, младший лейтенант Растягаев смотрел на ствол и, разом побледнев, командовал:

— Выше, выше. Еще чуть выше. Стой! Влево немножечко. Стой! Стреляю! — он пошарил кнопку, нашел ее пальцем и совсем уж глухо, одними губами добавил: Произвожу выстрел! — И, зажмурившись, даванул кнопку.

Пушка ударила звонко, резко. Снаряд разорвался далеко за бугром, взметнулся там метлою взрыв и тут же вместе с долетевшим звуком развалился в пухлый гриб, такой гриб на родине Растягаева называют дурно — бздёхом.

Люди возле тупорылой машины засуетились, забегали.

— Ага-а! — закричали разом молодой солдат и командир, у которого азартно засверкали глаза. — Товарищ боец, наводи! — скомандовал он.

— Вас как зовут-то, товарищ младший лейтенант? — простодушно спросил командира молодой солдат и сам представился, не дожидаясь ответа: — А меня Леонидом зовут, Ленькой, значит.

— Оч-чень хорошо! Рад познакомиться в боевой обстановке. Моя фамилия Растягаев. Младший лейтенант Растягаев. — И тут же подтянулся, крикнул: За-аряжай!

— Не надо бы больше стрелять, супротивника насторожим, — отводя глаза в сторону и нехотя засовывая в ствол снаряд, опять забубнил Игнат.

— Да что вы в самом-то деле! — окончательно разозлился младший лейтенант и торопливо даванул кнопку, забыв сделать доводку.

Когда дым отнесло от дульного тормоза, Игнат сокрушенно развел руками:

— Ну вот, в избу попали, а там, может, люди, дети…

Младший лейтенант Растягаев пошарил глазами по кромке местечка, разубедиться хотел в содеянном и неожиданно заметил провал в темной соломенной крыше, обозначенной вывернутой изнанкой соломы, и по этой светлой соломе виляющий хвост белого дыма, затем разом вспыхнувшее и тут же померкшее от солнца пламя.

— Дайте уж лучше я, — оттер младшего лейтенанта от пушки Игнат и стал стрелять ловко и быстро.

Снаряды рвались на бугре, вдали от машины, но с каждым выстрелом младшему лейтенанту казалось, что сейчас, следующим выстрелом они непременно попадут в фашистскую машину, наверное, с теми самыми солдатами, что ломали мостик, машина, может, и с радиостанцией, над нею, вроде бы, антенна видна. Хорошо бы захватить радиостанцию с обслуживающим персоналом. Возле машины суетилось человек пять — не меньше, сейчас вон в колее, в грязи лежат, не двигаются, прижало их.

Пушка тявкала злобно и недовольно, снаряды все ложились далеконько от цели. От колонны бежал солдат и что-то кричал, махая рукой, как будто затыкал ладонью трубу. Перестали стрелять.

— Эй, — кричал солдат, — зачем ерундой занимаетесь? Товарищ майор ругаются.

— Скажите товарищу майору, — уничижительно сощурился младший лейтенант Растягаев, — когда противник уводит свою технику, и если враг не сдается, как говорил АэМ Горький, его нужно остановить, уничтожить, но не спать. И… Кругом!

Игнат усмехнулся, качнул головой, Ленька подтянулся и то ли в шутку, то ли всерьез спросил:

— Еще стрелять?! Подбавим им вони в штаны…

— Давай!

Они выстрелили два раза, пока посыльный из дивизиона вернулся к машине Проскурякова и слово в слово доложил ему сказанное младшим лейтенантом. А слово в слово он доложил, потому что ему давно никто не давал такой издевательской команды: «Кругом!» — и еще потому, что давно и прочно засел в денщиках майора и до косточки знал его.

— Что-о? — взъярился майор. — А ну вернись и скажи этому вояке, чтоб он явился ко мне!

Солдат с радостью кинулся выполнять поручение, в это время далеко за бугром хрипло, немазанно заскрипело, и едва солдат успел броситься под машину, а майор Проскуряков выскочить из «студебеккера», как на колонну обрушился залп шестиствольных минометов. Разом все стихло. Валились, и шлепалась грязь комками, оседали пыль и дым. Один только залп. У немцев тоже было плохо с боеприпасами, но и этим залпом перебило колонну пополам, словно ящерицу посередине, осела назад и чадно задымилась грузовая машина, закричали раненые, машины в колонне дернули которые вперед, которые назад от горящего «зиса». Бойцы из-за борта его вытащили двоих убитых, да на обочинах поля затихло еще несколько человек, на них от горящей стерни загорелись волосы и гимнастерки от плеснувшего из бака подбитой машины горючего.

Внизу, у моста, пошла работа спорее, не то что до залпа, подстегнуло, шоферы сделали то, что давно должны были сделать, — разогнали по полям машины, подыскивая место и средство для их маскировки, «катюши» отъехали за обезглавленные зерносклады, солдаты, на ходу вбивая диски в автоматы, устремились за сарай, к только что стрелявшей трофейной пушке. Все это майор Проскуряков успел увидеть, пока поднимался с земли, тут же понял, конечно, уразумел, зачем бегут так прытко, яростно бойцы с автоматами к клуне, а поняв, закричал:

— Стой! Стой, говорю!

Его не слышали или не хотели слышать. От всей колонны уже густо спешил к трофейной пушке народ, матерясь и грозно размахивая оружием.

Майор Проскуряков вдруг понял, что криком тут не воздействовать, не тот момент, и тоже побежал к пушке. Был он уже тучен, одет по всей форме и давно не бегал, потому что командиры бегом бегают только при отступлении на войне, в наступлении в основном рядовые по приказанию бегают и без приказания, по делу, но чаще без дела. Майор почувствовал, что прыти его не хватит обогнать солдат, особенно молоденьких, что младший лейтенант Растягаев, по всей вероятности, отвоевался. Тогда он на ходу отстегнул кобуру, с трудом выдернул присохший к коже пистолет и выпалил всю обойму в небо, пытаясь обратить на себя внимание, отвлечь хоть ненадолго людей. Но и это не помогло. Пушку уже заслонило топчущейся вокруг нее серой толпой, Проскуряков услышал:

— Бра-а-а-атцы, помилосердствуйте, — голос сохлый, в голосе этом была уже безнадежность, так мог кричать только бывалый, знающий людскую стихию человек.

Этот крик подстегнул Проскурякова. Где-то взялись еще силы, он ворвался в круг, расталкивая бойцов. Били двух солдат, старого и молодого. Младший лейтенант Растягаев, отброшенный к клуне, рылся в пыльных связках камышей, стараясь подняться с колен, и одной рукой утирал разбитый нос, другой судорожно выдергивал, к счастью его, зацепившийся в кирзовой кобуре, вышедший из обихода наган. Еще миг — и никого уже остановить было бы нельзя.

— Прекратить! Стой! — сжавшимся от одышки голосом гаркнул Проскуряков, крикнул всем, но бросился на комвзвода, вывернул у него наган из руки и уже инстинктивно, просто по командирскому наитию, крикнул визговато: — Смирно! — И прибавил толстущее ругательство, хотя не был ругателем, боролся с матершинниками в своем окружении, наказывал их. — Смирна! — Повторил он менее повелительно. — Все смирно!