Во втором тайме он обходит Леонида Соловьева, Станкевича, Хомича и вкатывает мяч в сетку, затем он перехватывает передачу Демина и головой подправляет мяч в ворота, затем его выводит на удар Николаев, затем он Николаева. С Николаевым особенно приятно играть. Лабутина окружают, целуют, девушки дарят ему цветы. Среди девушек много знакомых: та, из Хлебного, что вышла замуж, и Вера, та, с кирпичного завода («Ты спишь?» — «Спю»), и та, из «грампластинок». Лиды еще нет, но она тоже будет.
Потом возвращаются в сирой Федотов и Бобров, Сергей играет с ними. Петом он заслуженный мастер спорта, все его знают, он олимпийский чемпион и чемпион мира. Ребят своих он перетягивает в Москву, устраивает им квартиры. У Петьки он спрашивает:
— Хочешь быть моим шофером?
Петька вроде соглашается, но говорит что-то не то. Он говорит:
— На Севере белые медведи, понял? Бог чего-то напутал или поленился. В тайге медведи — это так, ну а там-то почему, среди льдов? Там надо бы других зверей...
Корреспондент из Москвы разговаривает с Космонавтом и с Каримовым. В уголке, свернувшись, калачиком, спит или так лежит на полу Мариманов.
— Где Бавин? — спросил Сергей, поднимаясь. Он снял трубку:
— Райисполком. Летнаба попросите. Иваныч? Ты что, совсем уже стал бюрократ? Прыгать будем? А продукты нам покупать надо? А обедать? Когда ж мы вылетим? Пока мы тут сидим, тайга-то горит? Деньги только получаем.
— Серьезно с ним поговорил, на басах.
— Сейчас приедет.
Те, что опали, проснулись, зевая и потягиваясь.
— Ну, что, Мариманыч? — опросил Сергей, садясь рядом с Васей.— Помнишь, как тот геолог, который ногу сломал, говорил: «Все чешуя». Вместо «чепуха» он так говорил: «чешуя». Помнишь?
Однажды, два года назад, во время патрульного полета с парашютистами на борту, увидели дым, отклонились от курса и, снизившись, заметили лежащего около костра человека, который махал им, не вставая. Прыгнули Лабутин и Мариманов, Сергей удачно, попал на крохотную полянку («Мировой рекорд,— сказал Банин,— отклонение от центра круга пятьдесят сантиметров»), а Вася повис на сосне, потом они никак не могли достать купол. Лежащий оказался геологом лет пятидесяти, он сломал ногу. Они его потом тащили по тайге к площадке, пригодной для вертолета, которую нашел Бавин километрах в шести оттуда. Он потом писал им письма, звал в гости.
— Помнишь, говорит: «все чешуя»? Хочешь, поедем осенью на запад, Вася? В Москве к лейтенанту зайдем, в Ленинграде к геологу. Погуляем.
Мариманов улыбнулся.
— Летнаб едет.
Бавин подъехал на своем грузовике, выпрыгнул из кабины, поздоровался с каждым за руку, сказал:
— Что я могу сделать? Не отпускали.— Впервые заметил студентов: — Практиканты? — Представился им: — Александр,— и добавил: — Вы тут пока присматривайтесь ко всему, а немножко схлынет, я вами займусь.— И обратился к своим парашютистам: — Ну, как, ребята, немножко отдохнули? Прыгать будем всей командой. Пожар крупнейший.
— В мире,— сказал Тележко.
Кто-то засмеялся, но Бавин не обратил на эти слова никакого внимания, он давно не улыбался шуткам и вообще не воспринимал ничего постороннего, не относящегося к делу. Он был весь занят, весь заполнен только одним чувством и одной мыслью: «Горит», и только одним страстным, жгучим желанием: чтобы не горело. Все остальное для него не существовало, все, что прямо не касалось этого, не помогало ему, он делал совершенно машинально.
— Иваныч, — сказал (кто-то,— в Усть-Чульме мы денег не получали.
— Сейчас выдам,— Он достал из кармана ключ и открыл сейф.— Подходите. Тебе сколько? Распишись.
— Видали? — спросил Космонавт Малахова.— Кто сколько кочет, столько и берет. Но потом осенью Голубева на базе подобьет баланс, будь здоров, сколько взял — столько вычтет.
— Мне сорок,— попросил серьезный парень с Байкала.
— Куда тебе столько?
— Ну, мало ли. Может, выйдем куда, а там продают чего.
— Что там продают? Ягоды?
— Мне десятку дай,— оказал Сергей, — куда больше? В тайге ресторанов нет.
— Теперь так,— Бавин запер сейф,— поедете в первый магазин у моста, закупите продукты, они знают, пообедаете и возвращайтесь. Машина ждет. Летчики где? Уже обедают? Тележко, бензин в емкость перелил? Перелей быстренько и собирайся, Гущин ждет. Ночью по холодку поедешь. А вы пообедайте, и полетим все, продукты с собой возьмем, взрывчатку я вам следом подкину.
— Меня возьмете? — спросил Малахов, видя, что на него не обращают внимания.
— Вас? — удивился Бавин.— Как же я вас возьму?
— Как? Очень просто. Я же специально для этого из Москвы прилетел, вот мое удостоверение. Вам Гущин звонил.
— Что Гущин. Гущин не отвечает.
— За что?
— Мало ли что случится. Повиснет кто-нибудь на хвостовом оперении, зацепится куполом, ясно? — опросил Бавин мрачно.— Самолет потеряет управление, мы покинем машину. А вы?
— И я покину.
— А вы прыгали когда-нибудь?
— Прыгал, — сказал Малахов, понимая, что все видят его вранье.
— На каком парашюте?
— ПД-41.
— Человек из Москвы прилетел,— вставил Тележко.
— Ну, ладно. Дадим вам парашют Т-2. Надо вам поехать с ними, пообедать.
Они вышли все вместе на крыльцо. Малахов уже был членом их коллектива. Взяли мешки для продуктов. Машина стояла у крыльца. Мальчишка-шофер, сидя за рулем, жевал что-то.
— Тренируешься? — спросил Тележко, и тот смущенно засмеялся.
— Вы к шоферу садитесь,— сказал Сергей Малахову.
— Ничего, все равно,— ответил Малахов, залезая в кабинку.
Потом все пошло быстро. Выпрыгнули из машины, все вместе зашли в магазин, бородатый Каримов так и был обнажен до пояса. «Парашютисты, парашютисты»,— зашелестела очередь.
— Кто замыкающий? — опросил Сергей громко, и Малахов подумал: «Надо будет упомянуть где-нибудь. Как здорово! У нас пишут как правильно говорить — «последний», а не «крайний». А он применяет совсем другое, военное слово — «замыкающий».
— У вас карандашика нет? — обратился к Малахову Космонавт и, взяв французский Big, стал записывать на клочке бумаги, что они будут брать и сколько: хлеб, кол басу, соленую рыбу, крупу, сало, чай, сахар, соль. Вое окружили его, заглядывали через плечо, участвовали в обсуждении. Теперь они тоже, как Бавин, отвлеклись от всего постороннего, теперь перед ними была подготовка к прыжку, а потом и сам прыжок. Сложили продукта в мешки и поехали обедать в чайную у реки, за углом,— ее не заметили утром Малахов и практиканты. Все как один взяли щи, гуляш и кисель, быстро поели, одновременно отбиваясь от мух, и, не торопясь, пошли к машине, думая о предстоящем прыжке..
Вытащили из самолета свои вещи, стали одеваться, натягивать комбинезоны, сапоги. Каримов надел только пеструю ковбойку. «Меня комары не едят, я их отучил».
— Вы с вами полетите на прыжок? — спросил Космонавт Малахова,— тогда на меня особое внимание обращайте.
— А разве не принудительное будет раскрытие?
— Принудительное, но вообще...
— Вы прыгали? — поинтересовался Валька Алферов.— А парашют дали вам?
Стали паковать продукты, побросали на палаточное полотнище свои теплые авиазентовые куртки, между ними то, что менее прочно, получилось два больших, не очень аккуратных тюка, к ним закрепили малые грузовые парашюты.
— Ружье кто возьмет? (Малахов вспомнил историю с медведем, порвавшим палатку.) На, Каримов! Космонавт, ты бери ведро, смотри, аккуратней, а то без варева останемся, не раздави.
Ведро было светлое, тонкое. Подошел Тележко:
— Держи, Серога, гостинцы.
Сергей развернул пакет: там были записка, две баночки черной икры и помидоры. Сергей бесстрастно прочитал записку, положил в нагрудный карман, сунул в карманы баночки:
— А это нужно было раньше. Так что, товарищ Тележко, сами съедите. А приедете, позвоните и окажите: «Лидия Аркадьевна, очень вкусные были помидоры, спасибо».— Он написал несколько слов, положив листок на фюзеляж: — И записочку отдайте.
Помогая друг другу, стали надевать парашюты, скрепленные между собой, главный на спину, запасный — на живот. Уложены они были еще утром, в Усть-Чульме.
— Лететь недалеко,— объяснил Космонавт,— поэтому сразу надеваем. А когда далеко, то потом, в самолете.
Впереди, над запасным, под грудной перемычкой — вещмешки. За резинки, стягивающие запасный парашют, позасовывали финки, рукавички, как будто подчеркивая, что ПЗ открывать не придется. Кто был в комбинезоне, кто в куртке, кто в рубашке, как Каримов, кто с непокрытой головой, кто, как Космонавт, в шлеме.
Топоры и лопаты Мариманов связал вместе и прикре пил к ним броскую красно-белую ленту. Только он и Сергей не надели парашюты.
— Становись! — сказал Лабутин, все стали в одну шеренгу около самолета, на выжженной траве тихого таежного аэродрома, и Сергей вместе с подошедшим Бавиным, проходя сзади них, стали проверять парашюты: замыкающие приспособления, вытяжные веревки, подгонку подвесной системы. Потом Малахов сфотографировал, как они садятся в самолет, сел сам — ему оставили место ближе к пилотской кабине,— убрали подножку, закрыли дверь. Алферов сказал негромко: «От винта!», мелькнули емкости, столб ветроуказателя, машущий Тележко. «Антон» уже разворачивался в слабой летней голубизне, над полем, над поселком, над рекой.
